Мужчину, зная несколько часов.
Которые казались ей как вечность,
Упасть ему на грудь без лишних слов.
Не будучи поклонником Афины,
Лишь Афродите отдавая дань,
Он в поднебесье юную фемину
Вознёс, любовно подставляя длань.
У трона всемогущего Урана
Они неслись в заоблачную даль.
Во власти шоколадного дурмана
Он пил её, к устам прижав хрусталь.
Два неба под ресницами скрывая,
Девчушка улетала в небеса.
В его объятьях страстных пропадая,
Забыла про девичью честь и страх.
Светало. Пролегла между телами
Горячей ночи сладкая глазурь.
И с первыми рассветными лучами
Укрыла их небесная лазурь.
В минуту драгоценного причастия
Способен мир отведать человек.
Познав всего одно мгновенье счастья,
Он будто проживает целый век.
Не важно, что потом придёт разлука.
Всё в жизни завершается концом.
Познавший эту странную науку
Становится навеки мудрецом.
Хоть разомкнутся нежные ладони,
Сердечное волнение не пройдёт.
Особенно когда в священном лоне
Посаженное семя прорастёт.
Глава 8. Музыкант 1981
Волков и музыкантов кормят ноги.
Не даром все про это говорят.
Мелькают под подошвами дороги
И манят в неизвестные края.
Дороги не достаточно воспеты.
Художники писать их не спешат.
О море и цветах твердят поэты,
Забыв, что у дороги есть душа.
Дорога, свой характер изменяя,
Ползёт под гору и летит с холма.
В овраги и кустарники ныряет.
Бежит. Куда? Не ведает сама.
То ляжет отдохнуть на огороде,
То тропкою змеится вдоль реки.
Дороги воду пьют, теряясь в броде.
Бывают и близки, и далеки.
По кочкам проведут через трясину,
Или лежат булыжной мостовой.
Подставят нам асфальтовую спину.
Порогами бугрятся над водой.
Петляя между соснами по лесу,
Ведут вперёд как Ариадны нить.
Лукавая тропинка как повеса
Пытается нам голову вскружить.
В земные недра смело проникая,
Пещерой тёмной разрезает пласт.
По ней несётся тройка удалая,
Полозьями, ломая снежный наст.
Покрыта сединой дорожной пыли,
Или едва пробившейся травой.
И даже обходя курган могильный,
Она всегда мне кажется живой.
Певец — холоп своей бродячей доли
И раб хитросплетения дорог.
Однажды привели его гастроли
В один провинциальный городок.
Он пел романсы. Это жанр особый.
Он для одной, хоть переполнен зал.
Обычно он отыскивал зазнобу
И ей весь вечер песни посвящал.
Он стал тянуть: — Я тёмными ночами
Не сплю, и отдыхать не буду впредь, —
А сам искал ту девушку глазами,
Которой бы хотелось оды петь.
Он заводил про девичьи ланита,
Про страсть и про смешение кровей.
Вдруг молнией сверкнули два магнита,
Мелькая из-под сросшихся бровей.
С неё наверно мог писать Мадонну
Какой ни будь заморский богомаз.
Он на неё смотрел как на икону,
Не в силах отвести горящих глаз.
Глаза её влажнели от печали.
Мелькали в них любовь, надежда, страх.
Две капли как ручьи пересыхали,
Солёный след оставив на щеках.
Умолкла шестиструнная подружка
И спать легла в свой кожаный футляр.
Цветы, фуршет. Опорожнилась кружка,
Но не стихал в душе его пожар.
Вина ему в тот вечер было мало.
Банкет покинул, время улучив.
Толпа поклонниц, словно тень бежала
И таяла, автограф получив.
Уже открылись от отеля двери.
Ещё минута — душ, постель, покой.
Смотрел он и глазам своим не верил,
Увидев два магнита пред собой.
В июльский день бежал мороз по телу.
Похолодел его нательный крест.
А может — это грудь его горела.
Он сделал, им двоим понятный жест.
Она впорхнула будто птица в клетку
В его объятья. Он давно ей люб.
Он на устах её поставил метку
Своих горячих, словно солнце губ.
О нём ей пели зори и закаты,
О нём в подушку плакала она.
Его лицом с портретов и плакатов
Увешана была её стена.
О нём она мечтала и страдала.
