У каждого времени своя жестикуляция, своя походка, своя манера раскланиваться, брать под руку, пить чай, держать речь. В пятидесятые годы вели себя иначе, чем в тридцатые или двадцатые.
Телесные знаки и категории, особенно те, что свойственны носителям данной культуры, живущим вне центра или ойкумены, до настоящего времени проходят мимо рефлексии исследователей, интересующихся исключительно языковой коммуникацией. И сказанное относится к представителям не только русской, но и других культур. Между тем реконструкция этого коммуникативного и семантически богатого слоя лексики и грамматики может привести к важным и неожиданным результатам. Так, насколько нам известно, никогда еще не изучались норма и вариативность невербальных знаков у людей разных культур, живущих соответственно в метрополии и диаспоре. В данном разделе пойдет речь о соотношении нормы и вариантов в пределах русского языка жестов, то есть о, так сказать, жестовой диалектологии или скорее жестовых региональных вариантах.
Жестовое поведение людей, как и их речевое поведение, меняется в пространстве, во времени, а также под действием изменяющихся социальных, экономических и культурных условий, ср. рефлексию этого поведения в примере, помещенном выше в эпиграфе.
Хотя считается, что язык русских жестов занимает промежуточное положение между высококинетическими и низкокинетическими культурами, можно показать, что в целом ряде регионов вне пределов центра России он серьезно трансформируется под давлением доминирующей культуры. При этом он переходит то в одну, то в другую полярную сторону. Вследствие таких переходов нередко возникают либо вариативные жестовые формы, либо новые значения старых, нормативно признаваемых жестов.
Начнем с региональных вариантов, свойственных русской диаспоре в Казахстане. Невербальную культуру казахов объединяет с русской целый ряд общих жестов. Это указательные и многие экспрессивные симптоматические жесты, например жесты радости и печали, это также многие позы — все они присущи обоим языкам тела. Но есть и типично казахские уникальные жесты, лексикографически трудно определимые, которые характерны также для тех русских людей, главным образом пожилых женщин, которые живут в казахской среде. Мы имеем в виду описанные ранее (раздел 3.4.2. гл. IV т. 1) знаки бетiм-ай и бетiм-шымшу — «проводить пальцем по щеке» и «ущипнуть себя за щеку».
Вот пример, сконструированный одной русской лингвисткой, которая уже долгое время живет в казахской семье в городе Кокчетаве (Кокшетау, Казахстан). В этом примере представлено употребление жеста бетiм-шымшу, и щека выступает как место его реализации: «Как ты можешь говорить такое!» — сказала мать, ущипнув себя за щеку. Отметим, что данный жест, как и его русские формальные (но не смысловые!) аналоги в виде жестов наказания и ласки, называются по-русски все одинаково: ущипнуть за щеку.
Остается проблемой, к какому именно языку принадлежат все эти жесты ущипнуть за щеку. Некоторые русские, живущие в Казахстане, считают, что это их родные жесты, но, видимо, приобретшие — под воздействием доминантного языка — новое значение. Другие полагают, что тут, говоря научным языком, имеет место межкультурная омонимия, то есть что жест — казахский, а русские его заимствовали и просто перевели как ущипнуть за щеку или назвали так по способу и месту его исполнения.
Жест ущипнуть за щеку имеет и другое значение, когда берут за щеку не себя, а адресата. Этот жест, в норме выражая расположение и ласку по отношению к адресату, носит шутливый и несколько игривый характер, о чем говорят следующие примеры:
(1169) Ты вот, такой-сякой, — она шутливо ущипнула его за щеку, — ты ведь совершенно мной не интересуешься! (Т. Тронина. Фата из дождя);
(1170) Тот склонился к своему сыну и ласково ущипнул его за щеку (В. Ян. Чингиз-хан);
(1171) Нет, ущипнула за щеку: «Малявочка ты эдакая!» (Ф. Достоевский. Преступление и наказание).
