— Я этого морфа вспомнил, у костела, — сказал я, когда мы уселись у камина, — и знаешь, что подумал… А это не новый ли житель Земли перед нами? Вдруг так уже было: жили на земле другие существа, потом прошла эпидемия и появилась нежить, от которой произошли современные люди. Теперь пришло время уйти нам, чтобы освободить землю для следующей формы жизни.
— Морфы — мутанты. Они не размножаются, они превращаются. Тупиковая ветвь эволюции, если хочешь, — отмахнулся Айвар.
— Это сейчас так. А вдруг со временем они начнут развиваться?
— Когда это произойдет, то нас уже не будет.
— Слушай, — помолчав, глухо спросил я, — а тебе не страшно умирать? Смерти не боишься?
— Почему должен ее бояться? — Айвар пожал плечами. — Ведь мы не боимся засыпать? Каждый раз, когда приходит сон, мы, можно сказать, умираем. Так и со смертью — ты просто заснешь и не проснешься. Вспомни старую мудрость: когда мы есть, смерти нет, когда она придет, нас уже не будет. Так что давай еще покувыркаемся, пока эта старуха с косой не зашла в гости.
— Если честно, то у меня такое чувство, что мы уже давно умерли. Умерли вместе со всеми. Что мы такие же мертвые, как и те, которые сейчас бродят нежитью. Просто у нас еще остались дела, программа до конца не выполнена. А старуха с косой… Почему именно старуха? Может, это будет прекрасная девушка с модельной внешностью. Увидишь и обалдеешь.
— Может, и так. Но порадоваться этому уже не успеешь, поверь. Ты чего головой вертишь?
— Да опять она разболелась, зараза.
— Таблетки есть?
— Кончились.
— Ну терпи, Робби, завтра дома будем…
— Ладно, иди-ка ты спать, Айва, подниму через три часа.
Утром ливень перестал, и мы, осмотрев окрестности, тронулись дальше. Через десяток километров, около какой-то непонятной развилки, впереди заметили столб дыма и я прижал машину к обочине.
— Айвар, садись за руль, не нравится мне этот дым.
— Машины, наверное, горят.
— Ага, после такого ливня. Ты дурку-то не включай! — отрезал я, расчехляя снайперку. — Аста, мать твою так, ты давай встряхни мозги, мертвых потом оплакивать будешь!
Она сверкнула на меня глазами, но магазин у своей «ксюхи» проверила. Вот и правильно, а то сидит, как мумия. Жизнь еще не кончилась! Айвар хмуро покосился на меня, но промолчал. Позже выскажешься, защитник угнетенных народов. В кровь, словно предчувствуя драку, плеснул адреналин.
— Тронулись помалу, чего встали?
Поднялись на горку и увидели источник дыма. Заодно и выстрелы услышали. Метрах в четырехстах от нас горела фура. Прилично так горела, я бы сказал, с огоньком. Позади нее, чуть не заваливаясь бортом в кювет, стояла еще одна. А вот и стрелявшие. Метрах в ста виднелись три легковых машины, рядом с которыми мелькали какие-то фигурки. Этого нам еще не хватало для полного счастья! Остановились и быстро выбрались наружу. В бинокль видно, что рядом с лежащей в овраге фурой — три человека. Нет, четыре, но один уже лежит и не шевелится. Остальные вроде отстреливаются, но вяло; видно, с патронами не очень. А вот их оппоненты поливают так, что у самих уши, поди, закладывает. Только непонятно, какого хрена они так стараются. Если из-за груза, то одна фура уже горит. Дурни, блин.
— Что делать будем? — спросил Айвар, который устроился рядом со мной и пытался забрать у меня бинокль.
— Ждать! — отрезал я и нехотя отдал ему бинокль.
— Долго? — поинтересовался он, рассматривая перестрелку.
— А пока не выясним, что здесь происходит, — ответил я и приложился к оптике. — Двое дерутся — третий не приставай.
Так, что у нас с расстояниями? Эх, жаль, дальномера нет. Но ничего, по дорожным столбикам посчитаем, между ними аккурат пятьдесят метров. Да, почти не ошибся — до фур триста пятьдесят метров, а до нападавших — пятьсот. Достал из кармана блокнот с таблицей, прикинул ветер (слава богу, в спину дует) и поправки. Ну, если барабанчики не трогать, то вертикальная поправка в сантиметрах — 209,5 получается. А ежели по-хитрому, то есть по-научному, то 14.4 MOA. Заодно и на триста пятьдесят глянул, еще неизвестно, в кого стрелять придется. Пока поправки смотрел, ребята из нападавших совсем обнаглели. Прижали огнем водителей к земле так, что те головы поднять не могут, и, по-моему, собираются идти в атаку. Злыдни какие. Кстати, у кого-то из них трассеры в магазине. По звуку — наши, 7,62x39. Как понимаю, нас, даже как зрителей, никто во внимание не берет. Скорее всего, еще не заприметили, в азарте. Ну-ну, совсем бойцы в атаке охренели-с.
— Кого ждем, — с издевкой в голосе спросил Айвар, — пока водил перебьют? Или тебе до сих пор картина боя не ясна?
— Да ясна, ясна, не ной под руку, — отмахнулся я и улегся рядом с джипом. Да, а нападавших — человек девять. Один уже лежит неподвижно, видно, водители не только в белый свет стреляли.
— Стреляй давай, — начал торопить Айвар, — чего тянешь-то?
— Иди в задницу, — не отрываясь от прицела, отрезаю я.
