Quarterly Journal of Economics в 1997 году[282]. Авторы утверждают, что этнически разрозненным сообществам сложнее приходить к согласию по поводу того, какого общественного и политического курса должно придерживаться их общее государство. Эти разногласия замедляют распространение общественных благ, таких как образование, здравоохранение и инфраструктура. Истерли и Левин рассказывают, как в самых разных странах высокий уровень этнического многообразия коррелирует с низким уровнем образования, обеспеченности инфраструктурой, а также с недостаточным развитием финансового сектора и политической нестабильностью[283].
Вполне возможно, что в какой-то степени отрицательные последствия работорговли связаны с тем, что она препятствовала образованию больших единых этнических групп и, следовательно, привела к большей этнической раздробленности в наши дни. С помощью оценки объемов экспорта рабов мы можем проверить, насколько эта теория согласуется с фактами, попытавшись выявить связь между тем, из каких стран вывозилось больше людей, и тем, какие страны являются сегодня наиболее этнически многообразными. График 5.5 (стр. 226) демонстрирует результаты анализа этого предположения. Он иллюстрирует отношения между количеством вывезенных рабов и обновленной версией карты этнической раздробленности, созданной Истерли и Левином[284].
Рис. 5.5. Взаимосвязь между объемами экспорта рабов (нормализованными по площади) и этническим дроблением в современной Африке
На графике 5.5 видна четкая положительная корреляция между этими двумя показателями. Чем больше рабов было вывезено из страны в эпоху работорговли, тем выше ее этническая раздробленность сегодня. Статистическая оценка уровня зависимости демонстрирует, что вплоть до 50 % дисперсии в этническом многообразии стран Африки можно объяснить тем, сколько людей было вывезено оттуда работорговцами[285].
В целом результаты статистического анализа поддерживают предположение о том, что работорговля препятствовала образованию крупных стабильных сообществ и государств, и это привело к сегодняшней этнической раздробленности стран Африки. Возможно, этим же объясняется устойчивое негативное воздействие, которое работорговля оказала на экономическое развитие.
До этого момента мы фокусировались на том, чтобы найти статистическую связь между экспортом рабов и сегодняшним уровнем среднедушевого дохода в африканских странах, и определить, является ли эта связь причинно-следственной. Статистические подсчеты позволяют также оценить масштабы предполагаемого воздействия работорговли на экономическое развитие стран Африки. В частности, с их помощью можно попытаться ответить на следующий вопрос: насколько лучше бы обстояли дела на континенте, если бы не работорговля?
Чтобы дать ответ, нужно сначала рассмотреть средний уровень дохода на душу населения в африканских странах. В 2000 году годовой доход среднестатистического жителя Африки составлял 1834 доллара. Это значительно меньше, чем тот же средний показатель для мира в целом — 8809 долларов. Это даже намного меньше, чем средний доход на душу населения в развивающихся странах за пределами Африки — 4868 долларов[286]. Таким образом, Африка не только намного беднее, чем остальной мир, но и гораздо беднее, чем остальные развивающиеся страны[287]. В ходе данного исследования мы рассчитали приблизительный доход на душу населения для каждой страны так, как если бы работорговли не существовало. Такое «контрфактуальное», то есть противоречащее фактам значение уровня дохода рассчитывается путем добавления к фактическому доходу каждой страны абсолютной величины просчитанной корреляции между объемом экспорта рабов и уровнем дохода, умноженной на общее количество рабов, вывезенных из страны[288]. Поскольку в рамках исследования проводились различные статистические расчеты, мы используем самые высокие и самые низкие значения оценок, чтобы получить несколько разных показателей степени влияния.
Расчеты показывают, что если бы не работорговля, то средний годовой доход на душу населения в африканских странах сегодня составлял бы приблизительно от 2679 до 5158 долларов. Из этого следует, что работорговля ответственна за 28–100 % отставания в среднедушевом доходе африканцев от жителей остальных развивающихся стран. И, следуя той же логике, вызванное работорговлей отставание Африки от мира в целом составляет от 12 до 47 %. Масштаб этих чисел изумляет. Максимальное значение переменной предполагает, иными словами, что если бы не работорговля, то страны Африки с точки зрения дохода на душу населения сегодня ничем не отличались бы от любой другой развивающейся страны в мире. Это поразительное открытие. Неблагоприятная экономическая ситуация в Африке является одной из крупнейших загадок, стоящих перед учеными и политиками современного мира. Даже если принять самое низкое предполагаемое значение переменной, влияние работорговли объясняет почти 30 % разрыва в доходах между Африкой и другими развивающимися странами. Даже за минимальным показателем кроется огромное значение. Пусть эти результаты и не являются полным и окончательным объяснением истоков серьезного экономического отставания Африки от остального мира, они предоставляют очень убедительные доказательства того, что тяжелую экономическую ситуацию африканского континента можно объяснить мрачным наследием работорговли.
