ление. Противопоставление классовых интересов народным, как это любят делать социалисты, есть ошибка, в которую так часто впадает человечество, преувеличивающее свою свободу воли и свободу действий.
Из этих потоков самый могучий — народность. Для образования народа социальный подбор действует многие века. Действие его захватывает одновременно все интересы индивида, духовные и материальные (в том числе и экономические), и в то же время его действия довольно резко отграничены от прочих подобных же потоков. Национальный поток имеет наибольшее право уподобиться глубокому океанскому течению, поверхность которого может волноваться даже в противоположном этому течению направлении, причем это волнение на поверхности производит более видимый, чем действительный результат.
Долгое совместное сожительство, совместная историческая борьба и интересы делают признаки народа очень устойчивыми; разве не является доказательством этой силы то, что печать национальности мы увидим решительно на всех проявлениях деятельности людей, в их верованиях, обычаях, внутренней и внешней политике, в военном деле, в искусстве; даже в области мысли — области, в которой наиболее сильна индивидуальность, в этом царстве сухой логики нельзя тоже не заметить определенных тенденций: рационализма француза, методизма немца, стремления к индукции англичанина.
Сила национальной связи настолько велика, что заставила многих ученых ошибочно отыскивать реальную народную душу (Густав Лебон) или уподоблять народ организму (Спенсер). Объединение наше благодаря этой силе минувшего настолько велико, что, действительно, жизнь народа во многом аналогична жизни сложного организма; народы тоже имеют свою молодость, зрелость, старость, даже смерть — но правда, это выражается иначе, чем в сложном организме, где, как мы неоднократно уже упоминали, индивиды обезличены.
Народность нужно считать самым могучим потоком социального подбора. Даже раса уступает ему в силе. Все прочие потоки сравнительно с национальным лишь незначительные струи. Они сливаются с народным потоком; с большим трудом они могут идти ему наперекор, да и то в результате получится несколько небольших водоворотов; только долго действуя, этим струям удается несколько отклонить направление общего потока для того, чтобы самим, еще более отклонившись, слиться с потоком народности.
Вот почему на каждый народ нужно смотреть, как на носителя известного духа, не отвлеченной идеи, как полагал Гегель, а целого духовного мира.
Всякое изменение в области культурной, политической, экономической, военной непременно проходит через призму народности, так как всякая идея имеет сферу влияния очень ограниченную; она есть достояние немногочисленных выдающихся умов, которые являются только песчинками в национальном море. Силу же для воздействия на общественную жизнь эта идея приобретает только тогда, когда она опустится в область чувств и таким образом станет достоянием масс. А здесь она неминуемо встретится с прочно спаянным духовным миром нации. Ей остается только войти в состав этого мира, причем в прочной его спайке, она сама получает действительную силу.
Вот почему изучение общей эволюции человечества непременно сводится к изучению отдельных эволюции народов. Общее движение человечества к прогрессу представляет собою не простую кривую линию, а сложную кривую волнообразного характера, причем каждая волна соответствует какой-нибудь национальной эволюции.
Глава III
Предшествующую главу мы посвятили краткому очерку социального подбора. Мы указывали при этом, что социальный подбор выражается в ряде потоков различной мощности, переплетающихся самым сложным образом. Мы указывали также, что сила этих потоков весьма различна, причем на первом месте в отношении силы нужно поставить народность.
В настоящей главе мы остановим внимание читателя на другой стороне вопроса.
Как бы ни был силен социальный подбор, он все-таки не может быть вполне уподоблен органическому. Последний, как уже говорилось выше, основывается на полном порабощении индивидуальности подверженных его воздействию клеточек; социальный подбор никогда не достигает этого. Чем выше мы поднимаемся по лестнице развития органической природы, тем более ярко выраженную индивидуальность мы находим; слепое волевое начало постепенно развивается в сознательную волю. Поэтому в человеческом обществе, как мы упоминали в I главе, не может быть такого полного подчинения индивидуальности, входящих в его состав единиц, как это встречается в сложных организмах. Психическое приспособление, внушение, традиция — все это способствует образованию известного потока социального подбора. Но этот поток никогда не обнимет всех индивидов. Напомню еще раз, что социальный подбор не есть отбор в смысле полного устранения всего того, что с ним не совпадает. Стремление к этому устранению, конечно, есть, но оно не может быть исчерпывающим, как это имеет место в естественном отборе. Элемент, не соответствующий социальному подбору, хотя и поставлен в более тяжелые условия своего существования, все-таки существует и размножается.
