Четвертымъ условіемъ, порождающимъ всякое бѣдствіе и зло во вселенной, является неточность выдѣлки всѣхъ началъ и принциповъ великаго механизма природы. Надо признаться, что мало такихъ частей вселенной, которыя не служили-бы какой-нибудь цѣли и удаленіе которыхъ не было-бы причиной явнаго недочета или безпорядка въ цѣломъ. Всѣ части связаны другъ съ другомъ и ни одной изъ нихъ нельзя тронуть безъ того, чтобы не задѣть и остальныхъ въ большей или меньшей степени. Но въ то-же время слѣдуетъ отмѣтить, что ни одна изъ этихъ частей, ни одинъ изъ этихъ принциповъ, какъ-бы полезны они ни были, не пригнаны настолько точно, чтобы оставаться какъ разъ въ тѣхъ предѣлахъ, которые ограничиваютъ ихъ полезность; каждый изъ нихъ, при всякомъ удобномъ случаѣ, способенъ перейти то въ одну, то въ другую крайность. Можно было-бы вообразить, что творецъ не довелъ до конца отдѣлки своего великаго творенія, такъ мало законченности въ каждой его части, такъ грубы тѣ линіи, которыми оно набросано. Напримѣръ, вѣтры необходимы для распространенія паровъ по поверхности земного шара, они-же способствуютъ мореплаванію, но какъ часто становятся они губительными, переходя въ бури и ураганы! Дожди необходимы для того, чтобы питать земныя растенія, земныхъ животныхъ; но какъ часто они недостаточны и какъ часто чрезмѣрны! Тепло необходимо для всякой жизни, для всякаго произрастанія, но оно не всегда имѣется налицо въ должной мѣрѣ. Отъ смѣшенія и выдѣленія жидкостей и соковъ тѣла зависитъ здоровье и благополучіе животнаго: но отдѣльныя части не исполняютъ правильно присущихъ имъ функцій. Есть-ли что-либо болѣе полезное, чѣмъ душевные аффекты: честолюбіе, тщеславіе, любовь, гнѣвъ? Но какъ часто они выходятъ изъ должныхъ границъ и производятъ самыя сильныя потрясенія въ обществѣ! Нѣтъ во вселенной ничего полезнаго, что не становилось-бы губительнымъ, благодаря своему избытку или недостатку; и Природа не оградила себя съ должной тщательностью отъ безпорядка и смуты. Нарушеніе правилъ, быть можетъ, никогда не достигаетъ такой степени, чтобы уничтожить какой-нибудь видъ, но оно часто достаточно для того, чтобы повергнуть отдѣльныхъ индивидуумовъ въ гибель и бѣдствія.
Такимъ образомъ, отъ совмѣстнаго дѣйствія этихъ четырехъ условій зависитъ все естественное зло, или-же большая его часть. Еслибы всѣ живыя существа были невоспріимчивы къ страданію, или еслибы міръ управлялся единичными велѣніями, зло никогда не нашло-бы доступа во вселенную; и еслибы животныя были одарены большимъ запасомъ силъ и способностей, помимо тѣхъ, которыя требуются крайней необходимостью, или еслибы различныя^ начала и принципы вселенной были такъ тщательно пригнаны, чтобы всегда пребывать въ должномъ равновѣсіи, въ должной мѣрѣ, — тогда существовало-бы очень мало зла въ сравненіи съ тѣмъ, которое мы испытываемъ сейчасъ. Къ какому-же рѣшенію придти намъ въ данномъ случаѣ? Сказать-ли мамъ, что указанныя условія не были необходимы и что они легко могли-бы быть измѣнены [при составленіи] плана вселенной? Это рѣшеніе, повидимому, слишкомъ ужь самонадѣянно для столь слѣпыхъ и невѣжественныхъ созданій. Будемъ скромнѣе въ своихъ заключеніяхъ. Допустимъ, что еслибы доброта Божества (я подразумѣваю доброту, сходную съ человѣческой) могла быть доказана при помощи сколько-нибудь достаточныхъ апріорныхъ основаній, то указанныхъ нами явленій, несмотря на всю ихъ неподатливость, было-бы недостаточно для опроверженія этого принципа и можно было-бы легко согласить ихъ съ послѣднимъ какимъ-нибудь неизвѣстнымъ намъ способомъ. Но останемся все-таки при утвержденіи, что такъ какъ эта доброта не доказана предварительно, а должна быть выведена изъ наблюденія явленій, то основаній для подобнаго вывода не можетъ быть до тѣхъ поръ, пока существуетъ такъ много бѣдствій во вселенной и пока эти бѣдствія такъ легко могли-бы быть устранены, — поскольку человѣческому уму позволено судить о такомъ вопросѣ. Во мнѣ достаточно скептицизма, чтобы допустить, что дурныя явленія, несмотря на всѣ мои разсужденія, могутъ быть согласованы съ предполагаемыми вами атрибутами, — но, конечно, они не могутъ доказать существованія этихъ аттрибутовъ. Такое заключеніе не можетъ быть результатомъ скептицизма: оно должно быть основано на явленіяхъ и на нашемъ довѣріи къ тѣмъ выводамъ, которые мы дѣлаемъ изъ этихъ явленій.
