1. Идея
Мы назвали прекрасное идеей прекрасного. Это нужно понимать таким образом, что само прекрасное должно быть постигнуто как идея, и притом как идея в определенной форме, как идеал. Идея есть вообще не что иное, как понятие, реальность понятия и единство их обоих. Понятие как таковое еще не является идеей, хотя между ними часто и не делают различия; лишь понятие, присутствующее в своей реальности и положенное в единстве с ней, есть идея.
Мы не должны представлять себе это единство как простую нейтрализацию понятия и реальности, при которой оба теряют свое своеобразие и качество, подобно тому как едкий калий и кислота нейтрализуют друг друга в соли, взаимно притупив свои противоположности. В нашем единстве понятие, напротив, остается господствующим. Ибо в соответствии со своей природой оно в себе уже тождественно с реальностью и поэтому порождает ее из самого себя как свою собственную реальность, которая и является его саморазвитием. Оно не теряет в ней ничего своего, но реализует лишь само себя, понятие, оставаясь в этой объективности в единстве с собою. Такое единство понятия и реальности есть абстрактное определение идеи.
Как ни часто употребляют слово «идея» в теории искусства, всё же некоторые весьма превосходные знатоки искусства высказывали чрезвычайную враждебность к этому термину. Новейшим и наиболее интересным образчиком такого отношения к термину «идея» служит полемика г. фон Румора в его «Итальянских исследованиях». Она исходит из практического интереса к искусству и нисколько не затрагивает того, что мы называем идеей. Ибо г. фон Румор, незнакомый с тем, что новейшая философия называет идеей, смешивает идею с неопределенным представлением и с абстрактным, лишенным индивидуальности идеалом, который выдвигается известными теориями и художественными школами. Указывая на определенные согласно своей истине и ясно очерченные природные формы, фон Румор противопоставляет их идее и абстрактному идеалу, создаваемому художником из самого себя. Разумеется, художественное творчество, руководящееся такими абстракциями, неправомерно и столь же неудовлетворительно, как если бы мыслитель мыслил согласно неопределенным представлениям и не шел бы в своем мышлении дальше неопределенных содержаний. Но от такого упрека свободно во всех отношениях то, что мы обозначаем выражением «идея», ибо последняя всецело конкретна внутри себя; она представляет собой целостность определений и прекрасна лишь как непосредственное единство с соразмерной ей объективностью.
Г-н фон Румор, высказавшись в своих «Итальянских исследованиях» (т. I, стр. 145–146), приходит к следующему заключению: «Красота в самом общем и, если угодно, современном смысле охватывает собою все те свойства вещей, которые возбуждают чувство зрения, доставляя этим удовлетворение, или настраивают через него особым образом душу и радуют дух». Эти свойства, по его мнению, распадаются в свою очередь на три разряда, «из которых один действует лишь на чувственный глаз, другой действует на особую, по-видимому, врожденную человеку способность постигать пространственные отношения, а третий, в первую очередь, на интеллект и лишь затем через познание – на чувство». Это последнее важное свойство покоится, по мнению нашего автора, на формах, «которые совершенно независимо от чувственно приятного и от красоты меры вызывают известное, нравственно-духовное приятное чувство, отчасти проистекающее из радостного характера вызванных (нужно думать, нравственно-духовных?) представлений, отчасти же прямо возникающее из удовольствия, которое вызывается в нас одной лишь деятельностью ясного познавания» (стр. 144).
Таковы определения прекрасного, выдвинутые этим основательным знатоком искусства. Для известной ступени образования эти положения, может быть, и достаточны, но философски они никак не могут удовлетворять нас. По существу, это рассуждение сводится лишь к тому, что в чувстве зрения или в духе, а также в интеллекте вызывается удовольствие, что пробуждается переживание, вызывается приятное чувство. Вокруг такого пробуждения удовольствия вращаются все суждения фон Румора. Но с этим сведением действия прекрасного к чувству, к приятному давно уже покончил Кант, ибо уже он пошел дальше чувства прекрасного.
Обратимся от этой полемики к рассмотрению не затронутой ею идеи. Как мы видели, в ней имеется конкретное единство понятия и объективности.
