Втроем они вышли в цех и долго смотрели на колыхающиеся дымные огни вагранки и электропечей. Огни вспыхивали могучим заревом, заливая все ослепительным светом, так что трепещущие тени работавших у электропечей плавильщиков огромными силуэтами метались по стенам. Иногда, когда спускали заслонки или прекращался слив чугуна, в цехе становилось сумеречно и тогда ясно были видны повисшие в вышине белые точки электролампочек, с трудом освещавшие громадные пространства цеха.
В многоголосом шуме разговаривать было трудно, и они стояли молча, неподвижно, задумчиво. Наконец, Семен Кузьмич что-то сказал, Соломин не расслышал и наклонил к нему голову:
— Чего ты, Семен?
— Да Халатова вспомнил. Тяжел на подъем мужик, не знаю, как и сдвинем с места.
— Да, Халатов… — сказал Соломин.
Он и сам во время этого разговора задумывался о начальнике плавильного пролета Халатове. Тяжелый человек, это верно! Но бывали же случаи, что и не такие тяжелые люди снимались с места, когда их подхватывало сильное движение. А когда в цехе заговорят о коллективной стахановской работе…
— Нам, Семен, важно народ поднять! А руководители сами должны разобраться, что им делать, если не хотят вывалиться из нашей телеги… — прокричал он на ухо Фомичеву.
Глава двенадцатаяАЛЕША ЗВЕЗДИН
«Надо подумать, хорошенько подумать!» — так размышлял в этот вечер Алеша Звездин, ворочаясь в кровати и рассматривая световой квадрат на потолке. День закончился, и все то новое, что он принес, надо было обдумать, хорошенько обдумать…
Пора, давно пора что-то предпринять с уборкой земли. Нельзя же все время так мучиться с нею! Это хорошо, что Клава тоже думает над таким вопросом. Но вряд ли у нее что получится с ее затеей, с земляной меркой — мудреное дело… Интересно знать, как отнесется руководство цеха к его предложению расширить питатели? Все зависит от техчасти. Зря он не прошел от Клавы прямо на завод: может быть, дежурные слесаря ставят сейчас педаль на его станок? Вот было бы здорово! Потом его мысли приняли другое направление. С Сашкой надо обращаться осторожнее. Он хороший парень. Надо его поддерживать, чтобы он почувствовал свои силы, тогда он горы своротит… Клава права!
О чем бы Алеша ни задумывался, все мысли его теперь связывались с Клавой.
Как хорошо она сказала: не посматривать на жизнь со стороны, а всегда вмешиваться в нее, направлять в лучшую сторону. Замечательное правило! Алеша старался так жить, но получалось у него это бессознательно, неотчетливо, не так, как у Клавы.
Страница за страницей, Алеша припоминал свою жизнь.
В памяти встало самое первое воспоминание детства — дубовый лес, движущаяся повозка, две няни из Дома малютки. Шестеро мальчуганов, словно галчата, высовывали головы из выложенного колючим сеном короба и рассматривали дорогу. Няни время от времени покрикивали:
— Алеша! Миша! Не высовывайтесь — выпадете!
Но разве оторвешь городских ребятишек от зеленого, цветущего мира, верста за верстой развертывавшегося перед любопытными детскими глазами? Няни понимали это и кричали больше для порядка.
Где теперь эти няни? Хорошо бы их найти! Может быть, они рассказали бы ему о родителях. Живы ли отец и мать? Или погибли? Наверное, никогда ему этого не узнать!
В колхозе имени Чкалова ребятишек приняла Анна Никифоровна Луконина, «бабушка Стюра» — так они ее звали все двенадцать лет колхозной жизни. Правление колхоза ей, бездетной бобылке, доверило воспитание городских ребятишек. Двенадцать лет она водилась с ними, пока дети не подросли.
Часто приходил председатель колхоза Петр Иванович. Был он из славного отряда двадцатипятитысячников. Детей любил до самозабвения. Он садился на крылечке луконинской избы, закуривал и поочередно подзывал каждого воспитанника, оделяя сластями, иногда рассказывал сказки. Когда дети были совсем маленькими, затевал с ними игры.
В заключение говорил бабушке Стюре:
— Вижу я, Анна Никифоровна, государство не может обижаться на нас, что плохо обхаживаем доверенных ребятишек. Детишки сытые, чистые, по повадке смелые.
— Стараюсь, Петр Иванович!
— Старайся, Никифоровна! На нашей колхозной совести ребята…
Как родной отец, двенадцать лет кормил, поил, одевал, обувал учил и воспитывал Алешу колхоз.
Когда Алеша подрос, — а выравнялся он одним из первых, — Петр Иванович зазвал его к себе в кабинет и, как большого, пригласил присесть на диван.
Никогда не забыть Алеше этого разговора!
Походил, походил Петр Иванович перед диваном и все посматривал как-то странно на Алешу, точно обдумывая, как приступить к делу.
— Что ж, Алеша, поговорим, что ли? — наконец произнес он. — Сколько лет тебе минуло?
— Шестнадцатый пошел.
— Это хорошо, что шестнадцатый, — одобрил Петр Иванович. — В самый раз теперь в жизни определиться. Как насчет этого — задумывался?
— Думал.
— И что же ты надумал? В колхозе оставаться? Или белый свет поедешь посмотреть?
