Ольга подала штурвал вправо — дома уплыли влево. Внизу появились заборы какой-то промзоны, редкий березняк рядом с товарной станцией и вдали — припорошенная снегом ледяная гладь. Самолет падал прямо на железнодорожный переезд с поднятой стрелой шлагбаума…
— Ну нет, дорогой Скиф, ты не будешь торжествовать… Я не стану подтверждением твоего пророческого дара…
Она легко взяла влево и последнее, что увидела, был румяный пупсик, похожий на купидона, который вздрогнул на стекле и подмигнул ей напоследок. Но прежде чем он исчез из вида, Ольга успела громко крикнуть:
— Прощай, любимый!
В то утро на явочной квартире во Внукове Чугуев проснулся к полудню. Оглядел неубранный после вчерашней попойки стол, вспомнил ненасытную на мужские ласки Нинку и скривился, как от зубной боли. Заглянув в соседнюю комнату, обнаружил там спящего на диване Кобидзе.
«Боевые подруги» и Лисья мордочка уже слиняли, — вяло подумал он. — Голова тяжелая, как у мамонта… Марочный коньяк — не коньяк был вовсе, а мерзкая чача самопальная. — Ставя на плитку чайник, он вспомнил вчерашнее странное поведение Кобидзе и его слова: «Завтра из «ящика» узнаешь, дарагой». — «Что я должен узнать из «ящика»?» — подумал Чугуев и включил маленький японский телевизор.
На экране после порции пошлых клипов и рекламы женских прокладок начались последние известия. Диктор вещал о прекрасном состоянии экономики страны и, как о событии эпохального значения, сообщил о презентации очередной политической партии.
Господин с наркотическим блеском в глазах, как две капли воды похожий на Мучника, с пафосом рассказывал о своих планах по спасению святой Руси и углублению реформ в духе монетаризма. Потом камера дотошно фиксировала фантастические яства и напитки на столах ресторана «Русь», завидный аппетит самого «спасителя» и его «элитарных» гостей: политиков, банкиров, акул шоу-бизнеса.
Но вот диктор вскинул глаза и по инерции, с таким же восторженным пафосом, проговорил:
— …Только что к нам поступило сообщение о трагической гибели талантливой тележурналистки Ольги Коробовой. Пилотируемый Коробовой самолет «Сессна» во время тренировочного полета по неизвестным причинам потерял управление и рухнул на лед Клязьминского водохранилища. На место катастрофы самолета выехала оперативно-следственная группа.
Чугуев застыл с открытым ртом. В памяти всплыла вчерашняя стычка между Кобидзе и Лисьей мордочкой:
Кобидзе: За тех, кто сэгодня в полете!..
Лисья мордочка: Лучше за тех, кто полетит завтра.
Бешеный оскал Кобидзе: Прикуси язык, мудозвон!
«Они вчера под видом пожарников были на аэродроме. Нинку с подругами там сняли, — вспомнил Чугуев. — Неужто катастрофа с самолетом Коробовой — дело их рук? Если их, то чей приказ они выполняли? Походина?.. Вряд ли, для Походина заказать дочь Хозяина — петлю для своей шеи намылить…»
Одевшись, он снял с предохранителя свой «ПМ».
Удар милицейского ялового сапога сбросил Кобидзе с дивана. Следующий удар в живот отбросил его к стенке. Разрядив пистолет в пол, между его голыми ногами, Чугуев сунул пахнущий горелым порохом ствол в ноздрю летчика:
— Что ты вчера делал на аэродроме?.. Отвечай, мразь, или пристрелю, как пса шелудивого. Ты меня знаешь, гюрджи…
Кобидзе ошалело хлопал глазами. Из разодранной ноздри струйкой текла кровь.
Чугуев снова влепил пулю в пол и сунул дымящийся ствол в его хрипящий рот.
— Кто тебе отдал приказ гробануть Ольгу Коробову? Ну-у, твою мать!..
Зубы Кобидзе лязгнули о металл.
