уки больше не шевелились, а были безжизненно вытянуты вдоль туловища, и, если бы не редкие прерывистые вдохи, я решил бы, что он мертв.
– Быстрее! – командовал доктор. – Завозите сюда.
Как только мы вбежали в реанимацию, нашего пациента перехватили местные медики. Я не успел заметить кто – меня трясло и тошнило. Абсолютно всё – от освещения до приторного сладковатого запаха – вызывало во мне чувство внутреннего оцепенения и, пожалуй, отвращения. Мы с Антохой остались стоять за ширмой и практически ничего не видели, но я всем своим существом понимал, что нахожусь сейчас перед чертой, за которой для меня начинается ад. Там, за ней, боролись за чью-то жизнь, и, возможно, счет шел на минуты – те самые, которые мы не замечаем, копаясь в телефоне, просиживая за фильмом или тупо пережевывая обед… Минуты здесь имели совсем другой вес. Они были тяжелыми. Одно утешало: я им ни в чем не помощник, а значит, можно было уходить.
Я кивнул Антохе, чтобы открыл дверь, но тот замешкался, пытаясь разобраться с замком, и дверь в итоге распахнулась сама. Вошедшая толстая тетка, наверняка тоже привыкшая экономить минуты, решила не тратить их на разбирательства и начала сразу с крика:
– Вас сюда кто пустил?! Это реанимация! Тут тяжелые больные, неужели не ясно?
– Да не ругайтесь, пожалуйста, мы уже уходим. – Предчувствуя неприятности, Антоха быстренько состроил интеллигента.
Меня же взбесило то, что мы еще и должны оправдываться. Да кто она такая? Наверняка уборщица – попробуй пойми: они тут все в белых халатах. Злится, что натоптали, вот и орет.
– Нет уж, постарайтесь ответить. Кто вас сюда пустил? – Тетка явно хотела докопаться до правды.
Путь к отступлению был отрезан – она загораживала дверной проем. Внезапно за ее спиной мелькнул еще один белый халат.
– Добрый день. Есть кто живой? Максим? – удивленно произнес отец. – Ты тут откуда, сынок?
На слове «сынок» тетку перекосило.
– Ой, Александр Юрьевич, а я сама думаю: «До чего лицо у парня знакомое!» Ваш, значит… – смутилась она. – Смена растет! А вроде как вчера совсем малыш приходил.
«Вот подхалимка!» – подумал я.
Антоха, еще один подхалим, тут же разулыбался и принялся подробно докладывать отцу о нашем подвиге. Двинуть бы ему сейчас чем-нибудь нетвердым, чтобы заткнулся. С тех пор как отец выбил ему место в биологическом классе, он его просто боготворит. Я не против, учитывая, что тетя Алла воспитывает Антона одна и ему явно не хватает мужского общения, но частенько его заносит, и он начинает выбалтывать то, о чем я бы в жизни не рассказал. Это нешуточно напрягает. Так и в этот раз – чем больше говорил Антоха, тем шире растягивалась довольная улыбка отца.
– Парни, дождитесь меня, я на пару минут забежал. Потом спустимся к нам в отделение, чаю попьем, все обсудим…
«Неужели, находясь в этих стенах, можно думать о чае?»
– Дебил ты, Антоха! – выругался я, как только мы оказались в коридоре.
– Чего дебил-то?! – возмутился он.
– Болтаешь все подряд, как баба.
– Но мы же правда умирающего спасали!
– Кто спасал? Ты? Или я? Мы с тобой просто под руку попались, потому что других не было. Физическая сила, понял? Что каталку везти, что мусор таскать – ума много не нужно, к счастью!
– Ну и ладно! – противился Антоха. – Все с чего-то начинают. Думаешь, твой отец сразу людей оперировал?
– Ой, вот только не нужно мне пересказывать историю членов моей семьи! Я ее и так каждый день слышу. Не хватало еще твоей интерпретации.
– Я бы на твоем месте им гордился, – пробубнил Антоха.
– Эй, умник! – Я и сам не заметил, как схватил его за воротник халата. – Я горжусь им, понятно? Так горжусь, что себя уважать до сих пор не за что!
Антоха хотел скинуть мои руки, но я отпустил его первым.
– Проехали, – сказал я, прижался спиной к горячей батарее, закрыл глаза и попытался подумать о чем-то приятном. В голове почему-то сразу возник образ Евгении. Хотя все правильно – воспоминания о ней уж точно получше остальных, накопленных за сегодня.
– Максим?
Услышав голос отца, я открыл глаза.
– А где Антон? – спросил он.
Я пожал плечами.
– Ушел, наверное. Так-то время по домам расходиться.
– Ясно. Ладно, пойдем ко мне. Закончу одно дело, и поедем домой вместе.
Он провел меня в ординаторскую, усадил за свой стол, налил здоровенную кружку чая и, едва заметно улыбаясь, протянул мне кучу рентгеновских снимков.
– Это еще зачем?
– Это не зачем, а переломы. Посмотри на свет. Сможешь определить поврежденную кость?
Шумно вздохнув, я принялся за дело. На черном фоне проглядывали белые, местами полупрозрачные и размытые изображения человеческих костей. Повертев снимки в руках, я поднес их к экрану. Они стали четче, но это не сильно упростило задачу.
– Начни с маленьких, – посоветовал отец.
Я взял два снимка. На обоих были отсняты руки с предплечья по кисть. Приглядевшись, я заметил, что одна из костей незначительно смещена – скорее всего, это и есть место перелома.
– Слушай, пап, напоминает задачки типа «Найди десять отличий».