Справа что-то бурчит Айва, но я уже не слышу. Надо отключиться от всего на свете… Я одно целое с моей винтовкой… Даже сердце стучит медленнее, словно метроном, настроенный на двадцать ударов в минуту. Выдох, вдох… Медленный полувыдох, словно я отдаю винтовке часть своего тепла и она оживает в моих руках. Я растворился в металле. Я там, куда должна ударить пуля. Спусковой крючок — только маленькая точка на моем указательном пальце. Нервами, горлом, сердцем ощущаю этот момент, когда сухо щелкнет спуск.
Выстрел!
Один из нападавших, устроившийся на левом фланге, дергается и мешком заваливается на бок. Есть контакт. Перезарядка, цель… Это уже не я беру поправку на цель. Мир рождается там, на срезе ствола. Меня здесь нет, я пуля, за миг до пробуждения…
Выстрел!
Минус два. Перезарядка, цель. Нет, третьего выстрела не требуется. По-моему, парни поняли, что двое убитых за очень короткий срок — это маленькая заявка на большие неприятности, и спешно отступают к машинам, оставив на асфальте три трупа. Ну и слава богу, не хочу вас убивать. Идите с миром…
Аминь.
Этих идиотов еще уговаривать пришлось, трипперного осьминога им в задницу! Что? Да и плевать, что не влезет, сапогом утрамбовать! После того как мизерабли с большой дороги дернули к машинам и отступили, водилы решили, что самое лучшее — это начать стрелять в нашу сторону. Идиоты. Эдак и подстрелить могли, случайно. Объясняй потом на том свете, что по ошибке сюда попал. Орать на триста метров пробовали? Не советую… Грешным делом подумал, что Робби и этих придется валить наглухо. Слава богу, обошлось. И то совершенно случайно: рация у одного из них, жирдяев, на сканировании частот стояла. Ну я и вывалил в эфир все, что помнил с времен службы на тихоокеанском флоте, и не замолкал, пока не образумились.
Водилы оказались из российской транспортной конторы. На двери одной из машин красовалась небольшая, наполовину ободранная наклейка:…иево-Посадский р…он, Сергиев Посад, Моск…
Первую машину спасти не удалось — сгорела. Машины вообще быстро выгорают. Я в этих делах не специалист, но, по-моему, у них баки полупустые были, раз полыхнуло. Со второй машиной было получше. Кабину в нескольких местах продырявили, но ничего серьезного, завелась без проблем. Когда разговорились, выяснили, что пробираются они из самого Ростока, где застряли в рейсе. Далеко мужики забрались, ничего не скажешь.
— А какого черта вы через Шилале двинули? — спросил я. — Если через Советск ехали, там же прямая дорога на Таураге и потом на Шауляй. И вообще, почему через Мариямполь?
— Так с нами два литовца были, из Шилуте, грех своим не помочь, — объяснил самый старший из водил, бородатый мужик лет сорока пяти. Здоровый такой, кулаки размером с хороший арбуз. Колоритная фигура, на такого глянешь — и сразу Илья Муромец на ум приходит.
Да, «своим»… Наконец-то до людей доходить начинает, что все распри на национальной почве — всего лишь любимая игрушка политиков.
— Мы с ними еще там, в Ростоке, познакомились, тоже водилы, — продолжал Муромец. — В первые дни вместе выживали. Сначала на трех фурах шли, но их машина в Польше осталась, нарвались на дорожный патруль. А до этого три недели в Варнемюнде отсиживались, с мужиками из Украины. Выживали понемногу. Трудно, но можно. А местным так вообще трындец полный.
— И как Европа сейчас выглядит? — спросил я.
— Европа… — Мужик нахмурился. — Нет уже этой Европы. В Польше еще живых видели, дальше глухо. В самом Ростоке, ближе к порту, живых можно встретить, а так только дохлятина бродит.
— А оружием где разжились?
— В Польше, по случаю, — махнул рукой он.
— Понятно. Ладно, мужики, одну машину вы потеряли, придется теперь на одной. Плохо, конечно, одним бортом в такую даль, но может, по дороге что-нибудь подберете. Еда есть?
— Не голодаем.
— Ну и лады, тогда бывайте.
К нам подошел Робби, который вместе с Астой ходил осматривать трупы. Хмуро оглядел водителей.
— Там три трупа. Два моих, один ваш. На вашем был пистолет, видно, не успели забрать. На моих пусто, забирайте. — Он протянул одному из мужиков потертый макаров. — Помощь какая-нибудь нужна?
— Да какая тут помощь, и так уже помогли.
— Ну и ладно, тогда мы поехали. Айвар, Аста — уходим.
Отморозки, напавшие на дальнобойщиков, наверняка уже убрались с трассы и теперь пылят где-нибудь по деревням и весям. Ищи их теперь. Да и на хрен они нам сдались? А еще через полчаса мы неожиданно увидели впереди знакомый борт с пулеметом на турели. Нагнали-таки наших путешественников. В эфире щелкнуло, и Сашка усталым голосом выдал новость:
— Прямо как договаривались. Живы, отморозки рекламные? Притормозите, у меня тут раненый.
Твою мать! И эти куда-то влипли. Раненым оказался Линас. Получил пулю в плечо и теперь сидел, откинувшись в кресле, тихо матерясь по поводу деревенских. На обратном пути, когда они проезжали Кельме, по ним кто-то выстрелил. Один выстрел, скорее всего, наугад — и на тебе. Пуля, она, как известно, дура-с. Аста занялась Линасом, которого мы пересадили в нашу машину, а Робби пересел к Сашке.