а) Что касается природы понятия как такового, то оно не является в самом себе абстрактным единством, в противоположность различиям, характеризующим реальность, а уже в качестве понятия оно есть единство различенных определенностей и, следовательно, конкретная целостность. Так, например, представления «человек», «синий» и т. д. должны прежде всего называться не понятиями, а абстрактными общими представлениями, которые становятся понятиями лишь в том случае, когда мы показываем относительно них, что они содержат в себе различные стороны в единстве, ибо это в самом себе определенное единство и составляет понятие. Например, представление «синее» как цвет имеет своим понятием единство, и притом специфическое единство, светлого и темного, представление «человек» охватывает противоположности между чувственностью и разумом, телом и душой; однако человек не просто состоит из этих сторон как безразличных друг другу составных частей, а содержит их согласно понятию в конкретном, опосредствованном единстве. Понятие же в такой мере представляет собой абсолютное единство своих определенностей, что последние не существуют сами по себе и не могут выйти из этого единства и реализоваться в самостоятельном отдельном существовании. Благодаря этому понятие содержит в себе все свои определенности в форме этого идеального, духовного единства и этой всеобщности, составляющих его субъективность в отличие от реального и объективного.
Золото, например, обладает специфической тяжестью, определенным цветом, особенным отношением к разнообразным кислотам. Это – различенные определенности, но они слиты в единство, ибо каждая тончайшая частица золота содержит их в нераздельном единстве. Для нас они распадаются, но в себе согласно своему понятию они слиты в нераздельное единство. Такой же характер лишенного самостоятельности тождества носят и различия, которыми обладает внутри себя истинное понятие. Более подходящий пример доставляет нам наше собственное представление и вообще самосознательное «я». То, что мы называем душой и, более точно, «я», есть само понятие в его свободном существовании. «Я» содержит в себе множество различнейших представлений и мыслей; это целый мир представлений. Однако это бесконечно многообразное содержание, поскольку оно находится в «я», остается совершенно бестелесным и нематериальным и, так сказать, сжато в этом идеальном, духовном единстве как чистое, совершенно прозрачное свечение «я» внутри самого себя. Таков тот способ, которым понятие содержит свои различенные определения в идеальном, духовном единстве.
Ближайшими определениями понятия, принадлежащими ему по самой его природе, являются всеобщее, особенное и единичное. Каждое из этих определений, само по себе взятое, было бы голой односторонней абстракцией. Однако в понятии они наличны не в этой односторонности, а в их идеальном, мысленном единстве. Понятие есть всеобщее, которое, с одной стороны, отрицает себя само через себя, чтобы стать определенностью и обособлением, но, с другой стороны, также и снимает эту особенность как составляющую отрицание всеобщего. Ибо в особенном, которое представляет собой лишь особенные стороны самого всеобщего, последнее не приходит к чему-то абсолютно другому, а восстанавливает в особенном свое единство с собою как всеобщим. B этом возвращении к себе понятие есть бесконечное отрицание, но это не отрицание по отношению к иному, а самоопределение, в котором оно остается соотносящимся лишь с собою утвердительным единством. Таким образом, оно есть истинная единичность как всеобщность, которая в своих особенностях смыкается лишь сама с собой. Высшей иллюстрацией этой природы понятия может быть признано то, что мы вкратце сказали выше относительно сущности духа.
Благодаря этой бесконечности внутри себя понятие уже в самом себе является целостностью. Будучи единством с собою в своем инобытии, оно свободно и обладает любым отрицанием лишь как самоопределением, а не как чужеродным ограничением посредством другого. Но в качестве такой целостности понятие содержит в себе все то, что выявляет реальность как таковая и что возвращает идею в опосредствованное единство. Тот, кто полагает, что идея – это нечто совершенно другое, чем понятие, нечто отличное от него, не знает ни природы идеи, ни природы понятия. Однако понятие отличается от идеи тем, что оно есть обособление лишь in abstracto, ибо определенность, находясь в понятии, остается замкнутой в единстве и идеальной, духовной всеобщности, представляющей собой элемент понятия.
Но в таком случае само понятие еще сохраняет свою односторонность и страдает тем недостатком, что, хотя оно в самом себе является целостностью, оно свободно развивает лишь аспект единства и всеобщности. Так как эта односторонность несоразмерна сущности понятия, то оно согласно собственному понятию снимает ее. Оно отрицает себя в качестве этого идеального, духовного единства и этой идеальной всеобщности, и все то, что они заключают внутри себя в идеальной субъективности, получает возможность стать реальной, самостоятельной объективностью. Понятие собственной деятельности полагает себя как объективность.
b) Поэтому объективность, рассматриваемая в ее для-себя-бытии, сама есть не что иное, как реальность понятия, но понятия, существующего в форме самостоятельного обособления и реального различения всех тех моментов, идеальным, духовным единством которых было понятие с его субъективной стороны.
