— Кокильная машина! — удивленно и обрадованно воскликнул Алеша, увидев подпись внизу.
— Да, кокильная машина. Что, знакома?
— Вчера о ней говорили, а я задумался и прослушал… Так вот она какая! — Он не сводил глаз с чертежа, стараясь разгадать смысл тонких линий.
Хромов объяснил ему действие кокильной машины. На большом столе по замкнутому кругу движутся кокили — металлические формы из двух половинок. Плотно прижатыми друг к другу половинки кокиля подходят к ковшу с нагретым металлом. Ковш заливает форму, кокиль продолжает путь по столу. Чугун затвердевает, пневматические толкатели откидывают одну из половинок формы, и отливка вываливается вниз.
— И все? А чугун не приваривается к форме?
— Нет. Стенки ее обрабатывают — коптят.
— А стержни? Тоже металлические?
— В зависимости от отливаемой детали. Могут быть и металлические, могут быть и песчаные…
Глаза юноши горели. Хромов явно любовался Алешей, его воодушевлением.
— Хороша машина! Никакой тебе формовки! Знай себе — отливай! Нам бы такую на завод!
— У вас она есть на заводе. Недавно послали. — Он вздохнул и посмотрел на часы. — Любопытно с тобой разговаривать, Алеша, но все же придется сокращаться. Так что же тебе наказал коллектив?
— Прежде всего, похлопотать о стадионе, товарищ министр. Молодежи у нас много, семьдесят процентов, а физкультурой заниматься негде, стадиона нету. В старом городе имеется маленький, так ведь туда каждый день не наездишься, пятнадцать километров до него. Транспорт плохой — автобусов мало, трамвая нет. На попутных грузовиках ездим.
Хромов сделал пометку в блокноте.
— Еще что?
— Дом техники нам крайне надо. И библиотеку. Книги, по технике, конечно, у нас есть, но маловато и взять их негде.
— Хорошо. Дом техники включим в титул. И библиотеку. Еще что?
Алеша хорошо помнил, что должен разговаривать с министром о пяти вещах. Еще в вагоне он затвердил, а теперь повторял в уме, загибая пальцы: стадион, Дом техники, библиотека, транспорт для связи с городом… Да, транспорт!
— Со старым городом у нас нет хорошей связи. Просил меня коллектив насчет трамвая похлопотать… — сказал Алеша, стараясь припомнить, что же такое это пятое, о котором он должен поговорить с министром.
— Вот тут вам будет труднее помочь, — задумчиво проговорил Хромов, — чтобы проложить трамвайную линию, надо пересекать полотно сибирской железной дороги. Это зависит не только от министерства. Хорошо, запишем и это…
Он выжидательно посмотрел на Алешу. Алеша чувствовал его взгляд и все больше смущался: пятый пункт не припоминался. Он поспешно вытащил блокнот и заглянул туда. Там были записаны четыре пункта, а пятый отсутствовал, тогда как Алеша хорошо помнил, что их должно быть пять. Может быть, сказать министру о кузнечном цехе, о том, как они мучаются с поковками? Но нет, о кузнице ничего не говорили тогда, в кабинете директора. А все-таки если сказать? Будь что будет!
— Товарищ министр, я еще должен был с вами поговорить об одном очень важном деле, да вот позабыл. Записывал в блокнот, а почему-то не оказалось. Помню только, что что-то очень важное, а забыл. А про кузнечный цех я от себя скажу: трудно заводу без кузницы работать. И все рабочие так говорят…
— Чего ж ты хочешь?
— Вы включите в этот, как его, титул еще и кузницу. Крайне надо!
Министр засмеялся:
— Однако аппетит у тебя подходящий — целый цех уже просишь. Мы решаем этот вопрос, успокойся. А про свое важное так и не припомнил?
— Нет, не могу никак вспомнить! — огорченно ответил Алеша. У него был очень расстроенный вид.
— Ничего. Припомнишь — напиши. Так вот, Алеша, я похлопочу о вашем стадионе, Доме техники, библиотеке и трамвае, подумаем и о кузнечном цехе. Но и к тебе у меня будет одно предложение.
— Слушаю, товарищ министр!
— Займись литейной машиной. Подними комсомольцев на ее освоение. Надо организовать на заводе литье в кокили, тогда ваша дорога к стахановскому цеху будет намного короче. Осваивать будет трудно. Сейчас институты работают над тем, чтобы подобрать для кокилей хороший, стойкий сплав. Поработайте над этим и вы там, на месте. С двух сторон дело пойдет веселее.
Хромов встал, и Алеша понял, что разговор закончен. Он тоже поднялся и начал торопливо засовывать блокнот в карман, потому что министр протянул ему руку. Уголки блокнота загибались, топорщились, он никак не залезал в карман. Сунув блокнот подмышку, Алеша пожал протянутую руку.
— Трудновато будет — не сдавайся! Помни, что о кокильном литье записано в пятилетнем плане. А это — закон. — Хромов потрепал его по плечу и вдруг хитро заглянул в глаза. — Признаюсь тебе откровенно, я Пашкову и Мехрани такой же наказ дал. Посмотрим, кто будет впереди.
— Понятно, товарищ министр!
— Ну, желаю удачи! Да, зайди к Бурановой, там для вас есть билеты в театр. Сходи обязательно. Будь здоров!