Русский нормативный жест ущипнуть за щеку в подавляющем большинстве случаев употребления, как и его квазисиноним потрепать по щеке (у жеста бетiм-шымшу, насколько нам известно, таких синонимичных жестов в казахском языке тела нет), предполагает более высокое положение жестикулирующего по сравнению с положением адресата. Не случайно этот жест ласки часто применяется взрослыми по отношению к детям, что совсем не свойственно жесту бетiм-шымшу. Между тем, судя по данным Национального корпуса русского языка, выражение ущипнуть за щеку становится более редким в XX веке: большинство представленных в корпусе примеров относятся к XIX веку и только совсем немногие — ко второй половине XX и началу XXI века.
Приведем еще один пример. В русском языке жестов есть жест хлопнуть (ударить) себя ладонью по бедру или — как вариант — ладонями по бедрам. Последний вариант жеста — простонародный. Он широко распространен, например, в Сибири, точнее в Кемерове и Кемеровской области, в частности, одному из авторов доводилось видеть его на западе от Кемерова в Ленинске-Кузнецком и на юге в 20 км от Кемерова, в райцентре Белово. Жест применяется также мужчинами крупного поселка городского типа Кедровка, расположенного на реке Каменка, примерно в 30 км на север от Кемерова[111].
Жест хлопнуть (ударить) себя ладонью по бедру выражает разные эмоции, такие как (а) радость, (б) удивление, (в) недовольство и даже (г) возмущение. Кроме того, он передает рациональные идеи, например (д) решимость сделать сейчас нечто. Однако жест с такой же формой есть и в казахском телесном коде (Нарожная 2010). Он носит название санын согу (ударить ладонью по бедру) и, по сделанному В. Д. Нарожной наблюдению — здесь мы процитируем ее толкование, к сожалению, плохо дифференцированное, — «имеет значение ‘сожалеть, горько сожалеть, страдать от чего-либо, раскаиваться, гневаться’. Жест выражает эмоцию гнева и страдания». О существовании казахского варианта, аналогичного русскому варианту, когда жест исполняется сразу двумя руками, в цитируемой выше работе ничего не говорится.
Интересна ситуация, связанная с невербальным языком группы евреев, иммигрировавших сначала в Израиль, а затем — через какое-то время — в Северную Америку. Последнее заметно уже по одному тому, насколько широко эти люди пользуются в Америке типичным израильским жестом рэга (его форма: первые три пальца руки сложены в щепоть). Рэга — это жест с общим значением ‘подожди чуть-чуть, минуточку’ Он весьма употребителен в среде русского населения в Израиле, но совершенно не принят в России.
Есть региональные особенности и в осуществлении русскими людьми актов невербального приветствия и прощания (об этих актах шла речь в § 8 гл. V). В качестве примера укажем на частые приветственные и прощальные похлопывания по плечу, а также на дружеские мужские объятия, совершаемые русскими мужчинами, живущими в Грузии и Армении. И те и другие жесты относятся к ядерным элементам языков тела этих этносов.
И последний пример. В свое время Джоэл Шерзер подробно проанализировал бразильский жест, имеющий форму, аналогичную форме жеста поднятый вверх большой палец (Sherzer 1991). Бразильский вариант, по утверждению Шерзера, имеет максимально широкий репертуар значений, а именно их 7, из которых в Москве и других городах России активно реализуются лишь 2–3. Инвариантом для этих значений является высокая оценка какого-либо лица или события, а отличаются значения компонентами, во многом определяемыми ситуациями употребления жеста. Мы имеем здесь в виду значение (а) ‘прекрасно, здорово, и я восхищен (испытываю большую радость) увиденным’, при реализации которого жест может выступать как вместе с речью, так и без нее. Еще одно значение жеста — это (б) ‘очень хорошо, отлично’. Обычно оно реализуется без речевого сопровождения в ответах на вопросы типа Тебе понравилось в Испании? или Как дела? Человек в ответ поднимает вверх большой палец. Относительно редко та же жестовая форма используется для демонстрации того, что (в) жестикулирующий понял адресованное ему ранее сообщение и положительно оценил либо саму полученную информацию, либо такое поведение собеседника.
Между тем в русской диаспоре Филадельфии, среди, так сказать, латино, активно используется еще одна жестовая лексема из списка Шерзера с той же формой. Эта лексема употребляется как знак, поддерживающий коммуникативное взаимодействие, и сопровождает уже не ответную, а инициальную, иллокутивно независимую реплику, как бы задавая молчаливый вопрос с гипотезой типа Как дела, хорошо?
