Иногда рассказывали такое, что Алеша рот раскрывал от удивления. Черноволосый, которого Алеша вначале принял за министра, начал жаловаться, что на заводах министерства слабое распространение получило прецизионное литье. Алеша вслушивался в его речь, стараясь понять, что это за штука такая — прецизионное литье? Оказалось, что так называется особое точное литье, после которого отливки могут поступать прямо на шлифовку — ни обдирать на наждаках, ни обтачивать их уже не нужно.
Черноволосый разводил руками и горевал, почему литейщики не применяют такое литье. Оно дает исключительную экономию по механообрабатывающим цехам, устраняется целый ряд операций.
Пока Алеша размышлял над прецизионным литьем, еще одно незнакомое и звонкое слово донеслось до него: «кокиль». Один из работников министерства говорил, что на некоторых заводах, где имеются кокильные машины, они не работают. «Что за кокильные машины? — встрепенулся Алеша. — Эх, ведь прослушал!» Он и раньше слышал, что есть такой способ литья — в кокили, но в чем его суть, не пришлось разобраться. Теперь такой случай представился, а он прослушал…
Потом заговорили о литье под давлением. Алеша слушал внимательно: металл вгонялся в формы под большим давлением. Получалась особенно хорошая, плотная структура металла.
Последним выступал министр. Он говорил о том, что в министерстве нет ни одного предприятия, где бы не нашло свое отражение главное стремление наших дней — неуклонно повышая производительность труда, создать изобилие продукции.
— Уже многое сделано для осуществления этой задачи, еще больше надо сделать. Как показало совещание, все возможности для этого имеются. Разрешите мне так и доложить нашему правительству, — закончил свою речь министр.
Правительству? Да, правительство здесь, рядом, и оно будет знать, какие задачи поставили сегодня перед собой литейщики. Вместе с чувством гордости Алешу охватило нетерпеливое стремление — скорее добраться до своего станка, скорее взяться за работу, претворить в жизнь все, о чем говорилось здесь, в Москве.
Переполненный впечатлениями, Алеша вышел на улицу. Наступил вечер, но тысячи лампочек, прожекторов, освещали каждый закоулок. Было светло, как днем, только свет был не белый, а желтоватый и тени гуще и черней. Очень низко над крышами домов висело черное небо, переливаясь звездами.
Ночные улицы увлекли Алешу. Он до поздней ночи ходил по ним и в гостиницу пришел, когда Филипп Игнатьевич уже спал. Алеша включил свет и взглянул на лацкан аккуратно накинутого на спинку стула пиджака. Нет, звездочки еще не было, значит, он еще не получил своей награды…
Глава одиннадцатаяРАЗГОВОР С МИНИСТРОМ
Они лежали в постелях и рассказывали друг другу о том, что случилось с каждым за вчерашний день. Филипп Игнатьевич ходил в Верховный Совет и узнал, что вручение наград состоится сегодня, в час дня. Алеша рассказал о совещании у министра.
Неожиданно зазвонил телефон, и оба вздрогнули. Филипп Игнатьевич взял трубку — телефон стоял у изголовья его кровати — и спросил:
— Мы слушаем. Кого надо? — выслушав ответ, он шопотом сказал Алеше: — Тебя.
Звонили из министерства. Женский голос предлагал Алеше приехать к двенадцати часам — министр хотел поговорить с ним перед отъездом.
— Хорошо! — сказал Алеша. — Сейчас выезжаю…
Известие о том, что он будет разговаривать с министром, взволновало его. Не то, чтобы он боялся, нет: вчера Алеша хорошо присмотрелся к министру, и впечатление осталось самое хорошее — простой, веселый человек. Но одно дело встретиться с министром на совещании, а другое — разговаривать с глазу на глаз.
Услышав такую новость, Филипп Игнатьевич захлопотал. Он критически осмотрел алешин костюм и остался недоволен:
— Помятый, никакого виду нет. В таком к министру идти никак невозможно. Пойдем утюжок где-нибудь поищем. Рубашка чистая есть? И рубашку надо сменить. В парикмахерскую зайдем.
Они нашли комнату бытового обслуживания, отдали чистить и гладить костюмы, принарядились, постриглись и побрились. После тщательного осмотра Филипп Игнатьевич отпустил Алешу в министерство, а сам направился в Верховный Совет, хотя и была еще только половина двенадцатого.
В приемной министра за небольшим столом, сплошь уставленным телефонами, сидела пожилая женщина в строгом черном платье. Она разговаривала по телефону, прижав трубку плечом к уху и одновременно что-то записывая в блокнот. В углу, склонившись над машинкой, работала молодая девушка.
Наконец женщина закончила телефонный разговор и направилась к Алеше.
— Звездин? Добро пожаловать, товарищ Звездин! Какой вы еще молодой. Первый раз в Москве? Как вас устроили?
Выслушав алешин ответ, сказала:
— Сейчас доложу о вас Георгию Семеновичу.
Она направилась к высокой резной двери.
Вскоре дверь приоткрылась, и Наталья Семеновна, так звали пожилую женщину, сказала Алеше:
— Пройдите. Министр вас ждет.
Это было неожиданно. Алеша рассчитывал, что министр занят, что ему придется посидеть, подождать и он попривыкнет к обстановке, а тут получалось как-то сразу, быстро. Чувствуя нарастающий шум в ушах, он вошел в кабинет министра.
