Рис. 7.2. Процент популяции, проживающей в городах с населением более пяти тысяч жителей (по трем группам)
Это новое определение экспериментальной группы влечет за собой необходимость соблюдения трех дополнительных условий. Нужно убедиться, во-первых, что части Германии, переданные Пруссии на Венском конгрессе, были не отобраны на основании их экономического потенциала, а определены по итогам политических переговоров, в ходе которых экономические факторы или экономический потенциал территории, в конечном счете переданной Пруссии, не имели значения. Во-вторых, что Пруссия в самом деле не отменила никаких отдельных французских реформ. Наконец, необходимо исключить прямое влияние того обстоятельства, что именно Пруссия, а не другие державы, управляла этими регионами (назовем это влияние «эффектом Пруссии»). К счастью для нашей эмпирической стратегии, мы вскоре увидим: все три эти условия, как представляется, выполнены.
Карта 7.3. Французское господство в Германии. Картографическое изображение основано на IEG-MAPS (сервер цифровых исторических карт, Майнц)
Во времена Великой французской революции значительная часть Европы находилась во власти двух типов олигархии: дворянства в сельском хозяйстве и городских олигархов, контролировавших торговлю и профессиональную деятельность. Под институтами старого порядка мы имеем в виду те, которые поддерживали и обогащали эти группы наряду с неограниченной королевской властью[341]. Что касается экономического устройства, существует тесная взаимосвязь между теми институтами, которые унаследованы от феодальной эпохи, и теми, которые ассоциируются со старым порядком. В большей части Европы к западу от Эльбы наиболее крайние формы личной зависимости и барщины исчезли в эпоху после окончания пандемии Черной смерти, но основы уклада жизни во многом остались прежними. Хотя работы Альфреда Коббана поставили под сомнение феодальную природу французского общества в 1789 году, но более поздние исследования по этой теме, кажется, убедительно доказали, что разного рода феодальные поборы оставались важной частью жизни Франции и имели ключевое значение для грядущей революции[342]. Даже в городских районах, которые часто становились убежищем от тягот сельской местности, экономическую деятельность и состав городской общины контролировали влиятельные гильдии.
Основным свойством старого порядка было принципиально иерархическое понимание общества, согласно которому некоторые группы или социальные слои имели социальные, политические и экономические привилегии, а другие — нет. Привилегированными были главным образом королевские особы, аристократия и духовенство. Для этих групп действовали собственные законы и преимущества, что проявлялось во многих важных аспектах жизни. Например, аристократия, как правило, освобождалась от уплаты налогов, в то время как церковь, контролировавшая обширные земли, взимала с сельскохозяйственной продукции крестьян собственный налог — десятину. На нижней ступеньке этой иерархии стояли крестьяне и городская беднота, чья экономическая и социальная свобода часто была крайне ограничена. Религиозные меньшинства, например евреи, разделяли эту участь — им приходилось терпеть серьезную дискриминацию. В 1789 году принцип равенства всех перед законом был совершенно чужд большинству стран Европы. Политическая репрезентация групп была основана на том же неравенстве — впрочем, в эпоху абсолютизма многие средневековые парламентоподобные учреждения, такие как, скажем, знаменитые французские Генеральные штаты, почти зачахли. Большая часть этих политических установлений во Франции была отменена в 1789 году.
Связь между этим институциональным ядром и экономической ситуацией, можно сказать, самоочевидна, она подкрепляется базовой экономической теорией и немалым количеством доказательств. Лишь такое политическое устройство, которое предоставляет гарантированные права собственности и облегчает вхождение на рынок и социальную мобильность, способно генерировать экономический рост[343]. Система аристократических привилегий была огромным препятствием для социальной мобильности, и в сельском секторе ограничения, которые феодализм налагал на мобильность и выбор профессии, затрудняли эффективное распределение ресурсов. Правовая система, дискриминационная, полная произвола и часто функционировавшая довольно беспорядочно, также была серьезным препятствием для экономического прогресса. Хотя существуют и ревизионистские интерпретации влияния гильдий, все же нельзя отрицать, что среди их основных целей были выполнение картельных функций, ограничение предложения и конкуренции, а также увеличение доходов членов гильдий[344]. Такие препятствия почти наверняка мешали инновациям — и косвенно, и непосредственно. Джоэл Мокир приводит много примеров того, как гильдии пытались блокировать новаторские идеи, способные подорвать их экономическое и политическое положение[345].
