— В лепешку расшибусь… — пробормотал Фомичев и крупным шагом побежал к выходу.
— А где же Халатов? — спросил Лукин, вспомнив, что он еще не видел начальника пролета.
— Где ему быть? В конторе сидит, докладную пишет. Под копирку, два экземпляра: один себе, а один пошлет… — сказал Савельев усмехаясь.
— Что за чушь? Разве ему не сказали, что плавка остановлена?
— Первым делом доложили, как же! — Савельев посмотрел на Лукина, ожидая, что тот спросит еще что-нибудь, но тот не спросил, и Савельев продолжал сам: — Вышел, посмотрел свысока, словечком не обмолвился и обратно к себе в кабинет, словно его дело и не касается. Видно, докладную не дописал…
Он хотел еще что-то сказать, но Лукин резко его оборвал:
— У нас, товарищ Савельев, вагранка на полном ходу, посмотрите за ней…
— Это верно! Пойти дутье снять, — добродушно согласился дядя Вася. Однако вместо того, чтобы пойти, пригнулся к Лукину и негромко сказал: — Гирей он у нас на нотах, Петр Алексеевич! Не дает вздохнуть, хоть ты что!
— Кто — он?
— А вот он! — кивнул Савельев в сторону антресолей, где была расположена конторка плавильного пролета и, повернувшись, пошел к вагранке.
Из конторки вышел Халатов. Взявшись за поручни, он спокойно осматривал плавильный пролет, переводя глаза с предмета на предмет, с механизма на механизм. Все стояло, везде было тихо, умолкло даже гудение вдуваемого в вагранку воздуха — наверное, Савельев уже успел выключить воздуходувку, — а на полном, круглом лице Халатов а не было заметно никакого беспокойства или тревоги. Только, встретившись взглядом с Лукиным, он чуть-чуть дрогнул и торопливо отвел глаза в сторону.
Спустившись с антресолей, Халатов направился к электропечи. Низенький и полный, он двигался, далеко откинув назад плечи и выпятив грудь, стараясь пошире раздвигать ноги, чтобы походка казалась решительной и солидной. Но ничего из этого у него не получалось, шаги попрежнему оставались шажками, а походка — семенящей и мелкой. Его круглое лицо с бесформенным крупным носом и щеточкой коротко подстриженных усов выглядело спокойным и равнодушным, но это было деланное равнодушие, напускное спокойствие.
— Приветствую вас! — сухо кивнул он Лукину.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Пожалуйста. В чем дело? Идемте в конторку.
— Вы знаете, что здесь происходит? — нетерпеливо спросил Лукин, когда они отошли от печи.
— Безусловно! Пока я еще начальник плавильного пролета… — небрежно ответил Халатов.
— Послушайте, Халатов! — волнуясь, проговорил Лукин, не обращая внимания на насмешливый тон начальника пролета. — Цех стоит, а вы бездействуете! Как вы можете? — Он был возмущен до глубины души и не находил слов, чтобы выразить свои чувства, только непрестанно поправлял очки.
— Чего вы кричите? Не на такого напали! — Халатов разозлился и уставился на Лукина все более округляющимися глазами: — Зачем пришли? В чем дело? Чего вам нужно?
— Мне нужно, чтобы пролет работал!
— Будет работать! Еще что?
— Как он будет работать, когда вы ничего не предпринимаете?
— Откуда вам известно, что я предпринимаю? Вам хочется, чтобы я сам полез электрод менять? Не выйдет! У меня в пролете есть люди, пусть они этим и занимаются! Я цехом руководил, а уж пролетом как-нибудь сумею, не учите!
— Запасных электродов нет. Что вы будете ставить?
— Вас спрашивать не буду!
В конторку вошел Соломин, и они замолчали, вглядываясь друг в друга недобрыми глазами.
— Здравствуйте! Стоим? — спросил Соломин, делая вид, что не заметил напряженной атмосферы. Ему никто не ответил. — Алеша Звездин просится осмотреть электропечь. Интересуется парень. Разрешим, товарищ Халатов?
Халатов пробормотал что-то невнятное, и Соломин, открыв дверь, крикнул Алеше:
— Полезай, Алеша, взгляни! — Соломин повернулся к Лукину: — Надолго застряли, Петр Алексеевич? Что предпринято?
— Что тут предпримешь? Послал за запасным электродом. Привезут — поставим, — неохотно ответил Лукин.
— Даже запасного не оказалось? Как же так, хозяин пролета? — обратился Соломин к Халатову.
— Хозяин? — изображая сильное изумление, Халатов высоко поднял брови, а под щеточкой усов появилась злая усмешка. — Извиняюсь, в таких случаях я не хозяин! Хозяйствуйте вы!
Он повернулся и вышел из конторки.
— Вот так штука! — Соломин озадаченно поглаживал под бородок. — Самоустранился, значит!
— Он доведет меня до того, что я его отстраню от работы. Пускай тогда пишет докладные… под копирку… — сказал Лукин.
— Да, конечно, поступочек! — Соломин помолчал, обдумывая выходку Халатова. — Но горячиться не будем, Петр Алексеевич. Надо печь пускать… Цех-то стоит!
— Да, печь! Самое главное сейчас — печь! — и, уже не слушая что-то продолжавшего говорить Соломина, тут же забыв о Халатове, Лукин молча направился к лестнице и поднялся на аварийную площадку.