Вот некий человек из этой русской диаспоры приветствует другого, тоже русского, словами Здравствуйте, поднимая вверх большой палец. Глаза жестикулирующего смотрят на адресата вопросительно, и за взглядом угадывается очевидное желание узнать, как дела, то есть приветствие явно не формальное. Видимо, жестикулирующий уже знал что-то про второго и этим жестом как бы спрашивает «Все ли в порядке с тем, о чем мы тогда говорили (о чем я знаю, о том, что прочел, и т. п.)?»
А бывает и так, что человек при встрече просто поднимает большой палец, как бы спрашивая адресата что-то вроде Все в порядке, все ОК? И на это адресат либо молча, либо со словами типа Нормально, ОК тоже поднимает вверх большой палец. Такого рода коммуникативные ситуации Г. Е. Крейдлин наблюдал в Америке лично, и американские студенты и некоторые коллеги-лингвисты из среды русских эмигрантов сказали, что этот жест в латиноамериканской среде высокочастотен.
§ 11. Жестовая диахрония
11.1. Первые шаги в истории кинесики
История кинесики — не менее интересная область для изучения, чем ее современное состояние. Ведь по жестам и жестовому поведению реконструируется отношение людей к внешней и внутренней жизни, к предметам и событиям, к телу и телесным характеристикам и еще очень многое другое. Раннему Средневековью в Европе, например, было свойственно презрение к телу и стремление обуздать его различные проявления, усмирить, или, как говорили тогда, «смирить» тело. Позже, в XII–XIII веках, отношение к телу у европейцев меняется: тело начинает рассматриваться как правильная и оптимальная оболочка для души, а телесная красота — как прямо соответствующая душевной красоте. В последующие исторические периоды внимание ученых и просто путешественников и бытописателей начинают постепенно привлекать не только телесные очертания и пропорции тела и его частей, но также знаковые движения и действия с телом и над телом. Первые известные нам исследовательские работы, посвященные жестам, которые мы понимаем здесь широко, а именно как лексические единицы языка тела разной семиотической природы, появились в XVII веке. Эти работы были связаны с такими сферами человеческой деятельности, как риторика, медицина, психология, педагогика, искусство и физиогномика (физиогномика представляет собой учение о том, как отражаются в чертах, формах и выражениях лица человека его внутренние — психологические и ментальные — качества). Сюда же можно добавить и некоторые другие важные в культурном и социальном отношении области, такие как хирология (язык линий ладоней и бугорков рук), хирономия (мануальная риторика) и хиромантия (искусство гадания по руке). Все они составили предмет едва ли не самой первой книги, относящейся к кинесике. Мы имеем в виду руководство, написанное Дж. Балвером и вышедшее в свет в 1644 году (Bulwer 1974/1644).
Согласно Балверу именно язык рук является естественным языком, подлинно природным образованием, в отличие от искусственного, специально придуманного языка слов, и уже по этому язык рук заслуживает серьезного исследования. А человеком, с которого началось систематическое научное изучение другого рода телесных знаков — выражений лица и мимических жестов, был Иоганн Каспар Лафатер, пастор из Цюриха, который в 1775 году опубликовал на немецком языке «Эссе по физиогномике» (Lavater 1775). И. Лафатер был первым из европейцев, кто провел подробные наблюдения и описал различные знаковые соотношения между выражениями лица и конфигурациями тела, с одной стороны, и типами внутренних, личностных свойств человека, с другой. Если исследования Лафатера оказали огромное влияние на русскую культуру и науку[112], то труд Дж. Балвера в значительной степени повлиял на культурную и общественную жизнь тогдашней Западной Европы.
