ретьей столбце таблицы 7.1 мы отмечаем как наличие или отсутствие таких законов, так и факт отмены крепостного права (что для большинства территорий к западу от Эльбы было простой формальностью). Цифры отражают положение дел в 1820-х годах; большинство остальных регионов, в свою очередь, провели аграрные реформы в 1840-х, так что предполагается, что наш показатель отражает раннюю модернизацию[375]. Более подробную информацию по срокам реализации аграрных реформ можно найти на карте на рис. 7.6.
Эмансипация евреев — это единственная реформа, которая на территории Германии проводилась менее последовательно. Первые шаги, предпринятые в наполеоновских государствах — самой либеральной политикой по этому вопросу отличалась Вестфалия, — быстро оборвал так называемый позорный декрет (décret infâme) от 1808 года, снова ограничивший евреев в выборе профессии в Рейнланде системой лицензий[376]. Подобным же образом и Пруссия поначалу (соответствующий закон был принят в марте 1812 года) предоставила еврейским общинам самые разнообразные гражданские свободы, но вскоре отступила, не сумев распространить эти свободы на недавно обретенные территории[377]. Хотя для полной эмансипации евреев, включающей политические права, пришлось дожидаться объединения Германии в 1871 году, некоторые государства даровали своим еврейским подданным весьма значительную свободу, в частности в выборе профессии. В качестве подходящих примеров тут можно назвать Баден, Брунсвик, Ангальт и вольный город Франкфурт, откуда произошла династия Ротшильдов. Цифры в четвертом столбце таблицы 7.1 отражают, как и в случае аграрных реформ, состояние на 1820 год, показывая, какие государства провели политику модернизации раньше других[378].
Рис. 7.6. Проведение аграрных реформ в Германии. Картографическое изображение основано на IEG-MAPS (сервер цифровых исторических карт, Майнц)
С учетом всего вышесказанного мы видим, что таблица 7.1 иллюстрирует четкое различие между теми частями западной Германии, которые были реформированы французами, а затем переданы Пруссии в 1815 году, и теми, которые не испытали французской интервенции, либо теми, куда после периода французского господства вернулись старые власти и отменили проведенные реформы[379].
Современные историки до сих пор не пришли к согласию по вопросу экономических последствий французских и наполеоновских реформ в Европе. Одной из самых распространенных является точка зрения Александера Грэба, который пришел к выводу, что основное значение наполеоновского господства на европейском уровне заключалось в том, что оно обозначило переход от старого порядка к современности[380]. И все же Грэб отмечает, что Наполеон вел себя двойственно и подрывал основы собственных реформ, желая учесть также интересы местных олигархов. Грэб пишет:
Как это ни парадоксально, сам Наполеон иногда подрывал основы собственной реформаторской политики. В ряде государств он пошел на компромисс с консервативными элитами, позволив им сохранить свои привилегии в обмен на то, что они признают его верховную власть[381].
Историки расходятся также и в вопросе экономических последствий такой политики. Что касается самой Франции, то пространно писавшие о смысле Великой французской революции ученые-марксисты, такие как Жорж Лефевр и Альфред Собуль, видели в революции момент перехода от феодализма и капитализма и поэтому считали ее пусть и косвенной, но все же предпосылкой ускорения экономического роста. Критика этой точки зрения Коббаном, Джорджем Тейлором и Франсуа Фуре была воспринята многими как утверждение, что Французская революция не имела экономических последствий, которые приписывали ей марксисты[382]. Однако мы считаем, что это толкование ошибочно. Во-первых, тот факт, что Французская революция не была буржуазной в традиционном марксистском смысле этого слова, не означает, что вызванные ее влиянием институциональные изменения не способствовали экономическому подъему. Во-вторых, для Франции XIX века характерны низкая производительность сельского хозяйства и низкая заработная плата. По сравнению с Нидерландами и Великобританией это была бедная страна. Экономические историки возлагают ответственность за это (по крайней мере частично) на бытовавшие во Франции институты старого порядка. Жан-Лоран Розенталь показал в контексте ирригации и дренажа, что институциональные изменения, последовавшие за революцией, привели к повышению производительности труда[383]. Рондо Камерон также утверждает, что революция и спровоцированные ею изменения оказали положительный эффект на экономику[384].
