Я еще раз посмотрел на его нарисованный значок и разглядел в нем очертания этой змеи. Потом перевел взгляд на Роберта. Тот торжествовал.
– Увидел? – победоносно спросил он меня.
– Если присмотреться.
– Тогда давай спать. – Он выключил свет.
– Роберт… – прошептал я со своего дивана.
– Что?
– Спасибо.
Глава одиннадцатая
Сегодня в школе произошло сразу несколько событий. Во-первых, и это удивило меня больше всего, не случилось ровным счетом ничего мной ожидаемого. Ни Чибис, ни Антон, казалось, не знали о моей ссоре с парнями. Это наводило на тревожные мысли: либо те решили по-тихому все замять, во что я поверил бы с большим трудом, либо пацаны затаились и скоро, возможно, дадут о себе знать, а лишние свидетели им ни к чему. Во-вторых, в класс вдруг вошла Снежана в компании очень странного человека. Именно человека – это единственное, в чем я был уверен. Сказать про него конкретнее – хотя бы сколько ему лет, учитель это, ученик или уборщик – было слишком трудно.
– Знакомьтесь, Э-ду-ар-д! – Снежана зачем-то решила произносить его имя по слогам, будто оно было слишком мудреное. Она вовремя не присоединила букву «д» к «ар», и ей пришлось добавить в конце что-то типа «ы». Таким образом, нам представили сразу несколько Эдуардов.
– Эдуарды? – выкрикнул с места Чибис. – Я вижу только одного.
Новенький покраснел и опустил глаза. Бедняга, в ту же минуту для него было все кончено. Я имею в виду надежду на то, что его вливание в класс пройдет незаметно.
– Чибизов, придержи язык! – грозно сказала наша классная. – А ты, Эдуард, можешь занять свободное место.
На его счастье, свободным местом оказалась целая парта в конце третьего ряда. Там давно уже одиноко обитал ныне болеющий Димон, с которым никто не хотел сидеть из-за его дурацкой привычки. А может, это была болезнь – начальная стадия клептомании, кто его знает. Так или иначе, его поведение выглядело нездорово даже для ботаника. Димон ужасно любил трогать чужие вещи. Все, что ты выложишь на стол, рано или поздно окажется у него в руках. Ручка, карандаш, линейка, тетрадь, скомканный листок, даже зубочистка в обязательном порядке будут ощупаны вездесущими пальцами Димона. Перетрогав вещи своего соседа, он мог начать касаться его самого, и это ужасно бесило, поэтому к Диме подсаживались только на контрольных и только потому, что это место идеально подходило для списывания.
Умудрившись дважды споткнуться по дороге, Эдуард наконец добрался до нужной ему парты. По мере того как он продвигался по классу, за ним плавно, словно следуя какому-то гипнозу, поворачивались головы всех присутствующих. Там действительно было на что посмотреть. Я не рискнул бы назвать его уродом, хотя бы из гуманных соображений, просто ни одна черта его внешности не была обычной.
Вот интересно, почему природа все свое желание проявить оригинальность выплескивает разом на единственного человека? Бедному Эдику вполне хватило бы чего-то одного. Мысленно я попробовал его описать. Начал с того, что он был слишком высоким для карлика, но не дотягивал до привычных размеров своих сверстников. Он был ниже всех наших девчонок и вряд ли в скором времени собирался расти. При этом в глаза бросались огромные ботинки. Я всегда считал, что, если человек мелкий, такими же будут все части его тела. Какую функцию могут выполнять длиннющие ступни при таких коротких ножках? Очевидно, он умеет прыгать, как кролики, – больше мне ничего не пришло на ум. Дальше – руки, сами по себе аккуратные, но сплошь усыпанные бородавками. Нужно будет спросить у Синицына: неужели в наше время их так трудно вывести? Голова в пропорциональном отношении тоже чуть больше тела. В первую очередь замечаешь не черты лица, а серые волосы. Длиной они не больше сантиметра, но умудряются при этом торчать в разные стороны, напоминая собой изношенную, но все еще колючую щетку для чистки ковров. Серый цвет им придает густо скопившаяся перхоть, которая периодически осыпает плечи, обтянутые черным конечно же свитером, словно первый снег заждавшуюся почву. Губы у Эдуарда полные, кончик носа немного толстоват и покрыт маленькими бугорками, но это заметно, если совсем уж хорошо присмотреться. Его нахмуренные брови защитили глаза от моего любопытного взгляда, я их не разглядел, зато явно услышал, как хозяин этих глаз недовольно бормочет что-то себе под нос – не удивлюсь, если проклятия. Честное слово, Нина Васильевна сделает огромное упущение, если не затащит его в свой драмкружок.
– Эдуард приехал к нам из другого города, и я надеюсь, вы поможете ему освоиться в нашей школе, – добавила Снежана, убедившись, что ее подопечный благополучно обосновался на своем месте.
В сложившейся ситуации эти слова были столь же уместны, как будь они сказаны голодному удаву, в клетку к которому пустили маленького мышонка.
«Его слопают на ближайшей перемене, уж больно он вкусный, – подумал я. – О нет! Похоже, удавы Роберта расползлись по моей голове и теперь, не найдя себе применения, высовываются в любую минуту. Подождите, миленькие, как раз сейчас вы мне, возможно, понадобитесь».
В кабинет наконец вошел математик.
– Встать, суд идет! – прозвучали его излюбленные слова приветствия.
