Последнее предложение смутило Эдуарда.
– Я интересуюсь вовсе не поэтому, – возразил он. – Мне нравится познавать тактику, раскрывать замысел врага.
– Кстати о вражеских замыслах. Эти придурки тебя вроде как больше не донимают?
– Они от меня почему-то все шарахаются, – недоумевал Эдуард.
Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Знал бы он, какой грозной репутацией обзавелся в школе, непременно гордился бы. Даже выздоровевший Димон притих на своей стороне парты. Впервые он довольствовался тем, что жевал свою собственную ручку, тогда как была прекрасная возможность мусолить соседскую.
– Может, вместе пойдем домой? – осторожно спросил меня Эдуард по дороге в класс.
Я предвидел, что без этого не обойдется, но не спешил впускать его в свою личную жизнь.
– Мне еще нужно заглянуть к Нине Васильевне, – солгал я. – А в какую тебе сторону?
Он показал в противоположном моему дому направлении. Я облегченно вздохнул:
– Извини, не получится, нам с тобой совсем не по пути.
Домой я пошел с Робертом. Мы тихонько ржали над впереди идущими девчонками. Дело в том, что эти девчонки в нашем бурном воображении напоминали магнит, каким его чаще всего изображают на картинках. На одной из них было темно-синее пальто, на другой – красное, такой же длины. Скорее всего, они разглядывали что-то в телефоне, потому что их головы были склонены друг к другу, так что фигуры девчонок образовывали дугу. Роберт предложил мне догнать их и сказать, что мы поддались магнетическому притяжению. Я не успел ответить – сзади меня резко дернули за капюшон.
– Она все мне рассказала! – орал внезапно появившийся Антоха. – Я позвонил, и она… Я как последний идиот тебя слушал!
За все годы знакомства я еще не видел Антона в таком бешенстве. Нужно было спокойно его принять, но мои нервы тоже оказались далеко не железными.
– А сейчас, по-твоему, ты ведешь себя не как идиот?! – заорал я на него в ответ.
– Как ты мог говорить обо мне эту гадкую чушь?! – продолжал распаляться Тоха. – А сам делал вид, будто Даша тебе вовсе не интересна.
– Можешь конкретнее выражаться?
– Подробностей захотел?! Прекрасно! Не ты в кино к ней целоваться полез? И не ты ли потом, когда она тебя отшила, убеждал ее бросить такого тюфяка, как я?!
– Дура твоя Дашка, – с горечью произнес я.
В этот же момент Антон замахнулся и со всей силы двинул мне в район грудной клетки. От неожиданности я потерял равновесие и упал. Толстая куртка не пропустила удар, но во внешнем кармане лежал основательно затвердевший на холоде шоколад, который характерно хрустнул под Антохиным кулаком. На секунду он замер, испуганно уставившись на меня, потом резко развернулся и помчался в сторону парка.
Роберт помог мне подняться. Я вкратце изложил ему ситуацию.
– Если он все узнает, – заключил Роберт, – а он, естественно, все скоро узнает, ему будет в два раза паршивее.
– Так ему и надо! – Я все еще злился. – Будет наказан за свою непроходимую тупость.
– Ты все же не выпускай его из виду.
– Это еще зачем? Нет, хватит с меня! Пусть поищет себе другую няньку.
– Сам подумай, – продолжал наставлять меня Роберт. – Когда ты успокоишься, то по-другому на это посмотришь. Впереди у него не только любовный провал, но и жесткие угрызения совести. Сомневаюсь, что он решится первым попросить у тебя прощения.
– Да ничего с ним не случится. – Я махнул рукой. – А ты слишком сентиментален для алгеброида. Пошли уже.
Глава шестнадцатая
Утром я проснулся от головной боли, меня знобило, и периодически подкатывала тошнота. Хорошо, что не съел подарок Эдуарда, сейчас грешил бы на беднягу. Я думал отлежаться пару часов, а в итоге всю неделю провел в кровати. Читать не хотелось, смотреть телевизор – тем более. Мне вспомнились рассуждения Эдика о времени. Вот оно, бесконечное время. Я могу купаться в нем, нырять, пропускать сквозь пальцы, словно золотой песок, и какой в этом толк? На что мне сдалось время, проведенное в тоске и ожидании?
– А значит, нечего тебя жалеть, – произнес я вслух. – Чем быстрее проходит время, тем ярче человеческая жизнь.
Роберт был единственным, кто интересовался моими делами. Для Антохи и тем более остальных пацанов я просто исчез. Оказывается, стать невидимкой не так уж и трудно – мне и стараться особо не пришлось. Был такой Макс, болтался пять лет под ногами, и нет его. Кому какое дело!
Роберт, этот голубь мира (или дятел мира – если такие бывают, то это точно про него), каждый день долбил, чтобы я сам позвонил Антохе; что не важно, кто начал; что важно, кому действительно важно – в общем, всякую сентиментальную чушь из ворованных статусов. Сентиментальная чушь устами алгеброида – то еще оружие! Но я был непреклонен в своем упорстве. В таких вещах легко отстаивать мнение. Тебе говорят: «Сделай!» – а ты не делаешь, потому что не хочешь идти против своих убеждений. А на самом деле просто бесишься на всех и не знаешь, как через это перешагнуть.