Дж. Балвер выделил и описал большое число кодифицированных и понятных нам жестов и даже классов жестов — это молитвенные жесты, жесты мольбы, аплодисменты, некоторые экспрессивные жесты, жесты защиты и др. Но вместе с тем в его руководстве содержится и описание телесных знаков, крайне неопределенных по смыслу и форме. Вот, например, как представлен в нем диалогический жест, который, по словам Балвера, выражает намерение человека открыто высказать перед собеседником свой взгляд на некоторый вопрос или свое отношение к некоторому событию: «Пальцы руки сомкнуты, смотрят вниз, затем рука разворачивается ладонью вверх и раскрывается» (Bulwer 1974/1644, 171). Отметим, впрочем, что такая жестовая составляющая, как «открытая и направленная вверх ладонь», входит в состав форм многих современных иллюстративных жестов, и не только русского языка тела (см. об этом § 2 гл. V). Она обозначает открытие некоей новой темы или начало высказывания мнения по какому-то вопросу, что вполне согласуется с описанием Балвера.
Мысли Балвера и Лафатера нашли отражение в целом ряде культурно значимых текстов разных эпох и прежде всего в литературных текстах. Поэтому, казалось бы, проблемы представления в таких текстах невербальных аспектов устного диалога должны были бы сразу стать предметом пристального внимания и изучения. Однако жесты рук, ног и головы, выражения лица, касания и другие единицы языка тела лишь сравнительно недавно стали интересовать лингвистов, филологов, психологов и других гуманитариев. В чем же причина такого к ним отношения со стороны ученых?
Этому можно дать разные объяснения, вполне совместимые одно с другим. Вернемся к истории кинесики. С XVIII века до середины XIX века проблема порождения и понимания жестовых и смешанных, жестово-речевых текстов начинает занимать многих[113]. Среди них, однако, едва ли можно насчитать более десятка известных нам лингвистов, литературоведов и психологов. Преобладали биологические (физиологические, медицинские) и философские идеи, причем теоретические изыскания проводились преимущественно в трех странах — Германии (Пруссии), Франции и (весьма незначительно) Англии.
Психологи в то время осознанно пренебрегали жестами — по всей видимости, по той причине, что жесты казались слишком тесно связанными с намеренными действиями людей. Считалось, что жесты имеют сугубо инструментальную, техническую природу, что мешает им участвовать в понимании интуитивного и иррационального моментов, особенно интересовавших тогда психологов.
Забыли о жестах и лингвисты, поскольку лингвисты думали о них тогда (да и сейчас иногда тоже) как об исключительно индивидуальных выражениях, не поддающихся сколько-нибудь лингвистически интересным укрупнениям, группировкам и классификациям. Считалось, что очень трудно, если вообще возможно объединить жесты в достаточно стройные системы типа фонологической или грамматической, которые главным образом занимали тогда лингвистов.
По мере появления новых способов аналитического изучения телесных знаков и осознания системного характера языков тела наблюдается постепенный переход от изучения индивидуального жестового выражения к анализу жестовой системы, и устный диалог начинает пониматься как область сложного взаимодействия естественного языка и невербальных знаковых кодов. Примерно со второй половины XIX века на жесты начинают смотреть как на знаки, способствующие проникновению в естественную историю, культуру, общественную жизнь, в области мышления, чувствования и понимания.
Тем не менее анализ невербальных знаков, моделей невербального поведения и того, как они управляют взаимодействием людей, не слишком увеличил интерес лингвистов и семиотиков к проблемам отражения этих знаков в текстах художественных произведений. Жесты, которые попадали в сферу внимания исследователей, казались настолько тесно связанными с языковыми и речевыми единицами, что отдельного интереса не вызывали. Хорошо изучив язык и речь, можно узнать все что нужно и о жестах — так примерно рассуждали тогда ученые. Не изменилась кардинально ситуация и с той поры, когда к анализу жестов и, шире, языка телесных знаков приступили специалисты по семиотике.
Между тем очевидно, что всякая символическая знаковая деятельность подлежит внимательному смысловому прочтению и разгадке. Много раз было показано, например, что жестикуляция способна не только дополнять и усиливать речь, но и противоречить ей, а тогда человеку приходится выбирать, чему верить — словам или жестам.