Так как только понятие должно дать себе объективное существование и реальность, то объективность должна в самой себе сделать понятие действительным. Однако понятие есть опосредствованное идеальное, духовное единство своих особенных моментов. В сфере своего реального различия идеальное, соответствующее понятию единство особенностей должно восстановить себя в них же самих. В них должна существовать не только реальная особенность, но и их опосредствованное в идеальность единство. Сила понятия в том и заключается, что оно не отказывается от своей всеобщности и не теряет ее в разрозненной объективности, а проявляет свое единство как раз через посредство и в сфере реальности. Ибо его собственное понятие в том и состоит, что в своем инобытии оно сохраняет единство с собою. Лишь таким образом оно является действительной и истинной целостностью.
c) Эта целостность есть идея. Именно идея есть не только идеальное, духовное единство и субъективность понятия, но также и его объективность, однако такая объективность, которая не противостоит понятию как нечто лишь противоположное, а в которой понятие соотносится с самим собою. С обеих сторон – со стороны субъективного и со стороны объективного понятия – идея есть некое целое и одновременно с этим вечно осуществляющееся и осуществленное совпадение и опосредствованное единство этих целостностей. Лишь понятая таким образом, идея есть истина, и притом вся истина.
2. Внешнее бытие идеи
Поэтому все существующее истинно лишь постольку, поскольку оно является существованием идеи. Только идея есть истинно действительное начало. Явление истинно не потому, что оно обладает внутренним или внешним существованием и вообще является реальностью, а оно истинно лишь благодаря тому, что эта реальность соответствует понятию. Лишь при наличии этого соответствия существование обладает действительностью и истиной, и не в том субъективном смысле, что некое существование обнаруживается как соответствующее моим представлениям, а в том объективном значении, что «я» или внешний предмет, поступок, событие, состояние реализуют в своей действительности само понятие. Если это тождество не осуществляется, то существующее есть явление, в котором вместо целостного понятия объективируется лишь какая-нибудь абстрактная его сторона, и эта сторона, поскольку она делается самостоятельной внутри себя и обособляется из целостности и единства, может выродиться и противопоставить себя истинному понятию. Таким образом, лишь соразмерная понятию реальность есть истинная реальность, и она истинна потому, что в ней идея осуществляет сама себя.
3. Идея прекрасного
Мы уже сказали раньше, что красота есть идея. Теперь мы должны добавить, что красота и истина суть одно и то же, ибо прекрасное должно быть истинным в самом себе. Но столь же верно, что истинное отличается от прекрасного. Истинна именно идея, как она существует и мыслится в качестве идеи согласно своему в-себе-бытию и всеобщему принципу. Если это так, то не ее чувственное и внешнее существование, а лишь всеобщая идея в нем имеет значение для мышления. Однако идея должна и внешне реализовать себя и приобрести определенное наличное существование в качестве природной и духовной объективности. Истинное как таковое также и существует. Поскольку оно непосредственно существует для сознания в этом своем внешнем бытии и понятие непосредственно остается в единстве со своим внешним явлением, идея не только истинна, но и прекрасна. Таким образом, прекрасное следует определить как чувственное явление, чувственную видимость идеи. В красоте чувственное и вообще объективное не сохраняет в себе никакой самостоятельности внутри себя, а должно отказаться от непосредственности своего бытия, так как это бытие является лишь существованием и объективностью понятия и положено в качестве реальности, которая воплощает понятие как находящееся в единстве со своей объективностью и которая потому в этом объективном существовании воплощает саму идею.
a) Вследствие этого рассудку невозможно постигнуть красоту. Рассудок не проникает в это единство, а всегда удерживает его различия в их самостоятельности и разделенности, поскольку ведь реальность есть нечто совершенно другое, чем идеальность, чувственное нечто совершенно другое, чем понятие, объективное нечто совершенно другое, чем субъективное, и мы не имеем права соединять такие противоположности. Таким образом, рассудок всегда останавливается на конечном, одностороннем и неистинном. Прекрасное же, напротив, бесконечно и свободно внутри самого себя. Если оно и может иметь особенное и, следовательно, опять-таки ограниченное содержание, то последнее все же должно являться в своем наличном бытии как бесконечная целостность внутри себя и как свобода. Ибо прекрасное есть всецело такое понятие, которое не противопоставляет себя своей объективности и не ставит себя в односторонне конечную и абстрактную противоположность к последней, а смыкается со своей предметностью и бесконечно внутри себя благодаря этому имманентному единству и завершению.