В глубине большой светлой комнаты стоял массивный широкий стол. Перед ним два приземистых кресла, разделенные маленьким столиком, поставленным вплотную к большому. В стороне, перед окнами, тянулся длинный стол, покрытый синим сукном, с двумя графинами на концах и чугунной группой каслинского литья посередине. Ковровая дорожка вела к столу. На паркете смутно отражалась висящая под потолком люстра с пятью матовыми шарами.
В углу кабинета стоял большой книжный шкаф. Одна из створок была открыта. Министр искал на полках какую-то книгу и мельком взглянул на вошедшего Алешу.
— Подожди минутку, Алеша! — сказал он.
От того, что министр так просто и непринужденно назвал его Алешей, стало сразу как-то спокойней. Шум в ушах постепенно стих, и он уже без волнения смотрел на министра.
За стеклом дверной створки виднелось его крупное лицо с плотно сжатыми, резко очерченными губами. Лицо было очень бледным и усталым. Алеша вспомнил свой разговор со швейцаром. Видимо, министру и в самом деле приходилось работать ночи напролет.
Министр бросил на стол найденную книгу и пошел к Алеше. Книга — толстая, в сером переплете, — звонко щелкнула по стеклу, которым была накрыта середина стола.
— Так вот ты какой, знаменитый уральский формовщик Алеша Звездин! — шутливо сказал министр, взяв Алешу за локти и всматриваясь в его лицо.
Алеша вспомнил, что он еще не поздоровался с министром.
— Здравствуйте, товарищ Хромов! — сказал он.
— Здравствуй, здравствуй!
Хромов усадил Алешу в кресло, сам сел напротив. Он взял со стола книгу и начал перелистывать, одновременно посматривая на Алешу.
— Первый раз в Москве? И что же — понравилась?
— Еще бы! Только шумно очень…
— Тебе к шуму не привыкать — ты литейщик.
Министр еще некоторое время расспрашивал Алешу о том, какое ремесленное училище он закончил, давно ли работает на заводе.
— Так сколько же ты опок ставишь сейчас на конвейер? — вдруг спросил он.
Алеша ждал этого вопроса и торопливо ответил:
— Перед отъездом семьсот двадцать четыре выставил. У конвейера тележка с пути сошла, простоял немного, а то можно было бы еще больше дать. На другой день собирался до семьсот пятидесяти дойти. Мы соревнуемся, чтобы наш цех стал стахановским.
— Семьсот двадцать четыре… — повторил министр, и его глаза изучающе посмотрели на Алешу. — Ну и что же, устал здорово?
Похоже было на то, что министр не одобрял алешино рвение. Алеша растерянно молчал.
— Устал-то, спрашиваю, здорово?
— Нормально устал. Домой пришел — книжку еще почитал, с другом про присадки поговорил.
— Какую книжку читал? Содержание помнишь?
— «Весну на Одере» Казакевича. И содержание помню, могу рассказать — о том, как наши Берлин брали… Да вы, товарищ министр, наверно, думаете, что я за счет мускулов сработал? — осенила, наконец, Алешу догадка. — Ничего подобного! У меня там целая механизация придумана. Я же на совещании рассказывал…
— Помню. Я так спросил, чтобы уточнить. Учишься?
Алеша покраснел. Хромов неожиданно и мягко улыбнулся:
— Ну, вот видишь! Нашлись и у знаменитого уральского формовщика недостатки. А мне-то говорили: нет в парне никаких изъянов. — Он помолчал. — Знаешь, как партия ставит вопрос? Каждому рабочему — среднее образование.
Большие окна кабинета наполовину закрывали собранные в тяжелые складки плюшевые портьеры. Они казались черными, пока за окном было пасмурно. Но вот сквозь разрывы в тучах проглянуло солнце, и тут же края портьер запламенели — плюш оказался темновишневым. Солнце заискрилось в графине с водой, заблестело на гранях хромированного письменного прибора, зажглось на никелированной ручке несгораемого шкафа, затеплилось на золотых корешках книжных переплетов в шкафу.
От того ли, что так широко и привольно в окна хлынуло солнце или Хромов просто заметил, как пламенеет горячим румянцем склоненное над столиком алешино лицо, — глаза у министра совсем потеплели.
— Ну, полно тебе расстраиваться! В конце концов знания — дело наживное. А учиться надо. Все учимся, вся страна! — Он вынул папиросу и постучал мундштуком по крышке коробки. — Ты вот сказал, что коллектив хочет сделать свой цех стахановским…
— Боремся, товарищ министр!
— Намерение у вас правильное. От стахановских цехов мы пойдем к стахановским заводам. Но какой доро́гой? Повышать производительность за счет мускульного перенапряжения рабочего — не наша дорога. Наша дорога — добиваться высокой выработки за счет облегчения условий труда, за счет механизации и автоматизации. Тут без серьезной учебы не обойдешься. Смотри, вот будущее литейщиков.
Он перелистал книгу и показал Алеше один из чертежей. На нем было изображено что-то похожее на карусель: от центра к окружности тянулись узкие прямоугольники. Прямоугольники заканчивались овалами, похожими на сложенные вместе жаровни.