Еще одной причиной почти полного пренебрежения в то время невербальными аспектами коммуникации, по-видимому, была существовавшая тогда в европейской культуре мода на проблемы и темы, далекие от анализа устного диалога. Вот большой, но далеко не полный перечень вопросов, волновавших в то время европейских лингвистов: соотношение слов и называемых ими объектов, языковые средства выражения мыслей, механизмы и способы овладения языком детьми и иностранцами. К ним примыкают проблемы взаимодействия языка и культуры, многообразные вопросы, относящиеся к языкам мира (например, открытие или реконструкция языков, которые считались первоначальными или совершенными), создание искусственных языков, в частности языков естественных наук, философских и логических языков, построение типологии языков и многие другие.
Природный язык жестов вслед за Дж. Балвером еще долго считали языком универсальным, избежавшим Вавилонского смешения языков. Считали, что он прост в использовании, нагляден и удобен в общении, что его все знают и понимают. А сложившееся разноязычие, согласно библейскому учению, было «наказание Божие, наложенное на людей с целью затруднить сношения их между собою, так как, в силу греховной наклонности сердца человеческого, подобными сношениями люди по преимуществу пользуются ко злу» (цит. по «Хронос», статья «Вавилонское столпотворение»).
Между тем жесты могли вполне успешно применяться для общения с людьми не только своей культуры, но и других культур. Так, Блаженный Августин в своей «Исповеди» (Августин 2013, VIII, 13) пишет: «Я схватывал памятью, когда взрослые называли какую-нибудь вещь и по этому слову оборачивались к ней; я видел это и запоминал: прозвучавшим словом называлась именно эта вещь. Что взрослые хотели ее назвать, это было видно по их жестам, по этому естественному языку всех народов, слагающемуся из выражения лица, подмигиванья, разных телодвижений и звуков, выражающих состояние души, которая просит, получает, отбрасывает, избегает».
Неудивительно, что единицы универсального языка жестов и отношение к этому языку общества можно пытаться реконструировать по текстам художественных произведений разных стран и культур, относящимся к далекому прошлому, особенно по тем текстам, которые тогда были весьма популярными. В частности, мы можем узнать («прочесть», но также «вычислить» или просто «догадаться»), какие употреблялись тогда жесты, какую они имели форму, что значили, в каком контексте преимущественно использовались, и понять, что вообще люди думали о языке тела, если обратиться к замечательному литературному памятнику Европы XVII–XVIII веков — роману Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера».
Кроме того, в 2006 году в Санкт-Петербурге вышла в переводе с английского книга Дж. Свифта «Эротические приключения <в некоторых отдаленных частях света> Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей»[114]. Во вступительной статье, озаглавленной «От издательства», отмечается, что данная книга является переводом ранее не издававшейся подлинной рукописи Свифта 1727 года, представляющей собой главы и фрагменты эротического содержания, изъятые издателем «Путешествий Гулливера». Эта книга тоже содержит (прямо или косвенно) информацию о невербальном поведении людей, а потому выводы и соображения, которые мы далее делаем и приводим, опираются на материал обеих книг.
Эти взаимодополняющие произведения содержат разного рода реминисценции и аллюзии к другим текстам, прежде всего к художественным произведениям, которые появились раньше и которые в сильной степени повлияли на отношение людей к языку тела. В качестве примера назовем лишь одну книгу, а именно «Гаргантюа и Пантагрюэль» замечательного французского писателя XVI века Франсуа Рабле, и многие живописные полотна мастеров прошлого, в которых жесты, позы, выражения лица и взгляды представлены в исключительно яркой, экспрессивной манере.
Ниже мы проведем реконструкцию некоторых существовавших тогда жестов и через эту реконструкцию выявим представления о них людей. Проводимая реконструкция, как кажется, может в каких-то моментах не только дополнить историю кинесики, но и помочь глубже понять отдельные места и идеи в разбираемых текстах.