— Кккаку-у-ую Кккоррробову-у? — просипел он.
— Фирма «СКИФЪ»… Что ты сделал с ее самолетом?
— Рррулевые тяги ослабил…
— Кто заказал ее?
— Походин… Бортовой номер сказал, чей самолет нэ сказал…
— Вышибить твои ишачьи мозги или сдать с потрохами в прокуратуру?.. Выбирай…
— Нэ знал я, мамой клянусь — нэ знал, что самолет Ольги Коробовой.
— Что Походин не поделил с ней?
— Бля буду, нэ знаю…
— Не походинский почерк оставлять живыми исполнителей… А ты еще живой — почему?
— Сказал — будет еще заказ.
— Какой?
— Сссказал, через три дня скажет и «зелень» дэсят штук отвалит…
— Мудак! — заорал Чугуев. — Тебе поминальную молитву заказывать, а ты мне про «зелень»! По твою душу Шведов идет, уже на пятки наступает. Помнишь Шведова, а?..
Глаза Кобидзе замутились страхом.
Он знал по Афганистану волчью хватку и дотошность Шведова, накрывшего десять лет назад на границе его вертолет с большой партией опиума.
— Пачему Шведов? — просипел он.
— Патаму! — выдернув ствол из его рта, заорал Чугуев. — Шведов ведет у них покушение на Ольгу в Останкине, а ты, ваше ослиное благородство, и там засветился.
— Там нэ я…
— Кнопку не ты нажимал. Ты лишь магнитную чушку под ее машину сунул…
— Нэ докажут…
— Плохо ты чекистов знаешь. Думаешь, не поинтересуются, что за пожарники вчера в ангаре, где самолет стоял, отметились? Шведов сегодня же раскрутит блядей, которых ты вчера притащил на явочную квартиру.
— Всэ три замужние — молчать будут, — прохрипел Кобидзе.
— А если не будут?
Кобидзе отвел от Чугуева затравленный взгляд и зашмыгал носом.
— Правда я Олгу Коробову? — выдавил он сквозь всхлипывания.
— Сомневаешься?
— Тогда слушай! — в прозрачных, не грузинских глазах Кобидзе плеснулась грузинская ярость. — Очень болшую «зелень» с казла снять нада — пополам раздэлим… Потом в Грузию… Нэт, в Турцию свалю. Там «Сэрые волки» помогут на дно лечь…
— Козел ты балаклавский, но мысль интересная, — усмехнулся Чугуев и достал из кармана милицейской куртки блокнот и ручку. — Пиши, если трупом быть не хочешь…
— Что писать?
— Пиши, что отправил на тот свет Ольгу Коробову не ты, а Походин. А ты лишь, выполняя его приказ, ослабил рулевые тяги у самолета с указанным им бортовым номером, не зная, кому тот самолет принадлежит, и все такое… Пиши как есть, коли жить хочешь и крутые баксы с плешивого, как с куста, снять. А баксы, они и в Антарктиде у пингвинов баксы…
— Сколко с казла снять можна?
— «Лимон», а то и боле…
— Баксов? — сглотнул слюну Кобидзе.
— У него и фунты имеются. Пиши, гюрджи, пиши, как говорится у ментов, «чистосердечное признание».
— Чистосэрдэчное прызнание? — заерзал тот. — Тэбэ зачем?
— Дурдом ты, Кобидзе!.. О своей шкуре думай. Походин тебя же крайним перед ее отцом выставит. Здесь или там, в Турции, ничто тебя не спасет. Щенки твои «Серые волки» перед волкодавами из службы безопасности «Феникса». Кстати, знаешь, кто у «Феникса» босс?
— «Феникс» — крутой, знаю. Кто босс — не знаю.
— Родной отец Ольги Коробовой, которую ты с неба на землю опустил… Врубился, придурок?..
— Щютишь? — вздрогнул летчик, подняв на Чугуева белые от страха глаза. — Слушай, щютишь, да?