Институты старого порядка были в разной степени распространены в разных частях Германии. Основной причиной тому являлась территориальная раздробленность Священной Римской империи, состоявшей из примерно четырех сотен разнородных государственных образований. Тем не менее для удобства в них все же можно выделить некоторые общие черты.
Во-первых, к феодальным порядкам и привилегиям в Германии по-прежнему относились весьма серьезно, и хотя степень абсолютизма в разных регионах значительно различалась, но основные политические механизмы старого порядка продолжали действовать. Яркий пример, как отмечает Герберт Фишер, представлял собой Ганновер:
Провинциальные штаты Ганновера, несмотря на связь курфюршества с Англией и ее свободным народом, не поддерживали идею отмены привилегий дворянства или освобождения крестьян[346].
Во-вторых, хотя феодализма в его наиболее жесткой форме в Германии к западу от Эльбы уже не существовало, а в 1781 году Иосиф II отменил крепостное право в Австрии (однако не во всей остальной империи Габсбургов), многие феодальные пережитки еще сохранялись[347]. Кроме того, к востоку от Эльбы крепостное право по-прежнему держалось твердо. На западе оно было заменено различными видами налогов и, в иных областях, податей, выплачивавшихся непосредственно землевладельцу, что порой оказывалось весьма тяжелым бременем. Например, в Рейнланде, первом германском регионе, оказавшемся под контролем французов, по-прежнему имелась разновидность крепостного права. Как пишет Тимоти Блэннинг,
в некоторых частях [Рейнланда], где еще практиковался ослабленный вариант крепостничества, крестьянин также был ограничен в свободе передвижения[348].
По словам Фридриха Ленгере,
помимо базовых обязательств по предоставлению услуг и уплате сборов господину, сельская рабочая сила также обременялась личной повинностью…[349] На небольшой территории Нассау-Узингена примерно в 1800 году насчитывалось не менее 230 различных видов платежей, сборов и услуг, которые местные крестьяне должны были предоставлять господам. Сборы включали «кровавую десятину», которая уплачивалась, когда крестьянин забивал скот, «пчелиную десятину», «восковую десятину», а также значительные подати, причитающиеся господину всякий раз, когда какая-либо собственность переходила в новые руки[350].
Такое изобилие налогов и произвол местных аристократов в их взимании, несомненно, создавали серьезные препятствия для инвестиций. Как и повсюду в Европе, в Германии правовая система была устаревшей и во многом несправедливой, полной привилегий для аристократии, армии и духовенства. А тем временем евреи подвергались жестким ограничениям в сфере выбора профессии и места жительства, их передвижения также ограничивались, и к тому же они обязаны были платить специальный налог.
Наконец, в германских землях все еще были сильны городские олигархии, которые, возможно, даже больше вредили процессу индустриализации, чем пережитки феодальных институтов в сельской местности. Практически все крупные ремесла контролировались гильдиями, что значительно ограничивало приток новых мастеров и, кроме того, косвенно мешало внедрению новых технологий. Герберт Киш подробно рассказывает, как гильдии препятствовали внедрению новых технологий в Рейнланде, в частности в крупных городах Кельне и Аахене, где из-за наложенных цеховых ограничений значительно задержалось распространение новых (прядильных и ткацких) станков[351]. Кроме того, многие города на протяжении поколений контролировали одни и те же несколько влиятельных семей. Эти семьи умножали собственное богатство в ущерб потенциальным новым участникам рынка, которые, возможно, обладали лучшими профессиональными навыками или владели более инновационными технологиями[352].
Несмотря на то что европейские элиты сразу же стали рассматривать Великую французскую революцию как угрозу, Война первой коалиции разразилась лишь в 1792 году. В ходе войны французы быстро захватили Нидерланды и Австрийские Нидерланды (приблизительно территорию современной Бельгии). Также они фактически завладели значительной частью сегодняшней Швейцарии. До самого конца столетия Франция сохраняла жесткий контроль во всех трех регионах. За германские земли поначалу шла яростная борьба (и Пруссия вернула себе контроль над ними в 1793 году), но уже в 1795-м французы крепко держали в руках Рейнланд (левобережье Рейна)