Даже мама удивлялась тому, что Антоха ни разу не заглянул к нам домой. Я объяснил ей как-то… Уже не помню как, но главное – этого оказалось достаточно для того, чтобы ее переживания ограничились одним лишь моим здоровьем. К концу недели она обещала поставить меня на ноги и сдержала свое слово. В пятницу здоровый, бодрый и почти веселый я вновь попер в больницу.
Идти одному было настолько непривычно, что, догнав по пути Эдика, я сам поразился собственной радости.
– А, Максим, привет, – тихо сказал Эдик.
– Готов всех спасать? Куда сегодня, не в курсе?
– Точно! Тебя же не было. – Судя по этим словам, он тоже спокойно пережил мое отсутствие. – Сегодня по отделениям не распределяют. Только лекцию прослушаем – и по домам.
– Фу-у-ух! Счастье!
– А я хотел бы… Интересно ведь!
– Ну это кому как…
Мне трудно было молчать – намолчался за неделю, и я принялся приставать к нему с вопросами.
– Хочешь быть врачом?
– Ну конечно! Для чего я, по-твоему, перешел в ваш класс? Все равно при поступлении проще будет, и баллы накинут, говорят.
– Слушай, а как ты это понял? Ну… Как бы объяснить? Понял, что это твое.
– С детства привык. У меня отец врач. Правда, теперь в другом городе.
– А-а-а-а, до боли знакомо! Боготворишь его и идешь по его стопам, как идеальный сын, чтобы спасти династию?
– Я его ненавижу… – как-то неожиданно ровно произнес Эдик.
Я даже замер на секунду.
– И я докажу ему! Я буду лучше, чем он! – продолжил он. – В сто раз лучше!
То, что произошло где-то внутри моей головы, я грамотно описать не смогу. Там как будто бы все сжалось, чтобы освободить место новым мыслям, которые оказались настолько чужими, что ни в какую не хотели соседствовать с моими собственными. Зациклившись на своей жизни, я и представить не мог, что существуют другие варианты. А ведь их много! И, судя по целеустремленности Эдуарда, они вполне эффективны.
Дальше мы шли почти не разговаривая – каждый думал о своем. Для себя я твердо решил, что после лекции не рвану домой, как планировал, а обязательно загляну к отцу. Он знает, что я в больнице, ему будет приятно.
Лекция оказалась чертовки скучной и бестолковой. Для чего мне сдались составы дезинфицирующих растворов и их сроки хранения? Наверное, наши знали об этом, потому что половина класса, включая Антоху, отсутствовала. Кое-как дождавшись ее окончания, я бегом поднялся в хирургию. Отца в ординаторской не оказалось, зато Евгения была на месте.
– Какие люди! – Оторвавшись от бумаг, она внимательно на меня посмотрела. – Проходи, папа скоро освободится.
«Папа»! – странно прозвучало. Тоже мне, сестра нашлась! Сестра могла бы так сказать, мама могла бы так сказать… Мне явно не нравилась эта режущая уши близость.
– А где он? Мой… отец? – Я специально сделал акцент на последнем слове.
Она чуть заметно улыбнулась. Ага! Значит, почувствовала.
– В операционной. Уже заканчивает… Хочешь, провожу?
Я прекрасно понял ее ответный выпад. Думает, что не решусь, и при этом подчеркивает свою значимость. Вроде как ей можно и во время операции к нему врываться. И даже для меня готова экскурсию устроить… Отказаться от вызова – признать, что слабак! Согласиться? Но что я увижу? И тут я не раздумывая ляпнул:
– Было бы замечательно!
Если Евгения хотела, чтобы я купился на фейк, то должна была огорчиться. Но, на удивление, она, ничуть не смутившись, встала из-за стола и совершенно спокойно позвала меня:
– Тогда пойдем. Только халат надень.
Чем ближе подходили мы к операционной, тем сильнее и громче билось сердце. Стук его фоном шел в ушах и мешал воспринимать действительность. Главное – не смотреть на стол. Я не знал, какой может оказаться моя реакция. Чего доброго, грохнусь в обморок при них двоих, и все – жизнь кончена!
Евгения первой заглянула внутрь.
– Да, он еще здесь, – сказала она, пропуская меня вперед. – Ты заходи, а я назад, в ординаторскую – дел полно.
Отступать было некуда. Мысленно я проклял себя за то, что начал этот разговор. Идиот, куда поперся?! Ждал бы спокойно, потягивал чаек и разглядывал картинки костяшек. И Евгения, как назло, не уходила…
– Входи, не волнуйся, – повторила она.
– Да не волнуюсь я! – С этими словами я решительно перешагнул порог.
Сначала мне показалось, что отец один сидит в операционной, но затем рядом с ним я увидел девочку лет семи. Отец аккуратно обматывал бинтом ее пальцы.
– Молодец! – похвалил он девочку. – Через недельку снимем швы, и ты про свою рану больше не вспомнишь.
Потом он обернулся, заметил меня, похоже, немного удивился, но тут же радостно произнес:
– Привет, сынок, проходи. Посмотри, какая у меня смелая пациентка, даже не плакала. Ну все, Надюш, беги к маме.
Я до того обалдел, что не обратил на ребенка никакого внимания. Ну конечно! Пустили бы меня на реальную операцию! Вот клоун!
– Нашей санитарки дочка, – пояснил отец, когда девочка убежала. – Мать на работу собиралась, а она чашку разбила и палец себе распорола. Куда ее еще везти? Приехала с мамой. Два шва пришлось наложить – рана глубокая, так не затянется.