Алеша молчал. Именно об этом он много размышлял в последнее время, но… Двенадцать лет кормил его колхоз, разве можно такое забыть? Как теперь сказать: очень хочется, Петр Иванович, поехать из колхоза на завод? Как сказать: до свидания, спасибо, я поеду в другие места?
Петр Иванович уселся рядом с Алешей на диван и обнял его за плечи:
— Молчишь? Стесняешься? А ты не стесняйся! Колхоз тебе не враг.
— Двенадцать лет растили… — с трудом произнес Алеша.
— Что ж такого? Ведь мы не для себя растили — для государства нашего. Не все ли равно, где ты будешь работать — в колхозе ли, на заводе? Труд твой вместе с нашим в общее дело войдет, для Родины нашей.
Вот это всегда отличало Петра Ивановича и других коммунистов от остальных колхозников; в простом ли разговоре, на общем ли собрании выступят — всегда посмотрят на любое дело с какой-то другой стороны, откуда-то с высоты, и сразу все станет ясным и понятным. Теперь и Алеша взглянул на свое решение поступить на завод по-иному: ведь, и в самом деле, не легкой жизни он ищет, а хочет получить квалификацию, чтобы больше пользы Родине принести.
…Колхоз дал ему денег на дорогу, припасов, лошадей до ближней станции. Сам Петр Иванович пришел проводить:
— Ну, ни пуху ни пера, Алеша! Не забывай колхоза, пиши! Коли помочь нужно будет — поможем. Не чужой…
Перед тем как усадить его в вагон уфимского поезда, колхозный конюх Фомич долго гладил алешино плечо и заглядывал в глаза:
— Смотри, Алеша, веди себя аккуратно! Не позорь наш колхоз. Не то скажут добрые люди, что плохо тебя чкаловские колхозники воспитали, Пиши!
И так всегда. Везде он находил родных и близких людей, которые считали своим долгом позаботиться о нем, помочь ему, направить по хорошей, верной дороге. Это были простые, обыкновенные советские люди. Но почти всегда эти люди были коммунистами.
Когда поступал в ремесленное училище, член приемной комиссии, заместитель директора по политчасти Сазонов спросил:
— Родители в колхозе?
Алеша ответил, что родителей у него нет, а воспитывался в колхозе.
Замполит посмотрел на него особенно внимательно, точно старался запомнить его лицо.
С тех пор он всегда приветливо здоровался, расспрашивал об успехах.
Однажды, после длительного и задушевного разговора, посоветовал:
— Ты в комсомол вступи. Он, брат, тебе семью заменит.
Алеше нравился этот человек — спокойный, неторопливый, внимательный ко всему и всем. Хотелось его слушаться, верилось, что говорит он и советует всегда правильно.
Алеша вступил в комсомол. И правда — там он нашел свою большую семью.
Вскоре после этого Сазонов вызвал его к себе:
— Вот что, сын колхоза, есть у тебя желание летать?
— Как летать?
— Ну, как летают на планере, на самолете…
Признаться, Алеше часто в голову приходила такая мысль — научиться летать и прыгать с парашютом. Он посматривал на парящие над городом самолеты и планеры, завидовал сидящим там людям, но мечта взмыть в небо казалась неосуществимой.
— Нам дали три места в аэроклуб, и мы решили послать тебя. Будешь учиться, — сказал замполит.
У Алеши перехватило дыхание. Совсем особенные эти люди — коммунисты. Они точно в глубину души смотрят и угадывают то, о чем сам едва осмеливаешься мечтать.
Вскоре летчики из аэроклуба стали его товарищами. Простые и веселые ребята, чуть постарше его, они поднимали его на воздух в своих машинах, приучали к вышине.
Инструктора учили его складывать парашют. Складывать терпеливо, с величайшей аккуратностью. Вот где впервые Алеша научился упорству и настойчивости! Пустяковая складка завернута неправильно — и начинай все с начала, потому что от этой складки может зависеть жизнь твоя или твоего товарища.
Потом первые прыжки. Правда, это не были какие-нибудь затяжные, а самые обыкновенные, простые. Выполнил он их хорошо, инструктор похвалил.
Кончилась учеба в ремесленном училище, а о его судьбе, оказывается, уже позаботились. Из министерства пришла бумага: Алешу и еще группу ребят назначили на работу на уральские заводы.
На заводе его уже ждали: специальная машина была подана для них на вокзал, увезли прямо на квартиру. Прикрепленный на первые дни человек из отдела кадров показал, где баня, столовая, привел в клуб. В цехе мастера на дню десять раз приходили смотреть, как у него идет работа. Помогали советом, подбадривали, если постигала неудача.
Через полмесяца ему дали ордер в кассу. Он получил подъемные и первую зарплату.
— На пустяки не трать, — сказал ему стоявший в очереди старый рабочий. — Покупай необходимое.
Прошло всего полтора года после окончания ремесленного, а он уже лучший формовщик литейной, зарабатывает до двух тысяч, живет в благоустроенном доме, в хорошей комнате. Живет хорошо!
Вот так и сложилась жизнь: широкая, открытая, просторная. Хочешь работать — пожалуйста, создадут условия; хочешь учиться дальше — ходи в школу, учись; хочешь, как Саша, заниматься стихами — занимайся, будут только приветствовать; тянет в небе полетать — посещай аэроклуб, летай на здоровье. Все доступно, стоит только пожелать и проявить настойчивость.