Мы с удовольствием смотрим на самые точные изображения того, что в действительности смотреть неприятно, например, на изображения отвратительнейших зверей и трупов[171].
Способность к имитации – это когнитивный навык, который связан с воспроизведением тех или иных способов поведения. Этолог Конрад Лоренц писал о подражании как когнитивной функции, только в широком смысле слова.
Оно, – отмечает Лоренц, – является предпосылкой понятийного мышления <…> В ходе эволюции оно возникло, вероятно, из игры и любознательного поведения общественных животных с продолжительной семейной жизнью[172].
Он указывает, что, по всей вероятности, имитация укоренена в дорациональном мышлении и связана с возникновением сенсорных прообразов, которые человек переводит в моторику[173].
В теории выделяют несколько уровней имитации – от спонтанного бессознательного подражания (как, например, у детей) до социализированного повторения различных образцов поведения, принятых в той или иной культуре. Так, например, механизм ритуального поведения можно объяснить исходя из особенностей подражания. Имитацией в широком смысле можно считать не только копирование действий, но и моделирование, подделку, симуляцию, маскировку, мимикрию, повторение, воспроизведение, репрезентацию и даже в определенном смысле заражение. Подражание – фундаментальный аспект социального научения не только у человека, но и у остальных видов животных. Так, например, Лоренц отмечает, что подражание часто встречается у птиц и у обезьян как элемент их социального взаимодействия. Мы знаем, что птицы учатся петь путем имитации и, находясь в многовидовой среде, усваивают чириканье, наиболее подходящее им по врожденному акустическому шаблону. Лоренц рассказывает, что когда он выращивал воробья, взятого из гнезда, то внимательно прислушивался к тому, какому именно птичьему голосу станет подражать его питомец. В результате он обнаружил, что воробей воспроизводит напев волнистого попугайчика, потому что именно этот звук был больше похож на воробьиное чириканье.
Биолог Ли Дугаткин приводит другой, более сложный пример имитации. Он долгое время наблюдал за поведением рыбок гуппи и пришел к выводу, что самки с большей вероятностью выбирают только самцов, которых уже выбирали другие самки, и это чаще всего особи с более яркой окраской[174]. Здесь имитация как эволюционный инструмент рассматривается им в рамках теории полового отбора, которая впервые была сформулирована еще Чарльзом Дарвином. Дугаткин пишет, что копирование и имитация поведения при выборе партнера свидетельствуют о том, что это не только прикладная функция социализации и научения. Этот механизм лежит в основе любого поведения вообще[175].
Антрополог Роже Кайуа в эссе «Мимикрия и легендарная психастения» рассматривает маскировку как результат некоторого инстинкта[176]. Подобно тому как крылья листовидных кузнечиков из тропической Америки имитируют изъеденные листья, так же и человек, желая уподобиться пространству, воспринимает себя как индивида, растворенного в пантеистическом, монистическом и гомогенном космосе. Эти, на первый взгляд, совершенно разные проявления имитации имеют, по Кайуа, общее психическое основание и проистекают из единой физиологической потребности любого организма установить отношения с окружающей средой. Можно ли тогда сказать, что развитие культуры происходит в том числе благодаря «стадному инстинкту»?
В эволюционной истории человека имитация имеет огромное значение. Большинство инструментальных изобретений, которыми мы пользуемся в повседневной жизни, были созданы в подражание какому-то существующему феномену. Мне кажется, самое поэтичное копирование человеком окружающих явлений – это самолет, воплощающий мечту летать как птица, и метрополитен, похожий на червей, зарывающихся в землю. Культура подражает не только природе, но и самой себе. За счет имитации происходит воспроизведение верований, ритуалов, обычаев, способов поведения и других культурных элементов.
В истории религии известны примеры ритуалов, которые нацелены на повторное воспроизведение повседневных или мифологических событий. В частности, обряды инициации имитируют рождение посвящаемого, как, например, в индийском ритуале упанаяна, где присутствует наиболее яркая эмбриологическая символика. Ученик, который проходил посвящение, наносил на тело желтую краску, которая означала цвет эмбриона в околоплодных водах, затем уединялся на три ночи в ознаменование присутствия зародыша в теле матери и т. д. Ведические источники повествуют об этом ритуале так:
Учитель, вводя (его), делает брахмачарина
Зародышем внутри себя.