11.2. Реконструкция жестов по литературным памятникам
Жесты, обозначенные в книгах Дж. Свифта, составляют существенный элемент текста, потому что служат основным, естественным и эффективным средством общения главного героя с другими персонажами. Именно роман-путешествие, к жанру которого принадлежат обе упомянутые книги, позволяет продемонстрировать универсальность языка жестов и некоторые его характеристики, как они тогда виделись людям. Попадание Гулливера сначала в страну маленьких человечков Лилипутию, затем в страну великанов Бробдингнег, а потом в еще одну вымышленную страну Бальнибарби со столицей Лагадо и на летающий остров Лапута и др. — все эти путешествия демонстрируют, помимо прочего, сравнительную легкость межкультурной коммуникации с помощью жестов. По сути дела, эти знаки являются единственным способом общения Гулливера с экзотическими народами, которые не владеют «хоть кому-то понятными» естественными языками.
Жесты же понятны всем его собеседникам. Ср.: (1172) Я не мог сдержать своего нетерпения и <…> несколько раз поднес палец ко рту, желая показать, что хочу есть. Гурго <…> отлично понял меня (Дж. Свифт. Путешествия Гулливера. Часть 1); (1173) О том, что это была именно особа, я, невзирая на ее малые размеры, безошибочно догадался по походке: лилипутские женщины, как и наши, ходят, чуть покачивая бедрами (Эротические приключения Гулливера. Часть 1); (1174) Я протянул вперед ладонь, положив ее тыльной стороной на пол, приглашая тем самым даму ступить на нее (там же. Часть 1).
Некоторые невербальные знаки, встречающиеся в романах, носят, однако, символический, а не иконический и не инструментальный характер. Поэтому они сегодня кажутся нам и трудно воспроизводимыми, и плохо понимаемыми. Тезис об универсальности и общепонятности жестов писатель фактически не только ставит под сомнение, но и местами просто высмеивает. Когда коммуникация Гулливера с лилипутами оказывается или может оказаться провальной, Гулливер прибегает к словам, как в случае, представленном примером (1175), где он, видимо, использует слова «иностранного» лилипутского языка:
(1175) Я просил его величество быть спокойным на этот счет, заявив, что готов раздеться и вывернуть карманы в его присутствии. Все это я объяснил частью словами, частью знаками (Дж. Свифт. Путешествия Гулливера, ч. 2).
Впрочем, поскольку слова далеко не всегда помогают пониманию смысла сообщения, персонажи Свифта часто прибегают к жестам и к действиям, заменяющим слова. Не случайно писателю удается на основе невербальных способов поведения сравнительно простым способом донести до читателя собственные философские и социальные воззрения. Так, писатель выразил в романах свое отношение к Академии, которую называет Академией Прожектеров, и к ее «научным» изысканиям в области механики и математики, обработки земли и астрономии, высмеял существовавшую тогда практическую медицину, см. фрагменты (1176) и (1177) из «Путешествий Гулливера»:
(1176) Я посетил также математическую школу, где учитель преподает по такому методу, какой едва ли возможно представить себе у нас в Европе. Каждая теорема с доказательством тщательно переписывается на тоненькой облатке чернилами, составленными из микстуры против головной боли. Ученик глотает облатку натощак и в течение трех следующих дней не ест ничего, кроме хлеба и воды. Когда облатка переваривается, микстура поднимается в его мозг, принося с собой туда же теорему <…> (Дж. Свифт. Путешествия Гулливера).
(1177) Я пожаловался <…> на легкие колики, и мой спутник привел меня в комнату знаменитого медика, особенно прославившегося лечением этой болезни путем двух противоположных операций, производимых одним и тем же инструментом. У него был большой раздувальный мех с длинным и тонким наконечником из слоновой кости. Доктор утверждал, что, вводя трубку на восемь дюймов в задний проход и втягивая ветры, он может привести кишки в такое состояние, что они станут похожими на высохший пузырь. Но если болезнь более упорна и жестока, доктор вводит трубку, когда мехи наполнены воздухом, и вгоняет этот воздух в тело больного; затем он вынимает трубку, чтобы вновь наполнить мехи, плотно закрывая на это время большим пальцем заднепроходное отверстие. Эту операцию он повторяет три или четыре раза, после чего введенный в желудок воздух быстро устремляется наружу, увлекая с собой все вредные вещества (как вода из насоса), и больной выздоравливает (Дж. Свифт. Путешествия Гулливера).