Само направление социального подбора в основе своей зависит от личного волевого начала, подверженных влиянию этого подбора отдельных людей. Закон большего числа канализирует{5} случайности, происходящие от свободы действий отдельных людей, но он не может погасить влияния вождей, которые ведут за собою массы и содействуют образованию или поддержанию соответствующего социального подбора. Значение личности в истории и выражается в виде потоков социального подбора. Из этого следует, что направление каждого потока социального подбора в основе своей имеет волевое начало и потому является случайным по отношению к общим мировым законам. Это направление может совсем не совпадать с направлением естественного отбора.
Из изложенного видно, что для окончательной канализации случайностей, для направления их в русло, начертанное и строго ограниченное мировыми законами, социальный подбор недостаточен. В самом деле, развитие народа может следовать не в том направлении, которое требуется общими законами развития. Подобно тому, как в организме и в народе могут обнаружиться болезненные уклонения, а социальный подбор без воздействия извне может только усиливать это отклонение. Главное же нужно помнить, что в каждом потоке социального подбора одной из данных, обусловливающих его направление, является волевое начало индивидов его составляющих. Таким образом, мы как будто бы должны остановиться перед дилеммой: или допустить, что развитие органической жизни на высших ступенях эволюции зависит от личной воли индивида, то есть от произвола и случайности, или принуждены совершенно отрицать свободу воли.
На первый вопрос можно ответить, что история умственного развития человечества сводится к тому, что человек постепенно заменяет свое первобытное учение о господстве случая и личного произвола учением о законе. «Подобно тому, как падение камня, течение реки, движение тени, шелест листьев оказались следствиями законов природы такими же следствиями оказались движения светил». В событиях и явлениях, величие и обширность коих все возрастает, человек открывает господство закона[7]. Учение об управлении мира законом все расширяется и должно охватить все явления природы. Не научно поэтому допускать, что общее развитее человечества есть область слепого случая.
Теперь посмотрим, возможно ли совершенно отрицать всякую свободу воли. В обыденной жизни свободе воли приписывается слишком большое значение. Изучение духовной жизни показывает, насколько каждый наш поступок представляет из себя явление, крепкими нитями связанное с прошлым и с впечатлениями внешней обстановки. Но от этого до полного отрицания хотя бы самой незначительной крупицы свободы воли разделяет целая пропасть. Если движения простой амебы мы не можем объяснить одними механическими законами, то тем более не объясним сложный духовный мир человека; характернейшим признаком психической жизни является именно присутствие некоторой волевой силы; называем ее волевой в отличие от внешних сил материального мира, от которых проявления ее существенно отличаются. Вот почему мы считаем, что полное отрицание свободы воли есть отрицание психической жизни, то есть приводит к отрицанию фактов.
Но если один социальный подбор не дает возможности объяснить сочетание свободы воли с подчинением развития общественной жизни законам, то полное примирение этих двух начал мы найдем, если вновь обратимся к закону естественного отбора.
Социальный подбор, образующий ряд потоков случайного направления, неминуемо должен привести к взаимному их столкновению, и подобно тому, как случайные отклонения в развитии отдельных организмов направляются на общий путь эволюции органической жизни естественным отбором, подобно этому и различные случайные направления потоков социального подбора канализуются в русло общего развития тоже естественным отбором. Таким образом, естественный отбор, гарантирующий выживание более совершенного, вступает вновь в свои права в жизни человечества, которое, как мы говорили выше, внутри самих общественных соединений стремится возможно более ослабить проявление этого закона.
Из всех потоков социального подбора мы выделили национальные потоки, как обобщающее внутри себя остальные потоки. Вследствие этого естественный отбор и проявится по преимуществу в борьбе этих потоков.
Борьба этих потоков окончательное свое выражение находит в войне.
Отсюда мы заключаем, что война является тем орудием природы, посредством которого развитие человеческого общества направлялось по тому пути, по которому оно прошло от быта дикаря до современного состояния цивилизации. Это значение войны не умаляет значение других факторов развития, а именно — стремления к объединению, солидарности, выражающихся в явлениях социального подбора. Но так как это объединение в своем развитии легко может уклоняться от пути, предначертанного законами общественной жизни, то воздействие естественного отбора является непрем