Отец ухмыльнулся:
– Ну да, в этом что-то есть.
«Так вот она, красота внутреннего мира, – подумал я. – В реальности наверняка выглядит ужасающе».
Не желая показаться тупицей и пофигистом, я обложился снимками, делая вид, что внимательно их изучаю, а сам украдкой наблюдал за отцом. Он удобно расположился за соседним столом, полностью погрузившись в чтение бумаг. Его губы незаметно шевелились и периодически растягивались в улыбке, а я откровенно недоумевал: что веселого может таить в себе медицинский документ? Надеюсь, не комиксы читает! Отложив бумаги, отец достал из кармана мобильник, выбрал номер из телефонной книги и произнес:
– Зайди на минутку.
Прошло, наверное, даже меньше минуты, как дверь с шумом распахнулась и в ординаторскую влетела Евгения. Упс! Вот это поворот! Ее крупные кудри были спрятаны под медицинский колпак, но я все равно сразу ее узнал и постарался максимально прикрыться самым большим из имеющихся снимков – скорее всего, грудной клетки. Получился неплохой наблюдательный пункт – меня вроде нет, и все же я здесь, взираю из самого сердца; если повезет, она на меня и не обернется. Ни к чему рассекречивать явки-пароли. Так лучше – я знаю о ней больше, и меня это устраивает. Стоп! Тут я вспомнил про пиджак шефа, и до того мне стало весело, что смехом чуть сам себя не выдал. Интересно было бы глянуть на ее реакцию…
– Звали, Александр Юрьевич?
– Не стой, присаживайся. – Отец указал на стоящий рядом стул. – Извини, что занял твое место… Я тут кое-что прочел… И знаешь, я очень рад за Васильева. Уверен, что ты тоже.
– Да, конечно. Ему крупно повезло.
Она волновалась. Я даже из своего угла это чувствовал. И голос у нее дрожал. Похоже, боготворит отца не меньше Антохи.
– В первую очередь с оперирующим хирургом, правда? Жень, не нужно скромничать – ты молодец! Что уж, ты всегда была молодец, но после вчерашней операции ты просто молодчища! Человека практически с того света вытащила.
В конце своей торжественной речи отец привстал и важно пожал ее руку. Дольше положенного, как мне показалось. Вот ведь блин, а!
– Спасибо, Александр Юрьевич. Вы знаете, как для меня важна ваша оценка. – Она произнесла это так, будто отец находился внизу, у нее в ногах. По крайней мере, взгляд был направлен строго в пол.
Сама робость! Интересно, он в курсе, какая она на самом деле шустрая? Мои наблюдения длились всего несколько минут, но уже определенно не обещали ничего хорошего. Сам не знаю что, но что-то бесило. И вновь это чувство… Одно из тех противных, которые тут же исчезают, и спустя мгновение уже не помнишь, от чего тебе тяжко в животе, но точно знаешь, что произошло что-то паршивое.
– Максим, ты закончил, нет?
Неожиданно отец назвал мое имя, и я вынужден был отложить снимки, во всей красе явивши себя этому кабинету.
– Э-э-э, да… – промямлил я, чувствуя, как щеки наливаются краской.
– Отлично. Познакомься с Евгенией Викторовной – самой удачной находкой больницы. А это, – произнес он, повернувшись к Евгении, – мой сын Максим, наш будущий сотрудник. Похож, правда?
– Ага… – произнесла она, давя меня неподвижным взглядом. – Вылитый…
Я проклинал себя за красные щеки. Мне-то что?! Я вообще сын начальника. И не я пиджаки из шкафа тырю – это она должна сейчас краснеть.
Спустя какое-то время Евгения все же выдавила из себя подобие улыбки:
– Приятно познакомиться.
– Ага, – ответил я. – Взаимно.
– Это твои одноклассники у нас в отделении разбойничают?
– А вы разве не знаете?
Отец вдруг вмешался в наш не слишком дружелюбный диалог:
– Кстати об отделении. Евгения Викторовна, покажите пока Максиму перевязочную. У меня работы на пару минут осталось, вам как раз времени хватит.
– С удовольствием, – ответила она.
«Евгения Викторовна»! К чему этот балаган? Только что звал ее Женькой – и нá тебе, повышение!
– Надеюсь, история с пиджаком между на-ми? – поинтересовалась она сразу, как только мы вышли из ординаторской.
Я хотел ответить что-то многозначительное, одновременно и умное и смешное, но в голову ничего не приходило, а время шло, и я, балбес, упустил единственную возможность проявить свою маленькую власть. Идиот! Я просто кивнул!
– Чибизов вообще нормальный парень? – Она тут же сменила тему разговора. Хоть бы спасибо сказала!
– Ну так… с небольшими загонами… Как все, короче.
– Хм… я бы не сказала, что как все… Ты ему как-то при случае объясни, что выносить из больницы спирт – уголовное дело. Хотела твоему отцу наябедничать, но сбилась… – она снова искренне улыбнулась, – от неожиданности. А потом передумала. Пускай живет, но только на этот раз.
Я согласился, улыбнулся в ответ, но мысли мои были далеки от Чибиса. Я думал о Машке Самойловой, о Ленке, об остальных наших девчонках: как они таращились на того первого докторишку, как кобры на укротителя. Какими же идиотками они мне казались. И вот – получите, распишитесь. Стоило Евгении проявить симпатию, как моя сыновья гордость и фамильное превосходство разложились на атомы и парят где-то в воздухе. А про чувство собственного достоинства я вообще молчу. «Извините, вам окошки не помыть?»