В своих книгах Дж. Свифт сатирически высмеивает самомнение и тщеславие людей. В стране Glubbdubdrib ‘Глаббдобдриб’ Гулливер знакомится с чародеями, способными вызывать тени умерших, и беседует со специалистами по древней истории, обнаруживая, что, в сущности, все было не так, как пишут в исторических сочинениях. Там же он узнает про struldbrugs ‘струльдбругов’ — людей, рожденных вроде бы нормальными, но фактически бессмертных. Бессмертие, однако, не приносит струльдбругам счастья, поскольку они обречены на бесконечную старость, страдания и болезни, которые приходят к ним сразу после тридцати лет (в частности, в это время они теряют зрение и волосы).
Высказывает Свифт и оригинальные суждения о свободной и подлинной любви, человеческой преданности и предательстве, нравственности и морали и отношения к ним людей, ср.:
(1178) Мне еще предстояло узнать, что нравы в Лилипутии довольно свободные, и хотя начальство и пытается насаждать нравственность <…>, население да и сами власть имущие таковой не следуют; одобряя мораль только на словах, они в реальной жизни действуют, согласуясь более со своими подспудными и явными желаниями (Эротические приключения Гулливера).
Однако для нас интереснее всего отношение Дж. Свифта к языку как средству общения. Писатель считал и устную, и письменную форму естественных языков весьма несовершенными. Большинство лилипутов у него говорят резкими и визгливыми (shrill) голосами, их разговоры в основном весьма эмоциональные и ведутся на повышенных тонах. Многие слова лилипутского языка и языков других стран, в которых побывал Гулливер, содержат трудно произносимые сочетания звуков. Ср., например, английские имена Brobdingnagians (название страны), ihnuwnh (слово языка гуигнгнмов, а вот к нему авторский комментарий: «The word is strongly expressive in their language, but not easily rendered into English; it signifies „to retire to his first mother“» ‘это слово в их языке очень экспрессивное, но его непросто перевести на английский язык, оно обозначает «вернуться к своей первой матери»’ (англ. версия Путешествий Гулливера. Книга 4, 176, здесь и далее перевод наш. — Авторы), gnnayh ‘хищная птица’, Houyhnhnms ‘гуигнгнмы’.
Фонетика слов их языка «очень неприятная» — слова содержат много назальных и задненебных согласных, ср. «In speaking they pronounce through the Nose and Throat» ‘они <слова> произносятся через нос и горло’ (там же, 219). См. также труднопроизносимые русские переводные эквиваленты английских имен Лаггнегг, Глаббдобдриб, Глюмдальклич или фразы типа (1179):
(1179) Она дала мне имя Грильдриг, которое утвердилось за мной сперва в семье, а потом и во всем королевстве. Это слово означает то же, что латинское «homunculus», итальянское «homynceletino» и английское «mannikin» (Дж. Свифт. Путешествия Гулливера).
А вот еще одна показательная цитата из «Путешествий Гулливера» (гл. V):
(1180) Мы пошли в школу языкознания, где заседали три профессора на совещании, посвященном вопросам усовершенствования родного языка. Обсуждались разные проекты. Первый проект предлагал сократить разговорную речь путем сведения многосложных слов к односложным и упразднения глаголов и причастий, так как в действительности все мыслимые вещи суть только имена. Второй проект требовал полного упразднения всех слов; автор этого проекта ссылался главным образом на его пользу для здоровья и сбережение времени. Ведь очевидно, что каждое произносимое нами слово сопряжено с некоторым изнашиванием легких и, следовательно, приводит к сокращению нашей жизни. А так как слова суть только названия вещей[115], то автор проекта высказывает предположение, что для нас будет гораздо удобнее носить при себе вещи, необходимые для выражения наших мыслей и желаний. <…> Многие весьма ученые и мудрые люди пользуются этим новым способом выражения своих мыслей при помощи вещей. Единственным его неудобством является то обстоятельство, что <…> собеседникам приходится таскать на плечах большие узлы с вещами, если средства не позволяют нанять для этого одного или двух дюжих парней. Мне часто случалось видеть двух таких мудрецов, изнемогавших под тяжестью ноши, подобно нашим торговцам вразнос. При встрече на улице они снимали с плеч мешки, открывали их и, достав оттуда необходимые вещи, вели таким образом беседу в продолжение часа; затем складывали свою утварь, помогали друг другу взваливать груз на плечи, прощались и расходились (Дж. Свифт. Путешествия Гулливера).