И вот её мольбу услышал Бог.
Как в океан, нырнув под одеяло,
Из уст его пила горячий грог.
Забыв былые муки и напасти,
Сердечко расплавлялось от огня.
Как в кратере кипела лава страсти
И спину обжигала простыня.
Остыв, упало на пол одеяло.
Певец, закрыв глаза, спокойно спит.
Она, одевшись, спешно убежала.
Хладеет простынь, и погас магнит.
Он вскоре позабыл об этой ночке.
Бегут неумолимые года.
Но как автограф маленький сыночек,
На память ей остался навсегда.
Глава 9. Физрук 2011
Где кедры вековые как колонны
Стоят на берегу большой реки,
Живёт народ по собственным законам,
Законам государства вопреки.
Таёжный край, нехоженые тропы.
Величественный бег равнинных рек.
В отличие от суетной Европы —
В гармонии с природой человек.
Здесь шуба из шиншиллы и куницы
Про холод, а не роскошь говорит.
И пришлое начальство из столицы
Не понимает местный колорит.
Кто в тесных небоскрёбах обитает,
Тем управляет стресс и суета,
А у людей в обширном этом крае
В характере простор и широта.
Двадцатый век прошёл, угасли свечи.
Светился новой эры огонёк.
Под стать природе, расправляя плечи,
Вставал и креп обычный паренёк.
Ища успех, карабкаемся в гору,
Сбивая локти, проливая пот.
Но есть фортуна, удалось Егору,
Поставив на зеро, сорвать джек пот.
Не зная тайны своего рожденья,
Воспитывался матерью одной.
В глазах её былое вожделение
Проскакивало искрами порой.
Хранился в рамке над её кроватью,
Смеющийся с обложки, музыкант.
Егор пошёл в него лицом и статью,
Но жаль, не унаследовал талант.
Не по нутру Егору были книжки,
Он их принципиально не читал.
Бог не обидел силою парнишку.
Манил его к себе спортивный зал.
В спортивном мате появлялись дыры,
Стараниями юного борца.
Стал тренер для него почти кумиром,
Во многом даже заменив отца.
Своей дорогой тренер шёл упрямо.
Был, как в народе говорят в соку.
И лавры его предка Чингисхана
Покоя не давали мужику.
Отважный, словно древний воевода,
С ватагою накачанных ребят,
Он прибирал к рукам своим заводы,
Осуществляя рейдерский захват.
Могущество своё приумножая,
Захватывал алмазы, нефть и медь.
Он постепенно стал владыкой края,
Всё под себя сминая, как медведь.
В лесу закон Тайги, и люди звери.
Ты наверху пока крепка ладонь.
Егор в него как в Бога слепо верил,
Ныряя в прорубь и идя в огонь.
Из пламени в студеную водицу,
Не ведая, сомнения и страх,
Шагал, и стал надёжною десницей,
Опорою в неправедных делах.
Непросто видеть кривизну дороги,
Когда она как поле широка.
Потешны казематы и остроги,
Сибирь не устрашит сибиряка.
О будущем приемнике радея,
Был тренер породниться с ним не прочь.
Запутав парня в узах Гименея,
Отдал ему единственную дочь.
Была она скуласта, желтокожа,
Раскоса, а в постели холодна.
Но наслаждения на греховном ложе
На тот момент изведала сполна.
Себя блюсти не видела причины,
Не берегла невинности цветок.
И постоянно разные мужчины
За лепестком срывали лепесток.
Она лицом и статью не блистала,
Но каждому товару есть купец.
Ведь денег и косметики немало
Вложил в свою любимицу отец.
И как бы не страшна была девица,
Всегда хватает алчущих парней,
Которые желали бы жениться,
Но больше на приданом, чем на ней.
Жила, не зная горя и печали,
В объятиях мужчин мадемуазель.
И многие наивно полагали
Пробиться к алтарю через постель.
Альфонсов, неразборчивость невесты
Притягивала, словно сталь магнит.
Их мучили мечты о тёплом месте,
Но у отца на брак иной был вид.
Он видел дочку под руку с Егором.
Семейный катер снарядили в путь.
Чего тянуть? Сыграли свадьбу скоро,
Едва счастливый муж успел моргнуть.
Как даму усладить под одеялом
Не ведал он по молодости лет.