К третьей группе изобретенных религий можно отнести пародийные «гиперрелигии», которые, как мне кажется, не соответствуют когнитивному оптимуму абсурда, и, даже напротив, они намеренно подчеркивают и гиперболизируют нелепость своих положений. Наиболее известное квазирелигиозное пародийное движение – Церковь Летающего Макаронного Монстра, или пастафарианство, которое появилось в 2005 году, когда физик Бобби Хендерсон выступил против решения Департамента образования штата Канзас ввести в школах преподавание теории Разумного Замысла. Он иронично сравнил креационизм с тем, как если бы Вселенная была создана летающим спагетти: его никто никогда не видел, но и доказать, что его не существует, тоже невозможно.
После этого пародия превратилась в широкое культурное и социальное движение с большой финансовой поддержкой от различных фондов и компаний. Бобби Хендерсон удивился, когда литературный агент Паула Бальзер предложила ему написать «Евангелие Летающего Макаронного Монстра», а издательство выделило аванс в 80 тысяч долларов, ведь сначала Летающий Макаронный Монстр был просто издевательством. В результате пастафарианство приобрело организационную структуру и стало системой различных сатирических положений и демонстраций. Например, последователи провозглашают рай, в котором есть Фабрика стриптиза и вулкан с пивом, вместо десяти ветхозаветных заповедей – восемь «лучше бы ты не», и вера в то, что количество пиратов на Земле обратно пропорционально глобальному потеплению. Русская пастафарианская церковь была официально зарегистрирована Министерством юстиции Российской Федерации в 2013 году, возглавляется «пастриархом», который выпускает энциклики и организовывает мирные шествия.
На официальном сайте Церкви Летающего Макаронного Монстра можно прочитать, что приверженцы этого движения в целом не считают себя атеистической сатирой, они провозглашают, что их абсурдные представления демонстрируют: любая религия, в сущности, не обязана следовать требованиям буквальности, рациональности и соответствовать той картине мира, которая была сконструирована просветителями и учеными. Проще говоря, если религия должна быть по своей сути контринтуитивной и абсурдной, то, значит, для нее нет никаких когнитивных требований и логических мер. Причинно-следственная связь в пастафарианстве специально заменяется корреляцией, которая не имеет никакого основания, и за счет этого формируется система странных и смешных идей.
Книга Бобби Хендерсона начинается со следующих слов:
Дорогой друг! Добро пожаловать в удивительный мир религии! Сейчас прекрасное время для святости: политики противоборствуют, нации воюют, а наука постепенно исчезает. С этими переменами перед религией открываются возможности, подобных которым не было со времен Реформации…[150]
Контринтуитивные представления, религиозные они или нет, возникают в культуре по естественным причинам. Если мы говорим о пародийных религиях, то они, конечно, принадлежат к постмодернистской культурной ситуации. Как это ни парадоксально, но постмодернизм, с его скептицизмом, иронией, игрой, сюрреализмом и симулякрами, действительно дает религии новые возможности для того, чтобы перевоплотиться в новых символических формах.
Вполне вероятно, что формирование абсурдной идеи по формуле Буайе действительно один из базовых алгоритмов когнитивной работы. Но вместе с тем контринтуитивное представление чаще всего измеряется полезностью. Некоторые скажут, что разум не стал бы так напрягаться и искать выхода за рамки интуитивных представлений, если бы у него не было какого-то стимула.
Психолог Джесси Беринг, проводя экспериментальные исследования с детьми, выяснил, что примерно в семь лет у детей появляется способность вступать в коммуникацию с невидимыми существами[151]. Вместе с Бекки Паркер они собрали детей от трех до девяти лет и предложили им отгадать, в какой из коробок находится приз. Участников игры разделили на две группы, и первой дополнительно сообщили, что невидимая принцесса Алиса подаст им знак, если они выберут не ту коробку. В ходе эксперимента исследователи в обеих группах намеренно подстраивали «знаки» невидимой девочки (внезапно зажигался свет или со стены падала картина) и фиксировали реакции детей. В результате удалось установить, что только дети младшего школьного возраста (в среднем около семи с половиной лет) воспринимали эти происшествия как коммуникацию принцессы Алисы.
Ученые связывают появление способности разговаривать с невидимыми существами с формированием рекурсивной модели объяснения, то есть ребенок должен уметь понять, что то, что не знаю я, знает Алиса и что она даст мне знать о том, что мое знание неправильное[152]. Такой когнитивный механизм позволяет интерпретировать и религиозные представления, поскольку в большинстве систем верований боги или другие сверхъестественные существа всегда обладают доступом к более обширной информации. В связи с этим представлением поведение человека выстраивается определенным образом: чтобы получить какое-то знание, ему нужно обратиться к тому, кто знает лучше, а лучше всех знает, конечно, Бог. Сверхъестественные существа обладают стратегической и наиболее важной для выживания информацией, их поражающие способности дают им особые полномочия в мире людей. Разум имеет практическую заинтересованность в том, чтобы найти наиболее выгодный для него источник информации, вне зависимости от того, проходит ли этот источник эмпирическую проверку, и поэтому человек использует максимум своих когнитивных умений, чтобы составить целостную смысловую систему.