Точно так же понятие, одушевляя реальное внешнее бытие, внутри которого оно находится, благодаря этому свободно в данной объективности, находится в ней у самого себя. Ибо именно понятие не позволяет внешнему аспекту красоты следовать самостоятельно своим законам, а определяет из себя свои обнаруживающиеся в явлении расчленение и облик, которые в качестве согласия понятия с самим собою в его наличном бытии как раз и составляют сущность прекрасного. Скрепляющей же связью и силой является субъективность, единство, душа, индивидуальность.
b) Поэтому, когда мы рассматриваем прекрасное в его отношении к субъективному духу, оно не существует ни для пребывающего в своей конечности несвободного интеллекта, ни для конечной воли.
Как обладающие конечным интеллектом, мы ощущаем внутренние и внешние предметы, наблюдаем, чувственно воспринимаем, доводим их до нашего созерцания, представления и даже до абстракций нашего мыслящего рассудка, который сообщает им абстрактную форму всеобщности. Конечный и несвободный характер всего этого заключается в том, что вещи предполагаются самостоятельными. Мы приспособляемся к вещам, предоставляем им свободу действия и порабощаем наши представления и т. д. верой в вещи, так как мы убеждены, что правильно понимаем объекты лишь в том случае, если относимся к ним пассивно и ограничиваем всю свою деятельность формальной стороной внимания и отрицательной стороной недопущения фантазий, предвзятых мнений и предубеждений. Принимая эту одностороннюю свободу предметов, мы непосредственно устанавливаем несвободу субъективного понимания. Ибо для последнего содержание дано, и вместо субъективного самоопределения выступает простое получение извне и восприятие существующего в том виде, как оно налично в качестве объективности. Истина согласно этой предпосылке может быть достигнута нами лишь посредством подчинения всего субъективного.
То же самое имеет место, хотя и обратным образом, в конечной воле. Здесь интересы, цели и намерения находятся в субъекте, который хочет утвердить их вопреки бытию и свойствам вещей, ибо субъект может осуществлять свое решение лишь постольку, поскольку он уничтожает объекты или заменяет их, перерабатывает, формирует, упраздняет их качества или заставляет их воздействовать на огонь, огонь на железо, железо на дерево и т. д. Здесь мы лишаем вещи их самостоятельности, так как субъект заставляет их служить себе, рассматривает их и пользуется ими как полезными, то есть как предметами, имеющими свое понятие и свою цель не внутри себя, а в субъекте, так что их отношение, и притом служебное отношение, к субъективным целям и составляет их настоящую сущность. Субъект и объект поменялись ролями. Предметы сделались несвободными, субъекты – свободными.
На самом же деле в обоих отношениях обе стороны конечны и односторонни, и их свобода является лишь мнимой свободой.
В теоретической области субъект конечен и несвободен из-за вещей, которые предполагаются самостоятельными. В практической области он несвободен вследствие односторонности, борьбы и внутреннего противоречия между целями и возбужденными извне влечениями и страстями, а также вследствие никогда не устранимого противодействия объектов. Ибо разделение и противоположность обеих сторон, предметов и субъективности, составляет предпосылку этого отношения и рассматривается как его истинное понятие.
Такой же конечностью и несвободой страдает объект в обоих отношениях. В теоретическом отношении его самостоятельность представляет собой лишь кажущуюся свободу, несмотря на то, что она признается предпосылкой. Ибо объективность как таковая лишь есть, но ее понятие как субъективное единство и всеобщность не существует внутри ее сферы для нее. Это понятие находится вне ее, и каждый объект, вследствие того что его понятие внешне ему, существует только как чистая особенность, обращенная в своем многообразии во внешний ей мир и подверженная в своих бесконечно многосторонних отношениях возникновению, изменению, насилию и гибели от воздействия других объектов. В практическом отношении эта зависимость определенно положена как таковая, и сопротивление вещей воле носит относительный характер, не имеет в себе силы окончательной самостоятельности.
