Речь шла о педали под левую ногу, с помощью которой формовщик должен был открывать бункерные челюсти. Теперь формовщики открывали бункер, дергая рукой за рукоятку, и затем ждали, когда в опоку насыплется земля. Открыв бункер ногой, формовщик мог бы сразу начать обеими руками выравнивать и уплотнять землю в опоке. Это дало бы несколько секунд экономии времени.
Алеша выставил опоку на конвейер, подошел поближе к Клаве и наклонил ухо. Клава ответила:
— Сейчас иду к слесарям в механический. Обещали педаль для твоего станка сегодня закончить. Может быть, сегодня и поставят…
— В субботу ты тоже самое говорила… Понимаешь, без педали и сифона мне тысячи опок не дать. Надо механизацию.
— Сама знаю, что не дать. Алеша, да разве я не стараюсь? Ох, уж эти мне механики!
Но Алеша уже не слышал: дробно застучал станок, уплотняя землю. Переворачивая опоку, он крикнул:
— Сифона-то ведь тоже нет!
Клава опять ничего не могла возразить. Конечно, Алеша прав. И педаль, и сифон нужны ему дозарезу. Сколько времени он тратит зря на обдувание и обрызгивание формы этим древним, дедовским способом! Секунд десять, а то и все пятнадцать! Надо взять банку с мазутом, надо приставить воздухопровод, надо нажать рычажок, пустить воздух, затем все это снаряжение положить обратно. Был бы установлен рядом с опокой точно нацеленный сифон — совсем другое дело. Один нажим на кнопку — и все готово. Наверняка сэкономится секунд восемь…
Сколько ночей не спала Клава, пока разрабатывала конструкцию автоматического сифона… Сколько хлопотала, чтобы разрешили сделать опытный образец… Теперь конструкция готова, чертежи сданы, заказ сделан, а сифона нет как нет! Механики обещают и все завтра да завтра! Не так трудно было придумать сифон, как протолкнуть его в производство.
Алеша оглянулся и улыбнулся ей. Клава поймала себя на том, что невольно любуется его работой. Она слегка сконфузилась, точно в этом любовании предельно чистой, спортивной четкостью алешиных движений было что-то зазорное, неподходящее для технолога и комсорга литейного цеха.
Воспользовавшись секундами, когда Алеша к ней приблизился, она прокричала:
— Пока, Алеша! Побегу в механический! Ты в новом кино был? Говорят, красиво отделано?
— А ты была?
— Нет еще, собираюсь сходить. Может быть, сегодня успею… Пока!
Алеша помахал ей свободной рукой, угольно черной от формовочной земли.
Он взглянул на часы: кончился третий час работы. За час было набито 53 опоки. Если бы немного не отвлекла Клава; он, пожалуй, выставил бы 60—62… Ничего, ради Клавы не жалко потерянных минут — толковая девушка, помогает. Кроме того, ведь упущенное можно наверстать в четвертом часу.
Неожиданно для себя он решил: попробую перешагнуть за 70 опок. Однажды, в стахановскую вахту, он добился этого, так почему не сделать сейчас? Простоев не предвидится, работать можно во-всю…
Он сосредоточил все внимание на работе и все шестьдесят минут даже не взглянул в сторону цеха. Если кто-нибудь подходил, Алеша смотрел сердито и отрицательно мотал головой, показывая глазами на часы: дескать, время рабочее, не мешайте… Через час, набив 73 формы, Алеша ушел обедать…
Глава четвертаяКОМНАТА № 22
Было часов девять утра, когда начали просыпаться Саша Серов и Коля Костров — обитатели той самой комнаты № 22, в которой жил Алеша Звездин. Саше надо было выходить на работу во вторую смену, Коле и того позже — в третью; они могли не торопиться вставать.
Первым открыл глаза Саша. Еще во сне его тревожило неясное чувство: как будто должен был сделать что-то важное и нужное, а вот не сделал, забыл. Он приподнялся в постели, провел пятерней, по волосам, приглаживая их, оперся на локоть и стал размышлять: что же такое он позабыл сделать вчера? Да, так и есть: Клава просила его написать стихотворение в праздничный номер стенной газеты. Он писал — вчера весь день промучился, ничего не получилось, разозлился и лег спать.
Будет ему теперь на орехи! Клава просила отдать стихотворение в субботу, а у него ничего не получается. Всего осталось три дня, а с этими проклятыми рифмами еще неизвестно, сколько придется провозиться. Вот и попробуй, успей! А не успеешь — попадешь Клаве на зубок, так просмеет, жизни не будешь рад…
Клава, Клава! Только у всех и разговору, что о Клаве Волновой. А кто она такая, эта Клава? Технолог, девчонка — вот и все тут! Она и комсорг, она и член цехкома, — носится по цеху, как угорелая. Суется везде, куда просят и не просят!
Положим, это верно, с нормой у Саши не всегда ладится. Бывает, что уже конец смены, а Саше все еще неизвестно, сделает он сегодня норму или не сделает. Одним словом, концы с концами еле-еле сходятся. Приходится в последний час нажимать, что есть сил.
А тут еще, как из-под земли, вынырнет эта самая Клава. Прямо над ухом звенит:
— Саша, ты скажи прямо, по-комсомольски: может быть, тебе помощь нужна? Не стесняйся, говори. Мы всех отстающих берем на буксир — и тебя заодно возьмем!
