Редукционизм не очень любят в гуманитарных и общественных науках, но, как мне кажется, к нему надо относиться по-философски, как к инструменту, который подходит для использования лишь в определенных случаях, там, где он действительно может пригодиться (мы же не берем вилку, чтобы почистить картошку). Дэвид Дойч в «Структуре реальности», критикуя редукционизм, объясняет, что тот, в общем-то, равен своим противоположным методологическим стратегиям[83]. Я полагаю, что в религиоведении мы можем использовать как редукционизм, так и холизм. Биология религии в таком случае становится одним из методологических подходов к изучению религиозности и вносит большой вклад в понимание религиозной природы.
Религиовед Илка Пюсиайнен говорит:
У религии нет своей собственной сущности; это неоднородная категория, а вопрос соотнесения феномена к разряду религиозных решается путем соотнесения его с прототипическими религиозными феноменами. Определение религии – это псевдопроблема религиоведения, которой уделяли слишком много внимания, не продвинувшись при этом в ее решении. Не так просто отделить религию от не-религии[84].
Как возможна наука о религии, если ее предмет не определен?[85] Мне кажется, что с этой проблемой тоже можно справиться. Во-первых, стоит обращать внимание на классические религиоведческие тексты, в которых действительно сделаны большие шаги к пониманию феномена религии. Во-вторых, наука о религии применяет аналитические и критические методы именно для того, чтобы постичь структуру религиозного.
Биологический редукционизм в религиоведении все еще находится на стадии дискуссии. Часть биологических теорий склонны сближать религиозность с психическими расстройствами или заболеваниями, заключая, что у них, скорее всего, одна нейрофизиологическая природа. Майкл Персингер считал, что религиозный опыт у больных височно-долевой эпилепсией намного ярче. Или вот, например, Роберт Сапольски в лекции «Биология религиозности» половину выступления посвящает шизофрении и открыто намекает, что это два схожих состояния. Поясню, что по большей части это относится к тем религиозным практикам, которые связаны с измененными состояниями сознания, однако не все религиозные ритуалы являются психопрактиками, даже при том, что они могут оказывать определенное воздействие на психику человека. Здесь мы вторгаемся на еще более проблематичное и дискуссионное поле – в психиатрию и антипсихиатрию, где идет настоящая научная и гуманитарная битва за психику человека.
Измененные состояния сознания, такие как экстаз, транс, гипноз, не имеют полного и понятного объяснения. В европейской культуре они по большей части расцениваются как «ненормальные». Психолог Чарльз Тарт писал:
Человек живет и функционирует в различных состояниях сознания, и разные культуры сильно отличаются в понимании, использовании и отношении к ИСС (измененные состояния сознания. – А. З.). Многие «примитивные» народы, например, считают, что практически каждый нормальный взрослый человек способен входить в транс или может стать одержимым богом, тот же, кто не способен на это, считается психологическим калекой. Представьте, каким несовершенным покажется американец человеку из этой культуры[86].
При этом измененные состояния сознания, так же как и феноменологический опыт священного, характеризуются невыразимостью и потерей чувства времени. Мистический опыт в целом чаще всего рассматривается как ядро религиозной практики, ее, можно сказать, цель: узреть божественное во всем его величии, получить божественное вдохновение, возвыситься и т. д. Когнитивное религиоведение, конечно, не обходит стороной мистицизм и точно так же экспериментальным образом пытается выяснить, какие естественные причины могут иметь мистические переживания вроде сомнамбулического транса, оргиастических, делириозных и экстатических состояний, припадков одержимости, видений, разного рода галлюцинаторных эффектов и т. д.
Различные религиозные ритуалы иногда включают в себя специальные способы достижения мистических состояний, в том числе использование наркотических и галлюциногенных веществ и алкоголя. Как писал Олдос Хаксли:
Проблема пристрастия к наркотикам и чрезмерному пьянству – не просто дело химии и психопатологии, освобождения от боли и конформности с плохим обществом. Это еще и проблема метафизики – проблема, можно сказать, теологии[87].
Отношение к психоделическим веществам различается в разных религиях, но они занимают в религиозном опыте не последнюю роль. Некоторые исследователи считают, что употребление различных энтеогенов – так называются психоактивные вещества, которые используются для достижений мистических состояний, – имело колоссальное влияние на развитие культуры.