Мудрецы, над которыми издевается Дж. Свифт, вынуждены, чтобы разговаривать с другими людьми, взваливать на плечи и повсюду таскать с собой тяжелые мешки, что, по мнению писателя, и является «достоинством» языка. Тяжесть, которую носили люди, сравнивается писателем с громоздкостью языка.
Естественные языки подверглись критике Свифта еще и в другой связи. По его мнению, естественные языки меняются столь неупорядоченно, незакономерно и быстро, что «при каждом возвращении на родину я, помнится, находил большие перемены в прежнем диалекте и едва мог понимать его». Эту мысль Дж. Свифт высказывает в письме от лица Гулливера к своему родственнику Ричарду Симпсону на самых первых страницах своего романа.
Язык не может тем самым служить надежным и удобным средством устного общения. Впрочем, письменные формы языков тоже не следуют строгим нормам, не придерживаются орфографических традиций и не пользуются принятыми когда-то моделями. Например, лилипуты, вместо того чтобы писать слева направо, справа налево или вверх и вниз, пишут наискось от одного угла страницы до другого, и Свифт видит в этом их «сходство с порочной практикой английских леди».
Наконец, естественный язык ни в одной из своих форм не может воспрепятствовать человеческой лжи, обману, политической интриге и дипломатической игре. Он неэффективен и не обладает нужной образностью для передачи идей. А вот язык жестов, напротив, естествен, понятен и легко дешифруется. Когда в первой книге «Путешествий Гулливера» герой дважды не сумел понять, какую информацию лилипуты передали ему жестами, весьма напоминающими по форме жесты из руководства Дж. Балвера, о котором шла речь выше, Свифт объясняет, что это произошло скорее по причине недостаточной сметливости Гулливера или плохого знания им языка жестов, чем из‐за национальных или культурных границ.
Представление о том, что во всех странах люди пользуются тем же языком жестов, что и Гулливер, было широко распространено во времена Свифта. Считалось, что язык жестов является в хорошем смысле консервативным и устойчивым, что смысл и форма телесных знаков не меняются так быстро, как смысл и форма языковых знаков.
Однако чтобы находиться в стране и общаться с народом, необходимо знать не только знаки и способы их комбинирования, нужно еще знать нормы общения, этикетные правила и формулы, стереотипные модели коммуникативного поведения, а также обычаи, пристрастия и любимые народом жестовые формы. Например, надо знать, что в Лилипутии популярны такие невербальные ритуалы, как ритуал вызова соперника на дуэль, когда оскорбленный должен явиться к оскорбителю и притоптыванием и испусканием ветров известить его о желании драться, надо знать, что смыслы непонимания и недоумения в разного характера проблемных ситуациях могут передаваться трясущейся головой, или помнить, что в целом ряде эмоционально насыщенных ситуаций общения лилипуты «жестикулируют больше лицом, чем руками».
Подведем итог.
Из обеих проанализированных нами книг мы узнаем, что основные классы жестов и жесты прошлого были в Англии хорошо известны. Это разнообразные поклоны, рукопожатия, поцелуи (например, жесты поцелуй в щеку и поцелуй кончиков пальцев), прикладывание руки к груди как жеста клятвы или благодарности, поднятие головы и закатывание глаз как невербальные знаки размышления, жест перст указующий или жесты поднятие вверх рук или глаз в знак восхищения. Речь при исполнении жестов не обязательна, так, лилипуты переходят исключительно на речь, как правило желая скрыть от собеседника или от наблюдателя информацию, а не сообщить ему что-то.
Проведенная нами реконструкция показывает, что во времена, когда жил и работал Дж. Свифт, отношение людей к жестам и их роли в устной коммуникации было противоположным тому, которое повсеместно принято сегодня, а именно, в те годы жесты играли главенствующую, а не подчиненную роль. Универсальность и широкое распространение языка жестов противопоставлялись неуниверсальности и узкому распространению конкретного естественного языка.