Мы послушно поднялись. Леопольд – с этим прозвищем человеку просто суждено жить, когда его зовут Петр Леопольдович, – привычно оглядел учеников.
– Для вас, молодой человек, видимо, я должен сделать исключение? Если вы не поняли, я только что попросил класс встать, – обратился он к Эдуарду.
– Я стою, – пробубнил тот.
Мне всегда нравился Леопольд. На самом деле это был очень хороший педагог, хотя и несколько своеобразный. Бывало, он погружался в какие-то собственные математические размышления, и в этот момент у него напрочь отшибало чуткость. Возможно, это свойственно людям его профессии: он мог в два счета доказать сложнейшую теорему, но не замечал при этом происходящего прямо у себя под носом. С высоты его роста действительно трудно было поверить в то, что Эдик стоит. Осознав свою оплошность, Леопольд замешкался и только усугубил ситуацию.
– Прости, какой у тебя рост?
«Зачем ему понадобился рост? – подумал я. – Даже если он возведет его в квадрат, Эдику это не поможет».
Бедняга, видимо, подумал то же самое, потому что вместо ответа, насупившись, спросил:
– Для чего это нужно?
– Ерунда, прости, – еще раз повторил опомнившийся Леопольд. – Садись, пожалуйста. Ребята, все садимся и достаем листочки!
Чибис что-то прошептал своему соседу, по их ряду тотчас пролетел глухой смешок. Петр Леопольдович вплотную подошел к парте Эдуарда и уже как можно тише произнес:
– Знаешь, у меня есть очень хороший друг, бывший одноклассник. Так вот он профессор… К чему я веду?.. Он тоже невысокий, но такой характер – никому спуску не даст!
Если бы эта математическая махина обратилась ко мне с похожими, пусть и совершенно неуместными словами, я бы тотчас его простил. Но мне легко рассуждать: я ни дня не пробыл в шкуре Эдуарда. И все же, несмотря на то что самые активные члены нашего общества, как правило, недолюбливают ему подобных, изгоями последние становятся не без собственной помощи. Я не знаю, в чем здесь причина. То ли внешность заставляет этих людей обрастать колючками изнутри, то ли, наоборот, их наружность отражает присущий им внутренний мир. Конечно, с детства привыкшему к травле со стороны сверстников глупо ожидать оваций при первой встрече, но неужели нельзя хотя бы попытаться натянуть на себя улыбку, поднять настороженные брови и выпустить в мир глаза?
Пока я рассуждал о преображении Эдуардов, Леопольд успел раздать задания к итоговой контрольной работе. Я посмотрел на листок: на нем аккуратным почерком (он часто приписывал что-либо от руки) помимо прочего были выведены пять отборных логарифмических удавов. В ту же секунду пришло сообщение от Роберта: «Будут сложности с укрощением – пиши».
Оказывается, это чертовски приятно, когда помощь тебе предлагают бескорыстно, по собственной инициативе. Видимо, я просиял от счастья, потому что Петр Леопольдович, обратившись ко мне, сказал:
– Я рад, что тебе все понятно, Максим.
Глава двенадцатая
– Срочно нужно запатентовать твой метод укрощения логарифмов!
Этими словами я встретил Роберта на перемене на следующий день после контрольной. Я размахивал полученным только что листом с пятеркой перед его носом до тех пор, пока тот не вырвал его из моих рук.
– Надо спросить у Синицына, как это делается, – весело ответил он. – Кажется, у него в этой сфере накоплен большой опыт.
Когда мы расстались, я заметил одиноко стоящего у окна Антона. Уверен, что он украдкой наблюдал за нами, чем еще ему было заниматься в полупустом школьном коридоре. Я как будто не совершил никакой подлости, и все же меня давил его обиженный вид.
– Как дела, Тоха? – Я подошел к нему.
– Нормально.
– Чем занимался?
– С пацанами гонял.
– Какой-то ты чересчур многословный сегодня.
Раньше Антон частенько обижался на меня, но никогда открыто об этом не говорил. Его обиду нужно вытягивать, как нитку из запутанного клубка. Сначала медленно, осторожно, затем нащупать нужный узел, аккуратно развязать его, а дальше этот клубок размотается сам по себе.
– Тебе-то что? – сердито ответил Антон. – Иди вон к своему ботану.
– Он, скорее, зоолог, – улыбнулся я. – Знаешь, специалист по рептилиям.
– Все равно кто.
– Какие новости в «толпе»? – Я решил во что бы то ни стало разговорить Антоху.
Впервые за сегодняшний день он повернул ко мне свою рыжую веснушчатую голову и удивленно произнес:
– Не думал, что они тебе интересны.
– Ни капли.
– И на фига мне отчитываться?
– Ну, может… Потому что мне не безразлично все, что связано с тобой. Но ты можешь молчать как рыба, если хочешь.
Удивительное это состояние – человеческое счастье. Иногда для него достаточно пустяка. Но этот самый пустяк и становится поводом для генеральной уборки в собственной голове. Очень важно вовремя избавиться от лишнего: выбросить скопившийся мусор, вытрясти пыль с обычных вещей и, главное, до блеска начистить все свои ценности. Не знаю, может ли девочка-второклассница радоваться полученной оценке так, как радовался я. Причина – она вовсе не в табеле успеваемости, она заключена в моем маленьком подвиге: я захотел – и я смог. Я могу! Я всемогущ! Разве способен доставить удовольствие подарок в виде медали за, скажем, самую крупную пойманную рыбу человеку, который и удочки в руках не держал? Нет, медаль – это символ победы, ее материальна