Обычно, рассматривая Великую французскую революцию в общеевропейском контексте, экономические историки подчеркивают ее негативные последствия. Дэвид Лэндис, например, видит в ней политическое препятствие на пути внедрения новых технологий в странах континента. По его заключению, революция усилила технологическое отставание континентальной Европы от Британии, не устранив при этом большинства фундаментальных преград — образовательных, экономических и социальных — для успешного заимствования и усвоения новых английских достижений[385].
Экономические последствия французских реформ в Германии также являются предметом спора, несмотря на слова Томаса Ниппердея, которыми начинается его фундаментальный труд (и наше эссе). Большинство ученых интересуются политическими, а не экономическими последствиями, а те исследователи, которые подступают к делу с экономической стороны, часто приходят к выводу, что воздействие реформ было в целом неблагоприятным. Например, известна позиция Тимоти Блэннинга, который заявляет, что реформы в германских землях к моменту французской интервенции и так уже начались и что вклад Наполеона был незначителен или даже вреден, однако Хэймроу утверждает обратное[386]. Часть литературы по теме все же упоминает положительные экономические последствия реформ, но область исследований в них, как правило, ограничивается Рейнландом. Например, Герберт Киш описывает их следующим образом:
Когда многочисленные ветви коммерческого законодательства наконец объединились в Кодексе Наполеона, Рейнланд (на левом берегу Рейна) получил не только самую современную правовую систему, но и систему государственного управления, находящуюся в полной гармонии с потребностями активно индустриализирующегося общества[387].
Киш и другие ученые утверждают, что эти перемены превратили Рейнланд из управляемого олигархами региона в территорию, открытую для новых участников рынка и новых торговых отношений[388]. И все же Тимоти Блэннинг не считает, что французские реформы оказали в конечном итоге положительный эффект на экономику, пусть даже и на экономику Рейнланда[389].
Поскольку историки занимают по этому вопросу столь противоположные позиции, систематическое статистическое исследование влияния французских реформ на экономическое развитие германских государств может стать очень важным новым словом в его обсуждении[390]. Как отмечалось ранее, для этой цели мы используем данные об урбанизации германских территорий в период между 1750 и 1910 годами. Рисунки 7.1 и 7.2 иллюстрируют наши основные выводы; из них следует, что уровень урбанизации в экспериментальной группе (при любом из двух ее определений) идет более быстрыми темпами, чем в контрольной группе, и к 1850 году этот показатель даже обгоняет показатели областей, не тронутых французами. Мы показали, что институциональные реформы в экспериментальной группе проводились более активно, и это поддерживает теорию о том, что именно эти реформы явились причиной ускорения темпов урбанизации и, весьма вероятно, экономического роста[391].
Проводя этих сравнения, мы не подразумеваем, что скорость урбанизации определялась исключительно институциональными факторами. На самом деле между экспериментальной и контрольной группами обнаруживаются значительные колебания в уровне урбанизации. Отметим, например, что при введении второго определения «экспериментальной группы» в контрольной группе оказываются порты и деловые центры Северного и Балтийского морей. В этих точках еще до начала периода Великой французской революции можно было бы ожидать большой плотности населения, к тому же они и так уже в значительной мере отошли от институтов феодализма и старого порядка. Заметим также, что все три линии с течением времени стремятся вверх, так как этот период в Европе характеризовался общим экономическим и урбанистическим ростом. Важными для наших целей результатами являются относительная скорость роста в изучаемых областях и воздействие институциональных реформ на эту скорость.
В данной статье мы, рассмотрев последовавшее за Великой французской революцией вторжение французских войск в Германию, проверили, являлись ли ключевые элементы старого порядка помехой для экономического процветания. В оккупированных регионах французы реализовали обширную программу институциональных реформ, разрушили большую часть опор старого порядка и наследия феодальных экономических институтов. Мы продемонстрировали, что территории, на которых были осуществлены эти реформы, отличались впоследствии более высокими экономическими показателями урбанизации, чем те регионы, где такие реформы не проводились. Конечно, интерпретировать эти результаты следует с осторожностью. Например, хотя на западе Германии в течение этого периода уровень урбанизации был более низким, чем на востоке, возможно, что волею случая (или, может быть, не случая, хотя это предположение, кажется, не поддерживается историческими свидетельствами) захваченные французами области были по иным причинам «обречены» на экономический успех.