Взгляните на вселенную! Какое неизмѣримое обиліе существъ, одушевленныхъ и организованныхъ, чувствующихъ и дѣйствующихъ! Вы восхищаетесь этимъ чудеснымъ разнообразіемъ, этой плодовитостью? Но присмотритесь ближе къ живымъ существамъ, единственнымъ существамъ, достойнымъ наблюденія. Какъ они враждебны и пагубны по отношенію другъ къ другу! Какъ они неспособны создать собственное счастье! Какое презрѣніе или отвращеніе возбуждаютъ они въ зрителѣ! Цѣлое внушаетъ намъ лишь идею о слѣпой Природѣ, оплодотворенной великимъ животворящимъ началомъ и рождающей изъ нѣдръ своихъ искалѣченныхъ и недоношенныхъ дѣтей, съ полнымъ безразличіемъ и безъ всякой материнской заботы о нихъ.
Тутъ Манихейская система приходитъ мнѣ на умъ, какъ гипотеза, вполнѣ подходящая для рѣшенія даннаго затрудненія; и несомнѣнно, что въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ она вполнѣ допустима и болѣе вѣроятна, чѣмъ общепринятая гипотеза, такъ какъ она даетъ пріемлемое объясненіе странной смѣси добра и зла, наблюдаемой въ жизни. Но если мы, съ другой стороны, обратимъ вниманіе на полное единообразіе, на полное взаимное соотвѣтствіе частей вселенной, мы не откроемъ въ послѣдней признаковъ борьбы между зложелательнымъ и благожелательнымъ существами. Наблюдается, правда, противоположность между страданіями и наслажденіями въ переживаніяхъ чувствующихъ существъ, но развѣ не всѣ дѣйствія Природы осуществляются благодаря противоположности принциповъ — теплаго и холоднаго, влажнаго и сухого, легкаго и тяжелаго? Истиннымъ заключеніемъ является то, что первичный источникъ всѣхъ вещей совершенно равнодушенъ ко всѣмъ этимъ принципамъ и не болѣе предпочитаетъ добро — злу, чѣмъ тепло — холоду, сухость - влажности, легкость — тяжести.
Можно образовать четыре гипотезы относительно первыхъ причинъ вселенной: что онѣ обладаютъ совершенной благостью, что имъ свойственна безусловная зложелательность, что онѣ противоположны другъ другу и обладаютъ какъ благожелательностью, такъ и зложелательностью, что онѣ не обладаютъ ни тѣмъ, ни другимъ. Смѣшанныя явленія никоимъ образомъ не могутъ доказать два первыхъ несмѣшанныхъ принципа, а единообразіе и постоянство общихъ законовъ, кажется, противорѣчатъ третьему. Итакъ, четвертый оказывается, повидимому, гораздо болѣе вѣроятнымъ, чѣмъ всѣ остальные.