Стюарт Гатри считает, что основная причина возникновения религиозных представлений – это способность «видеть лица в облаках», или склонность к антропоморфизму. Напомню, что еще в древнегреческой культуре люди задумывались над тем, почему человеческие боги похожи на людей, и пришли к выводу, что это такая закономерность. Фейербах потом писал об этой закономерности как о психологической: человек, по его словам, проецирует самого себя во внешний мир, то есть бог – это по сути гипостазированный человек, обладающий всеми теми способностями, о которых люди только мечтают. Примерно так же считает и Гатри: религия – это систематический антропоморфизм, или, строго выражаясь, «атрибуция человеческих характеристик нечеловеческим предметам или событиям»[153].
Антропоморфизм естественен и интуитивен. Я иногда шучу, что у миллениалов, чье детство проходило в постсоветской культуре, есть уникальный опыт антропоморфизации узоров на коврах, которые во многих домах вешались на стенку над кроватью, так что перед сном, разглядывая этот ковер, дети могли фантазировать, что видят лица или человечков. О склонности к антропоморфизму свидетельствует практически вся культура, особенно массовая, ведь сейчас уже никого не удивишь такими контринтуитивными образами, как, например, животные, которые ставят мюзикл, готовят яичницу на завтрак, играют на гитаре или водят автомобиль.
Исследователи часто относились к антропоморфизму очень несерьезно, будто это широко распространенная ошибка восприятия, которая приводит к нелепым представлениям. Однако такая способность интересовала многих философов и теологов, последних особенно, ведь теория антропоморфизма – серьезный вызов для апологетов божественного Откровения. В «Диалогах о естественной религии» Юм демонстрирует спор между «антропоморфистом» Клеантом и «мистиком» Филоном. Филон говорит:
В чем же проявляется божественная благожелательность, как понимаете ее вы, антропоморфисты? Только мы, мистики, как тебе заблагорассудилось нас назвать, можем объяснить странное смешение явлений, выводя его из бесконечно совершенных, но непостижимых атрибутов[154].
Мы бы могли возразить Филону тем, что как раз антропоморфизм лучше всего объясняет любое странное смешение явлений, как тех же говорящих зверей.
Более того, антропоморфизм абсолютно безграничен и буквален. Даже если мы размышляем о вечном всемогущем Боге, то все равно интуитивно приписываем ему отдельные человеческие черты или облик в целом, поскольку без этих характеристик личные отношения с Богом становятся невозможны. Вместе с тем именно персональная связь с божеством – одна из существенных черт религии. Если Бог философов – это скорее абстрактная логическая концепция, то Бог верующих любит, наказывает, учит, отвечает и т. д. Религиозный антропоморфизм имеет общие когнитивные основания с олицетворением неживых предметов. Человек дает имена и наносит изображения лиц на природные объекты – камни, деревья, песок и т. д., – для того чтобы установить с ними отношения и удовлетворить какие-то базовые потребности, например преодолеть страх или чувство одиночества, попросить помощи, дать какое-то практическое задание. Проще говоря, «гуманизация» окружающего мира используется человеком для создания зоны комфорта.
Теория антропоморфизма также позволяет нам объяснить, почему одни боги более дружелюбные, а другие, наоборот, угрожающие и сулящие опасность. Перенос человеческих характеристик на природный или вымышленный мир не предполагает выделение только хороших черт, можно сказать, это отражение представления людей о них самих, в том числе как о слабых, эгоистичных, уродливых, агрессивных и т. д. В определенном смысле это также попытка объяснить и предсказать поведение, объективируя их в отдельные сценарии. Самый удачный пример – древнегреческие боги, у которых есть история разводов, измен, предательств, флирта, случайных романов, внебрачных детей, как будто это описание обычной человеческой жизни.
Другой интересный и необычный пример антропоморфизма – это использование статуи инукшук в культуре инуитов. Буквальный перевод этого термина – «вместо человека». Это каменные изваяния различных форм и размеров, которые используются в разных целях: указать дорогу, сообщить об опасности, обозначить место захоронения, направить оленей к охотничьей засаде и т. д. Иногда инукшуки украшаются пучками травы наподобие человеческих волос. Рассуждая в этом ключе, можно сказать, что вклад человека в конструирование экологической среды носит антропоморфический характер.