с) Рассматривая объекты как прекрасные, мы соединяем обе точки зрения, так как снимаем их односторонность как относительно субъекта, так и относительно его предмета, и этим снимаем их конечность и несвободу.
Со стороны теоретического отношения объект рассматривается не просто как существующий единичный предмет, который имеет свое субъективное понятие вне своей объективности и в своей особенной реальности расходится по самым разнообразным направлениям, вплетаясь в многообразные внешние отношения. Прекрасный предмет обнаруживает в своем существовании реализацию своего понятия и показывает в нем самом субъективное единство и жизненность. Этим объект отказался от направленности вовне и возвратился внутрь себя, уничтожил свою зависимость от другого и превратил для рассмотрения свою несвободную конечность в свободную бесконечность.
«Я» также перестает быть по отношению к объекту лишь абстракцией фиксирования, чувственного созерцания, наблюдения и разложения отдельных созерцаний и наблюдений на абстрактные мысли. Оно становится в этом объекте конкретным в самом себе, так как объединяет понятие и реальность, соединяет для себя в их конкретности абстрактные стороны, разделенные ранее на «я» и предмет.
Что же касается практического отношения, то, как мы уже показали это более подробно при рассмотрении прекрасного, вожделение также отступает назад, субъект устраняет свои цели по отношению к объекту и рассматривает его как самостоятельный внутри себя, как самоцель. Этим устраняется чисто конечное отношение предмета, в котором он служил внешним целям как полезное средство их осуществления и либо несвободно сопротивлялся выполнению этих целей, либо оказывался вынужденным принять в себя чуждую цель. Одновременно исчезло и несвободное отношение практического субъекта, так как он не распадается больше на отличные друг от друга субъективные намерения и т. д. и их материал и средства, не останавливается на конечном отношении простого долженствования при выполнении субъективных намерений, а имеет перед собой полностью реализованные понятия и цель.
Рассмотрение прекрасного носит поэтому свободный характер. При таком подходе предметам предоставляют существовать в их свободе и бесконечности, не желают обладать этими предметами, использовать их для удовлетворения конечных потребностей и намерений, так что объект в качестве прекрасного не выступает как предмет, притесняемый нами или угнетаемый другими внешними предметами.
Согласно сущности прекрасного в прекрасном объекте должны проявляться как его понятие, цель и душа, так и его внешняя определенность, многообразие и реальность, и притом как проистекающие из самого предмета, а не из чего-то другого. Как мы уже видели, прекрасный предмет истинен лишь как имманентное единство и согласие подлинной сущности и понятия и определенного внешнего бытия. Далее, так как само понятие есть нечто конкретное, то его реальность являет себя как всецело завершенное образование, отдельные части которого находятся в идеальном, духовном единстве и проникнуты душой. Ибо согласие между понятием и явлением есть их полное взаимопроникновение. Поэтому внешняя форма и образ не остаются отделенными от внешнего материала или механически запечатленными в нем для достижения каких-то посторонних целей, а являются кристаллизующейся из себя формой, присущей самой реальности в соответствии с ее понятием.
Наконец, как бы ни согласовывались особенные стороны, части, члены прекрасного объекта в идеальное, духовное единство и как бы они ни обнаруживали это единство и согласие, оно должно открываться в них лишь таким образом, чтобы они сохраняли по отношению друг к другу видимость самостоятельной свободы, то есть они должны обладать не только идеальным единством, подобно членам понятия как такового, а должны обнаруживать также и момент самостоятельной реальности. Оба момента должны присутствовать в прекрасном объекте: положенная понятием необходимость в совмещении различных аспектов и видимость их свободы как возникших для себя, а не только для единства. Необходимость как таковая представляет собой отношение между сторонами, которые по своей сущности так связаны друг с другом, что вместе с одной непосредственно полагается и другая. Хотя такая необходимость и должна присутствовать в прекрасных объектах, она не может выступать в форме самой необходимости, а должна скрываться за видимостью непреднамеренной случайности. В противном случае реальные особенные части теряют свои позиции, перестают существовать ради своей действительности и обнаруживают лишь абстрактное подчинение своему идеальному, духовному единству.
Благодаря этой свободе и бесконечности, которую заключает в себе понятие прекрасного, а также объективность прекрасного и субъективное рассмотрение этой объективности, – благодаря этому область прекрасного исторгнута из относительной по своему характеру сферы конечных отношений и вознесена в абсолютное царство идеи и ее истины.