— До шуток мне… Не слабо плешивый тебя подставил!..
— Шен гижо! — выругался по-грузински Кобидзе. — Кышки из казла выпущу!
— Пиши себе оправдательный приговор, Кобидзе, пока не поздно. Может, мне еще удастся отвести топор от твоей ослиной головы.
— Два «лимона»! — округлил глаза тот. — «Лимон» — мнэ, «лимон» — тэбэ!
— Там посмотрим, — усмехнулся Чугуев. — По ситуации… Кобидзе лихорадочно заскрипел пером. Написал одним духом, не забыв поставить дату и размашистую подпись.
Чугуев взглянул на написанное и сунул блокнот в карман:
— Походину о нашей беседе ни гугу… Получишь наколку на следующую мокруху, сразу мне дай знать. Не дашь — «Феникс» и Лубянка тут же получат твой портрет в голубых и розовых тонах. Будет тебе Турция с Грузией и Чечней в придачу… Ищейку, мудозвона твоего, в долю брать нам не с руки… Усек, о чем я?..
— Усек, тащ полковник…
— Ну и славненько, Кобидзе, — погладил его по голове Чугуев. — Как там в вашем братстве говорится — в жизни выживает сильнейший?
Скиф проснулся весь в холодном поту от телефонного трезвона. Трясущимися руками снял трубку. Звонила Аня. Задыхающимся голосом она выпалила:
— Игорь, стряслось несчастье. Ольга разбилась на самолете.
— Так я и знал.
— Тебе кто-нибудь уже звонил?
— Я только что видел сон про нее. Разбилась у Солнцева?
— Нет… Над Клязьминским водохранилищем.
— Самолет сгорел?
— Нет. Упал в воду.
— Тело нашли?
— Нет, Игорь, нет. Со дна подняли только какие-то вещи.
— Тебе позвонили? Ты узнала от Чугуева?
— Ой, ты про него уже знаешь!
— Да, я с ним встречался.
— Игорь, это что — покушение?
— Откуда я знаю.
— Я так боюсь, что следующим будешь ты.
— А я уже отбоялся свое, родная. Ну, все… Спасибо за звонок.
Скиф так сжал трубку, что она лопнула, как скорлупа, и острые осколки впились в ладонь.
По дороге в свой загородный терем Чугуев пытался понять, где насмерть перехлестнулись интересы двух торговых партнеров по нелегальному оружейному бизнесу, Походина и Ольги Коробовой, но как ни старался, за отсутствием информации понять ничего не мог. Одно он знал — за любой кровью у «новых русских» стоят большие деньги. Что у Коробовой и Походина они очень большие, Чугуев не сомневался. О том, чтобы наехать на Походина с «чистосердечным признанием» Кобидзе, не могло быть и речи. Это было бы самоубийством. В отличие от недалекого Кобидзе Чугуев знал, что на Походине замыкаются многие связи, идущие из самых высших властных сфер.
«Только тронь плешивого — всех собак на тебя спустят, — зябко повел он плечами. — А детей кто вытягивать будет, Геннадий Васильевич, а? Каждый сверчок знай свой шесток… И у их конкурирующего клана, которым негласно заправляет недавно отставленный от большой политики кремлевский фаворит, баксы тоже ломовые», — неожиданно пришла в его голову шальная мысль.
Год назад, чтобы быть в курсе дел конкурирующей фирмы, Чугуев, по заданию самого Коробова, внедрился в личную охрану тогдашнего фаворита. Сопровождал его в рестораны, сауны, на великосветские тусовки, именуемые презентациями. На них незаметно для посторонних глаз порой оговаривались с агентами зарубежных клиентов разного рода сделки. Информация Чугуева позволила Коробову выхватить буквально из-под носа фаворита несколько таких сделок. Его холуи тогда, как ни старались, не смогли обнаружить источник утечки информации. Чугуев же к тому времени получил от Центра новое задание и, уволившись от фаворита, по своему ощущению, следов особых за собой не оставил.