Психологии мистического опыта посвящено огромное количество трудов. Как мне кажется, если мы отделяем «мистическое ядро» религиозного опыта от всех остальных эмоций и состояний, то мистический опыт будто намного легче поддается описанию, чем религиозный, у которого в биологическом отношении нет своей изюминки, если человек не слышит голоса, не впадает в экстаз и не наблюдает видений. В 1962 году психиатр Уолтер Панке провел эксперимент по изучению влияния употребления псилоцибина на религиозные переживания[88]. В качестве испытуемых были выбраны студенты-теологи Бостонского университета. Их поделили на две группы: участникам первой дали по капсуле псилобицина, а другая группа получила никотиновую кислоту. В результате представители первой группы описывали свой опыт как более яркий и впечатляющий по сравнению с теми, кто получил плацебо. Панке потом беседовал с испытуемыми на протяжении последующих шести месяцев, и многие участники эксперимента, которые принимали псилобицин, утверждали, что их религиозная жизнь улучшилась благодаря полученному опыту. Однако не имеем ли мы здесь дело с эффектом плацебо? И, перефразируя Джеймса, можно ли сказать, что в трансе, вызванном закисью азота, возможны настоящие метафизические откровения?[89]
Мистический опыт – это некоторая игра мозга, но мне кажется, что и от этого определения он не становится окончательно расколдованным. Первый русский психиатр Виктор Хрисанфович Кандинский исследовал такое любопытное явление, как псевдогаллюцинации. В отличие от «настоящих» галлюцинаций они возникают только в психике больного, который воспринимает их не обычными органами чувств, а как бы «внутренним слухом» или «внутренним зрением». При этом больной часто убежден, что образы, которые он видит, – это результат внешнего воздействия, они переживаются интенсивнее, чем, скажем, воспоминания, и представлены в детальных подробностях[90]. Мистический опыт тоже характеризуется как некий «внутренний голос», и, вероятно, он может быть соотнесен с феноменом «внутренней речи», описанным Львом Выготским.
В целом многие нейрофизиологические и психологические аспекты сущности мистического опыта до конца не изучены, и, на мой взгляд, дело совсем не в том, что мы приближаемся к самым рубежам науки, когда исследуем возможности человеческого мозга; скорее наоборот, мы сталкиваемся с ограничениями, например с таким, что мистический опыт – это субъективный комплекс переживаний, поэтому подвергать его концептуализации довольно трудно. В конце концов, научное объяснение должно охватывать все аспекты того, что оно изучает.
Согласитесь, что мы никогда не сформулируем однозначный и четкий ответ на вопрос, что такое религия целиком. Именно поэтому нужно изучать ее по частям, анализируя те практики и представления, которые считаются религиозными в одних культурах и секулярными в других. Используя экспериментальные методы, биология религии дает нам понимание того, что религиозный опыт естественен для человека, потому что связан с его телом. Физиологические эффекты религиозных ощущений можно зафиксировать научными приборами – так мы можем глубже понять природу тех или иных религиозных явлений, а также соотнести одни переживания с другими похожими, вызываемыми другими стимулами.
Религиозный опыт – это не только эмоциональные состояния и реакции, сюда включены еще и мысли, убеждения, вера, образы, ритуальные действия, молитвенные слова, поэзия, музыка, живопись, ношение головных уборов и нарядов – от вышитых золотыми нитями до монашеского одеяния, коммуникация с людьми, коммуникация с Богом в молитве, медитация, видения ангелов, измененные состояния сознания, одержимость духами, жесты, мимика, телодвижения, чтение священных текстов, раскаяние в грехах, размышление над сложным выбором, жертвоприношения, уплата десятины, крики, шепот, воспитание детей, обмен подарками и многое другое. Небольшое скопление нейронов, конечно, не сможет справиться с такой нагрузкой, для этого нужен весь мозг со всеми его естественными способностями. А желательно – весь организм.
Глава 4Ген Бога
Если у вас есть дети (не обязательно свои, может быть, просто знакомые дети любого возраста), попросите их нарисовать Бога. Как думаете, нарисуют ли они седого дедушку, сидящего на облачке, или человека в лучах солнца с нимбом?
Детские рисунки сверхъестественных существ, и особенно богов из разных религиозных культур, – это кладезь материалов для сравнительного изучения религии. Самые ранние исследования детской религиозности датируются рубежом XIX–XX веков и связаны в основном с проблемами религиозного воспитания. По мере того как развивались науки о детях, расширялась и тематика работ[91]