Алеша вышел в коридор. Что же все-таки было это пятое, о котором нужно было поговорить с министром? Он уселся на стоявший в коридоре широкий диван, взялся за блокнот, перелистал страницу за страницей, нашел тот самый листок, в котором были записаны пункты, подсказанные Корониным. В памяти мелькнули лица всех, кто присутствовал в тот вечер в кабинете директора, среди них — холеное, розовое лицо Арченко с крупным мясистым носом. И Алеша вспомнил: рысевский метод! Вот о чем он забыл сказать министру — о рысевском методе технического контроля!
Сорвавшись с места, он почти бегом пробежал через приемную, с силой рванул к себе двери и снова очутился в кабинете министра.
— Товарищ министр, я вспомнил! — громко произнес он и умолк.
Казалось, за большим столом стоял совсем не Хромов, а другой человек: не добрый и шутливо ласковый, каким только что он был в разговоре с Алешей, а резкий, насмешливый.
Холодно чеканя фразы, министр продолжал разговор с посетителем:
— Министерство сделало все для того, чтобы вытащить завод из отстающих. Вам созданы все условия, чтобы программа выполнялась. А вы, во что вы превратили завод? Из-за вас отстают заводы-смежники. Вы мешаете им двигаться вперед…
Посетитель, видимо директор завода, прижал руки к груди и старался говорить проникновенным, убедительным тоном:
— Верно, очень верно подметили, Георгий Семенович! Условия есть. Но примите во внимание, Георгий Семенович, мы выполнили программу… Трудно было, а выполнили!
— План выполнен по валу, ассортимент и номенклатуру вы провалили. Вы выполнили план за счет тяжелых поковок. Но из одних коленчатых валов машин не делают!
— Георгий Семенович, не можем мы все сразу. Подождите, освоимся с новыми задачами, наберемся сил…
— Страна не может ждать, пока вы наберетесь сил. Я требую от вас, — чуть нагнувшись вперед, сказал министр, — покончить с антигосударственной практикой и давать план в его полном выражении.
— Георгий Семенович, хотя бы месяц передышки…
— Все! — отрывисто бросил министр и повернулся к Алеше: — Так что же ты вспомнил, Алеша?
Алеша шагнул вперед.
— Технический контролер на нашем заводе есть, Рая Рысева. Она по-новому начала контролировать стержневой пролет…
Он рассказал историю Рысевой. Министр слушал внимательно, порой задавал вопросы. Когда Алеша кончил, он долго молчал, поглаживая бритую голову.
— О почине Рысевой я уже знаю из разговора с директором завода. Дело сто́ит того, чтобы им заняться. Я распоряжусь, чтобы нам прислали все материалы. Теперь все у тебя? Ничего не забыл?
— Все, товарищ министр! — улыбнулся Алеша. Он был доволен: все поручения заводского коллектива выполнил, теперь можно уезжать с чистой совестью.
— Счастливого пути! — сказал министр, еще раз крепко пожав Алеше руку.
Ему нравился этот юноша с комсомольским значком, так горячо принимавший к сердцу дела своего завода.
Глава двенадцатаяТРУДОВЫЕ ЛЮДИ
Филипп Игнатьевич не находил себе места. Вот когда пришло оно, большое настоящее волнение.
Ехал он в Москву спокойно и только несколько смущался, когда кто-нибудь из пассажиров начинал расспрашивать о цели поездки. Среди других награжденных, собравшихся с разных концов страны в Кремлевский зал, он не испытывал большого волнения.
Когда назвали его фамилию, он по стариковской привычке пригладил волосы, поправил пиджак и неторопливо зашагал к столу председателя Верховного Совета. Спокойно принял награду из рук товарища Шверника. И только после этого почувствовал, что сердце бьется гулко и часто, а на лбу выступила испарина.
И сейчас, вернувшись в гостиницу, он не находил себе места. Сначала он ходил из угла в угол. Сел к столу и забарабанил пальцами по скатерти. Потом подошел к окну и долго рассматривал массивные стены Кремля, просторную Красную площадь.
Родной колхоз встал перед глазами — такой, каким его видишь, когда едешь со станции железной дороги. Широкие поля охватывали Киржановку со всех сторон, а посреди полей зеленела тополями деревня. На площади стояла на высоких столбах трансформаторная будка, к ней с косогора размашисто шагали столбы высоковольтной магистрали. Петляя из стороны в сторону, деревню рассекала мелкая горная речушка — тоже Киржановка. Она огибала двухэтажное здание школы, пробегала мимо клуба и терялась из виду за новым скотным двором.
И, мысленно представив себе деревню, Филипп Игнатьевич вдруг понял, почему он так возбужден. Ему надо быть сейчас в колхозе! Ведь весна, сев не за горами, а его нет на месте. Смотрит ли кто за семенами? Ладится ли ремонт у трактористов? Привезли ли в кузницу уголь? Поставили ли лошадей на отдых?
Десятки вопросов, больших и малых, из которых складывалась колхозная жизнь, возникли перед Филиппом Игнатьевичем. Дело к севу идет, и каждая малость может сыграть на урожае. Если раньше какой-нибудь промах бригадиру прощали, то теперь он сам себе ни за что не простит. Теперь ошибаться нельзя!
Он вытащил из-под кровати чемодан, поставил на стул и начал укладываться. «Гостинцев ребятам не успел накупить…» — с сожалением подумал он и тотчас отогнал от себя эту мысль. Не оставаться же ему ради гостинцев в Москве еще на сутки! «Ладно, и без гостинцев обойдутся. Не то по дороге куплю».