Три ночи он носит его в животе.
Когда он родится, боги приходят, собравшись, его посмотреть[177].
Религиозные обряды могут имитировать и события, о которых повествует мифологическая история. Эта идея, например, встречается в ритуалах «обновления мира», когда участники символически воспроизводят акт сотворения и обустройства земли бессмертными мифическими существами. Такой обряд встречается, в частности, в традиционной религии индейских племен, проживающих в западной Калифорнии[178]. Ритуальная церемония включает в себя прохождение по специальному маршруту, которое воспроизводит путь демиургов. В связи с «обновлением мира» можно сказать, что Новый год во многих культурах носит эсхатологический и космологический смысл возрождения, повторяя акт сотворения мира.
Развитие культуры, таким образом, происходит во многом благодаря механизмам подражания. При этом можно рассматривать процесс репликации (или воспроизведения) не только в связи с ритуальным поведением, но и в целом с любыми элементами культуры. Единицы культурной эволюции – это «ментальные репликаторы», или, проще говоря, мемы. Ричард Докинз, автор меметической концепции[179], объясняет:
Примерами мемов служат мелодии, идеи, модные словечки и выражения, способы варки похлебки или сооружения арок. Точно так же, как гены распространяются в генофонде, переходя из одного тела в другое с помощью сперматозоидов и яйцеклеток, мемы распространяются в том же смысле, переходя из одного мозга в другой с помощью процесса, который в широком смысле можно назвать имитацией[180].
В человеческом разуме, таким образом, присутствует некоторый мемофонд, то есть информационный комплекс или, проще говоря, совокупность символов, благодаря которой человек осваивает окружающую среду.
Согласно Докинзу, мем имеет конкретное материальное воплощение, а именно:
самореплицирующиеся мозговые структуры, реальные схемы, состоящие из проводов, переключателей и тому подобного, которые воссоздаются в одном мозге за другим[181].
Неудивительно, что и здесь мы сталкиваемся с компьютерной метафорой мозга. «Трудная проблема» сознания, как ее обозначает главный философ этого направления Дэвид Чалмерс, для Докинза вовсе не проблема, так как он интерпретирует содержимое разума в сугубо материалистическом ключе. Когда нейроны понимаются как компьютерные провода, содержимое сознания становится в этой аналогии программным обеспечением. Мемы – это тот «код», на котором написан человеческий разум, поэтому культура в этой метафоре распространяется за счет копирования этого кода.
В 1960–1970‑х годах существовали и другие названия для «мема» – это и «ментифакт», придуманный Джулианом Хаксли, и «мнемотип», и «социоген», и «культурген», и «культуртип», и многие другие. Все эти понятия обозначают единицу культурной эволюции, которая может выражаться в любой форме – от изображений и высказываний до ритуальных и социальных практик. Нетрудно догадаться, что эти термины были придуманы по аналогии с генами, которые выполняют роль репликатора информации в биологической эволюции. Однако если генетика уже давно имеет признание и статус в качестве серьезной науки, то у меметики все еще много трудностей и нерешенных проблем. Так, например, не совсем понятно, имеет ли меметика какие-то отличия от семиотических теорий и можно ли сказать, что мем – это просто аналог слова «символ» или «знак». На мой взгляд, понятие «мем» хорошо справляется с тем, чтобы отделить теорию культурной эволюции от семиотики, поэтому его нужно понимать только как эволюционный концепт. С другой стороны, я склонна согласиться с мнением критиков, что меметика с 2000‑х годов не прибавила почти никакого нового знания в культурном эволюционизме.
Иногда вместо слова «мем» употребляется понятие «репрезентация». Этот термин применяется в разных теоретических областях. В философии сознания репрезентационализм – предмет полемики, так как в целом под репрезентацией понимается содержание сознательного состояния – то есть то, каким представляет объект, свойство или положение дел данное состояние субъекта (в отличие от противоположного – феноменального, который обозначает в целом то, каково субъекту быть в том или ином состоянии). В общем, проблема понятия репрезентации зависит от дискуссий по вопросу о природе сознания, что затрудняет непосредственное и ясное восприятие и дальнейшее использование этого термина. Психологическая версия репрезентационализма говорит нам о том, что субъект в своем восприятии опосредует, то есть отражает или замещает объект, иначе говоря, представляет его в качестве чего-то другого – сигнала, символа, слова и т. д.