Там, разговаривая, стояли Алеша и Мухамедов. Они посторонились, пропуская Лукина к электродам, и продолжали спорить.
— Как его вынимать будешь, когда он нехорошо сломался? — слышалась скороговорка Мухамедова. — Я так думаю, пускай горит себе. Час прогорит, два прогорит, три прогорит — все равно сгорит. Тогда остатки через окно — готово дело!
Лукин понял, что они говорят о том, как вынуть обломок электрода из отверстия.
— А цех? Три часа должен стоять? Так? — возразил Алеша.
— Придумай, что делать? А?
Они спустились на купол, рассматривая торчащий в отверстии обломок электрода. Положение, и в самом деле, было трудное.
Сломался электрод в верхней части, около держателя. Скользнув после поломки вниз, он уперся одним концом в подину печи, а другой оказался вровень с отверстием и наглухо его закрывал.
— Весь вопрос в том, как его вытащить! — задумчиво, как бы про себя, сказал Лукин и оглянулся на рабочих. — Верно, товарищи? С таким электродом можно еще поработать.
Мухамедов засуетился:
— Товарищ начальник, ты только меня слушай: вытащить нельзя — пускай горит! Час прогорит, два прогорит…
— Потом чугун остынет, гореть перестанет, и обломок останется? И мы будем сутки копаться, чтобы его выскрести? Эх, Мухамедов, ведь ты старый плавильщик! Надо зацепиться и вытащить!
Мухамедов отошел, обиженно пожав плечами: делайте, как даете!
Алеша смотрел на плотно закрытое обломком отверстие и упорно думал: как зацепиться и вытащить его оттуда, не повредив ни купола, ни сам обломок, чтобы можно было вставить его в держатель и работать, пока привезут новый электрод. Да, задача! Никакой петли не накинуть, никаким крюком не зацепиться…
— Как пробка в бутылке сидит! — сказал он тихо, но Лукин услышал его и быстро повернул голову:
— Пробка? Знаешь, что? Это дельно может получиться! Пробку штопором вытаскивают…
— Таких штопоров, чтобы электроды вытаскивать, наверно, еще и на свете нет! — засмеялся Алеша. — Разве скобу заколотить?
Он стал серьезен, поняв, что задумал Лукин: что ж, ведь может получиться!
— Скобу, говоришь? А если винт? — размышлял Лукин.
— Винт, конечно, лучше, да ведь где его взять? — задумчиво размышлял Алеша. — Скобу проще приспособить…
— Нет, винт, только винт! — решительно сказал Лукин. — Скоба не выдержит тяжести, графит очень хрупок…
Выход был найден, и Лукин удовлетворенно потирал руки. Он послал за ремонтниками, и через несколько минут Алеша и Мухамедов с помощью вороша ввинчивали в торец электрода большой старый винт.
Над краем площадки появилась круглая стриженая голова, с крошечной кепкой на макушке. Грише Малинину надоело судачить с пультовщицей, и он решил тоже побывать на куполе электропечи.
— Мой привет вам! — бодро провозгласил он. — Как у вас тут пламенно и жарко! Вижу, на печи геройски трудится мой приятель Алеша Звездин, и я не могу себе позволить…
— Берись за вороток, — приказал ему Лукин.
— С огромным удовольствием применю нерастраченные силы… А ну, Алеша, нажмем! Посторонись, плавильщик, из тебя уже пар идет!
Он отстранил запыхавшегося Мухамедова и вместе с Алешей начал крутить вороток. Винт с хрустом вгрызался в хрупкую черную массу электрода…
К головке винта привязали трос подъемного крана. Наступил самый трудный момент — вытаскивание электрода из отверстия.
— Осторожней! Как можно спокойней и тише! — предупреждал крановщика Лукин.
Трос натянулся, электрод стал медленно двигаться вверх.
— Дедка за репку, бабка за дедку, тянут-потянут — вытянуть не могут! — смеялся Гриша и толкал Алешу локтем. — Смотри, смотри, вылезает, как репка из гнезда…
Они стояли по краям купола, чтобы не пришибло, если электрод сорвется с винта. Момент был опасный, Алешу злила болтовня Гриши, он хотел его оборвать, но в эту минуту электрод вышел из отверстия и повис в воздухе, сверкая раскаленным концом. Золотые капли расплавленного чугуна грузно падали на темную поверхность купола.
Электрод укрепили в держателе. Лукин приказал всем сойти с купола. Аварийную площадку подняли, и пультовщица заняла свое место в стеклянной кабине. На шины подали ток, из печи метнулся длинный язык пламени, она ровно и сильно загудела…
Формовщики зашагали к своему пролету, и Гриша Малинин несколько раз оглянулся на печь. Там, где они только что стояли, теперь бушевали тяжелые серые клубы дыма, то и дело появлялись и исчезали языки пламени. И дым, и пламя, глухо гудя, поглощала огромная пасть вентилятора, нависшая над куполом.
— Ожила, старушка верная моя! — смеясь, сказал Гриша. — А ведь, знаешь, приятно! Была печь мертвая, слепая, темная, а теперь живет и работает. Честное слово, приятно! Как хороший счет на футбольном поле…
— Особенно, когда сам руки приложил…
— Эх, и поработаю я сегодня! Раззудись плечо, размахнись рука!
— Ты сколько с утра выставил? — спросил Алеша. — Пустяки, полсотни не наберется…
— Да, придется поработать. Половины нормы нет.
— Не в этом дело! Настроение, настроение у меня, Алеша!