То, что я сказалъ объ естественномъ злѣ, можетъ быть почти безъ измѣненій примѣнено и къ злу моральному, и у насъ нѣтъ большихъ основаній для заключенія, что справедливость Высшаго Существа сходна со справедливостью людей, чѣмъ для заключенія, что его благожелательность сходна съ человѣческой благожелательностью. Наоборотъ, можно думать, что у насъ даже больше основаній отрицать у него моральныя чувствованія, подобныя тѣмъ, которыя мы испытываемъ, разъ моральное зло, по мнѣнію многихъ, гораздо больше преобладаетъ надъ моральнымъ добромъ, чѣмъ зло естественное надъ естественнымъ добромъ.
Но еслибы даже это не было допущено и еслибы добродѣтель, присущая человѣчеству, была признана сильно превосходящей свойственную послѣднему порочность, все-таки, покуда вообще существуетъ порокъ во вселенной, вамъ, антропоморфистамъ, будетъ очень затруднительно объяснить его. Вы должны указать для него причину, не прибѣгая къ первой причинѣ; но такъ какъ всякое дѣйствіе должно имѣть причину, а эта послѣдняя тоже должна имѣть причину, то вы или должны вести это восхожденіе до безконечности, или-же остановиться на томъ первичномъ принципѣ, который является послѣдней причиной всѣхъ вещей ..
— Постой, постой! вскричалъ Демея. Куда тебя завлекаетъ твое воображеніе? Я заключилъ съ тобою союзъ съ цѣлью доказать необъяснимость природы Божественнаго Существа и опровергнуть принципы Клеанѳа, который готовъ ко всему примѣнять въ качествѣ мѣрила человѣческія правила и образцы. Но теперь я вижу, что ты повторяешь всѣ общія мѣста величайшихъ вольнодумцевъ и безбожниковъ и что ты предаешь то святое дѣло, которое ты какъ будто-бы защищалъ. Неужели-же ты втайнѣ еще болѣе опасный врагъ, чѣмъ самъ Клеанѳъ?
— А неужели ты только теперь замѣтилъ это? отвѣчалъ Клеанѳъ. Повѣрь мнѣ, Демея, твой другъ Филонъ съ самаго начала потѣшался надъ нами обоими, и надо сознаться, что неосновательность разсужденій нашего обычнаго богословія дала ему слишкомъ подходящій поводъ для насмѣшекъ. Полная немощь человѣческаго разума, абсолютная непостижимость Божественной Природы, великая и всеобщая злосчастность и еще большая порочность людей, — конечно странно, что всѣ эти положенія пользуются такой нѣжной привязанностью со стороны правовѣрныхъ богослововъ и ученыхъ. Правда, въ ограниченные и невѣжественные вѣка принципы эти могутъ быть защищаемы безопасно и, быть можетъ, ни одна точка зрѣнія на вещи не способствуетъ такъ процвѣтанію суевѣрія, какъ та, которая развиваетъ слѣпое восхищеніе, недовѣріе и меланхолію. Но въ настоящее время ..
— Не порицай такъ сильно невѣжество этихъ почтенныхъ господъ, вмѣшался Филонъ. Они умѣютъ измѣнять свой стиль сообразно времени. Раньше было весьма популярной богословской темой утверждать, что человѣческая жизнь есть тщета и несчастье, а также преувеличивать всѣ тѣ злосчастія и страданія, которыя терзаютъ людей. Но за послѣдніе годы мы видимъ, что священнослужители измѣняютъ эту позицію и утверждаютъ, хотя все еще съ нѣкоторымъ колебаніемъ, что добра больше, чѣмъ зла, удовольствій больше, чѣмъ страданій, — даже и въ этой жизни. Пока религія была построена исключительно на темпераментѣ и воспитаніи, считалось болѣе подходящимъ потворствовать меланхоліи; и дѣйствительно, человѣчество никогда такъ охотно не прибѣгаетъ къ высшимъ силамъ, какъ находясь въ подобномъ настроеніи. Но такъ какъ люди теперь научились формулировать принципы и выводить слѣдствія, то необходимо повернуть фронтъ и воспользоваться такими аргументами, которые выдержатъ, по крайней мѣрѣ, хоть нѣкоторую долю изслѣдованія и разсмотрѣнія. Такое измѣненіе однородно съ тѣмъ, которое я раньше отмѣтилъ, говоря о скептицизмѣ (и происходитъ оно отъ тѣхъ-же причинъ).