И пошла, и поехала! Даже в голове загудит от всего того, что услышишь. Главное, не поймешь: или она издевается, когда предлагает помощь, или в самом деле готова помочь. Саша выставляет в последний час на конвейер столько форм, что потом самому становится удивительно, почему он с начала смены столько не делал.
А Клава опять тут как тут. И опять недовольна:
— Ты, Саша, работаешь некультурно, вот что! Надо на каждый час график иметь, чтобы работать ровно всю смену.
Культурно, некультурно! Он сам знает, что некультурно. А что делать, если характер такой? Не один раз он давал себе слово работать, как Алешка: с самого начала смены следить, сколько в час выставляется опок, и на каждый час давать себе задание.
Но разве он виноват, что ничего не получается? Непременно подвернется какой-нибудь случай, и выскочишь из графика. Ну, допустим, подойдет кто-нибудь из ребят, попросит спичку прикурить… Разве откажешь? А там, смотришь, какую-нибудь новость рассказали — вот и полетел график, нет графика!
Нет, Алеша правду говорит, плохой у Саши характер. Настойчивости ни на грош! Что бы такое сделать, чтобы характер стал потверже? Ведь даже обидно: у всех есть характер, а у него — нет…
Об Алеше и говорить нечего — у него железный характер. Всегда своего добивается, всегда на своем настоит.
Об этом все ребята говорят: если Алеша взялся за какое-нибудь дело, значит, оно непременно выйдет.
Алеша всегда советуется с Клавой, да и она тоже за смену раз пять к нему прибежит. Ни с кем Клава в разговоре даже не улыбнется, а с Алешей — совсем другое дело. Когда на заводе началось шефство инженеров и техников над молодыми рабочими, Клава, конечно, начала шефствовать над Алешей. Вот они и дружат: оба серьезные, оба с характерами…
Правда, Клава приняла шефство и над ним, Сашей, но дружбы не получилось, наоборот… Лучше бы этого шефства не было: пилит его Клава и пилит, никакого терпения нехватает.
Алеша тоже хорош! Нет, чтобы выручить товарища, вступиться за него перед этой забиякой, — сам не упускает случая покритиковать. Вчера так просто заговорил совсем: и стихи пиши, и в один переверт учись работать по его способу, и то и се…
Легко сказать — в один переверт. Ведь для этого переучиваться надо. Потом Алешка еще что-нибудь придумает — опять переучивайся! Так и будешь всю жизнь переучиваться. «И дураком помрешь», — неожиданно пришла ему на ум старая поговорка.
Нет, дураком умирать все-таки не хочется, надо что-то предпринимать. А чем он, спрашивается, хуже людей? Разве он так уж ничего в жизни не может достигнуть? Неправда, надо только взяться как следует!
После всех этих размышлений Саша почувствовал большой прилив сил. Вот что: сделает он сегодня два дела. И стихотворение допишет и попробует поработать по алешиному способу, в один переверт. Пусть тогда посмеют сказать, что у него нет характера!
Довольный таким решением, Саша решил не медлить. Он откинул одеяло и, как был в одних трусах и майке, подбежал к столу. Порывшись в груде тетрадей, нашел одну с незаконченными вчера стихами и начал писать…
Вскоре проснулся и Коля. Он окинул взглядом комнату. Кровати вдоль стен, большой квадратный стол среди комнаты, стулья вокруг него, шифоньер с зеркальной створкой, шторки на окнах, зеленая портьера на двери, коврики перед кроватями, этажерка для книг — все это еще и еще раз напоминало Коле о том, что он сейчас не в колхозе и не в ремесленном училище, а живет и работает на автомобильном заводе.
«Не хуже, чем дома!» — мысленно произносил Коля каждый раз, проснувшись и с удовлетворением осмотрев окружавшие его вещи. Особенно приятно было ему смотреть на громадный оранжевый абажур, нарядным воздушным шаром висевший в центре комнаты, над столом. Купить такой абажур придумал Саша. Он заявил, что свет лампочки под стеклянным матовым колпаком мешает ему заниматься, настроения не получается. Саша сам сходил в магазин, сам приделал абажур на лампочку.
И действительно, когда комната осветилась мягким теплым светом, углы утонули в густом полумраке, — стало красивей и уютней. Все одобрили сашину покупку. Даже скупой на похвалу Алеша одобрительно заметил:
— И верно, куда приятнее стало в комнате. Удачная мысль!
Коля отвел глаза от абажура и посмотрел на Сашу. В майке и трусах, подогнув ногу под себя, он сидел за столом и писал. Видимо, дела у него ладились: он не отрывал взгляда от бумаги, перо бегало безостановочно.
Коля с минуту наблюдал за ним, потянулся, хотел встать, но потом раздумал: еще Саше помешаешь заниматься. Да и делать все равно нечего, отчего не поваляться лишнюю минутку? Перевернувшись на грудь, он подпер руками щеки и задумался.
Вот уже больше месяца прошло, как Коля поселился в комнате № 22, а все еще не переставал удивляться — до чего интересные попались соседи! Больше всего удивляла их настойчивость. Алеша, что задумает, то и сделает, можно не сомневаться. Саша — тот увлекается часто, а терпения у него маловато. Но и он старается не отстать от Алеши.