Совокупность данных, представленных в этой главе, демонстрирует, что эпоха работорговли оказала негативное влияние на последующее экономическое развитие Африки. Используя оценки числа людей, вывезенных из различных регионов Африки между 1400 и 1900 годами, мы показали, что части континента, откуда вывозилось наибольшее число рабов, сегодня являются самыми бедными. Полученные оценки последствий работорговли оказались удивительно масштабными. Если отталкиваться от наибольшего значения переменной, можно предположить, что если бы не работорговля, то страны Африки в среднем имели бы сейчас такой же уровень дохода, как и остальные развивающиеся государства. Иными словами, Африка не была бы самым бедным регионом современного мира. В целом представленные здесь результаты предполагают, что интенсивная работорговля, которая продолжалась на континенте в течение более чем четырех веков, ответственна за большую часть проблем в сегодняшнем экономическом положении Африки.
Выражаю свою благодарность историкам Африки, которые были так любезны, что отвечали на мои вопросы, пока я пробирался через массив квантитативных исследований по африканской работорговле. Благодарю Ральфа Остина, Дэвида Элтиса, Джозефа Иникори, Дэвида Геггуса, Мэри Караш, Мартина Клейна, Патрика Мэннинга, Г. Уго Нвокеджи и Абдула Шериффа. Замечания и предложения Джареда Даймонда, Евы Нг, Джима Робинсона и Роберта Шнайдера помогли значительно улучшить эту главу. Ее название является отсылкой к заголовку статьи авторства Фрэнси Латур в «Бостон Глоуб» от 20 апреля 2008 года. В статье обсуждается исследование, которому посвящена глава.
6. Землепользование колониального периода, электоральная конкуренция и общественные блага в Индии
Ученые-социологи давно указывают на важность политических и социальных институтов для стимуляции экономического роста и развития. Дуглас С. Норт определяет эти институты как «правила игры в рамках общества», которые ограничивают личный выбор, и утверждает, что институты — и официальные, такие как законы и конституции, и неофициальные, такие как социальные нормы, — в значительной степени определяют операционные издержки в производстве и товарообмене и тем самым оказывают влияние на экономический рост. Далее Норт говорит о том, что институциональные изменения носят в основном нарастающий характер, и акцентирует внимание на трудностях радикальных перемен в этой области. Такая позиция предполагает, что влияние институтов, скорее всего, будет очень долговременным, и, следовательно, указывает на то, что для количественной его оценки необходим детальный исторический анализ на материале длительных периодов времени[289].
В последние годы в экономической литературе, посвященной изучению вопроса институтов, преобладают два метода анализа. Первый представляет собой подробное исследование в пределах заданного времени или места. Примером может служить работа Авнера Грейфа, который с помощью исторических документов исследует работу конкретного института — союза магрибских торговцев XI века. Грейф подробно фиксирует потоки информации и конкретные институциональные практики, которые были разработаны для поддержания экономических отношений между торговцами и их агентами за морем. Эти механизмы, основанные на бережно создававшейся репутации, способствовали процветанию торговцев Магриба. Другой пример — проведенный Нортом и Барри Р. Вайнгастом анализ влияния Славной революции в Англии на упрочение гражданских прав и последующее бурное развитие рынков капитала. Стивен Хейбер, Ноэль Маурер и Армандо Разо рассматривают долгосрочную эволюцию права собственности в Мексике, изучая институты, которые позволили мексиканской экономике устойчиво расти, несмотря на крайне нестабильную политическую ситуацию[290].
Хотя такие исследования помогают разобраться в эволюции институтов, они все же не дают убедительного ответа на вопрос: а что было бы, если бы тот или иной институт был устроен иначе? И тут может оказаться полезным второй метод анализа, основанный на компаративных исследованиях, в фокусе которых — различия в качестве или типах институтов в разных регионах планеты. Вот конкретный пример: Рафаэль Ла Порта, Флоренсио Лопес де Силанес, Андрей Шлейфер и Роберт Вишни провели сравнительный анализ стран с различными правовыми системами и обнаружили, что в странах, где практикуется англосаксонское общее право, права миноритарных акционеров защищены лучше, чем в странах, чьи юридические системы основаны на модели французского гражданского права