Барин кривыми ножницами выстриг на спине у быка букву L и XXXV, значения которых ни Яан, ни Ээва никак не могли понять. С каждым лязгом ножниц Ээвино сердце все сильнее сжималось от печали. Ей вспомнилось, как она выращивала Пуню.
— На племя? — решилась спросить она.
— На откормку и на убой! — ответил презрительно барин.
Ээва вздохнула.
И когда Пуню отвязали и Яан с пастушком собрались вести его, Ээва слезла с телеги, погладила своего быка и отвела глаза в сторону.
— Вот и нет уж больше нашего Пуню! — вздохнула она, и ее нижняя губа задрожала. Ээве было очень жаль быка.
Домой Яан возвращался пьяным.
— А где Пуню? — спросил дома Юку.
— Барин увел Пуню!
— К себе? — спросил Юку, и губы его тоже задрожали.
— Не плачь, не плачь! — утешала его мать. — Мы ведь получили деньги! — И мать дала Юку конфетку.
— Деньги, деньги! — продолжал ныть Юку. — За нашего хорошего Пуню денежки!
У Ээвы на сердце стало еще тяжелее.
На следующий день утром Яан пошел на мызу платить арендную плату. Было уже так заведено, что хозяева расплачивались за аренду только что вырученными на базаре деньгами. А заодно на мызе, точно на второй ярмарке, снова вспрыскивали продажу.
Барин получал свое, кабак — свое.
Поздно вечером вернулся Яан домой изрядно пьяный.
Не успев войти, он сразу же сердито рявкнул:
— Иба! Принеси поесть! Черт бы тебя побрал с твоим быком!
— Чего ты разошелся! — старалась успокоить его Ээва. — К нам пришла двоюродная сестра Мари.
— Ее рассчитали?
— Нет.
— Или она пришла посмотреть, какие у нас большие быки?
— Здравствуй, Яан! — сказала, подойдя, горничная с мызы, Ээвина двоюродная сестра.
— Здорово!
— Ты посмотри, какие красивые игрушки принесла Мари нашему Юку, — радовалась Ээва. — Юку, пойди сюда!
Юку вышел из горницы с ружьем и трубой.
Яан посмотрел и плюнул.
— Что с тобой? — допытывалась Ээва.
— Что со мной? — ответил Яан. — Барин сказал: «Ну, Яан, в будущем году истекает срок контракта, тогда заключим новый!» — «Да не мешало бы заключить! — сказал я ему. — Надо бы снизить аренду — а то мне никак не справиться!» — «Да ты ведь продаешь отличных быков! — ответил барин. — Я слышал, ты получил за своего быка семьдесят шесть рублей. А ты выращивай не одного, а двух или трех!» Черт возьми, меня зло взяло. Я выращивай, а ты… Но я смолчал! «Тогда придется мне уходить, — ответил я. — Или, может, барин немного уступит?» — «Нет, нет, из этого ничего не выйдет! — сказал он. — Времена тяжелые, никак не свести концы с концами!» Это все твоих рук дело! — упрекал Яан Ээву. — Это ты гонялась за породой. Бог знает, до чего теперь поднимут аренду! Все «хорошая порода, хорошая порода», вот и расплачивайся теперь!
У Яана было отвратительное настроение.
Тут Мари принялась рассказывать о своих господах, о том, какие они бережливые — каждая копейка у них на учете.
— Взять хоть прислугу, — продолжала Мари, — бог ты мой, до чего же они бережливы! Салаку дают по счету, даже хлеб выдается по весу: на завтрак, на обед и ужин каждому по салаке и три фунта хлеба в день.
— Да что же с этой одной салаки? — засмеялась Ээва.
— Конечно, что с нее? — подтвердила Мари. — Вот намедни было смеху! Пришла новая прачка, дочь старой Ану из Тамме, Кадри. Вот у кого язык хорошо подвешен! Она говорит экономке: передай, мол, барыне, что Кадри одной салаки мало! Та и передала. Барыня велела спросить: «Сколько же хочет Кадри?» Кадри говорит: «Пять штук». Барыня всплеснула руками, но все-таки выдала, а сама потом пришла с экономкой посмотреть, куда прачка денет салаку. А Кадри, у них же на глазах, взяла да съела пять рыбок, запила штофом кваса и говорит: «Ну вот, теперь хоть немножко червячка заморила!»
Барыня велела экономке перевести, что сказала Кадри, — разозлилась очень и ушла. Кадри вскоре рассчитали; барыня сказала: «От такой обжоры мыза в трубу вылетит!».
Ээва громко рассмеялась.
Яан вытащил из кармана бутылку водки и предложил Мари. Та поморщилась — не захотела.
— Что ты ей предлагаешь? Что, у нее на мызе мало этого добра? — сказала Ээва.
— Ох нет, — возразила Мари, — изредка разве, когда к барину наедут гости, вот как вчера, когда были ихний двоюродный брат и много других господ, — ну, тогда и нам перепадает немного.
— Значит, у вас вчера был праздник? — спросила Ээва.
— Не то что праздник, просто гости, — ответила Мари и начала расписывать, как едят и пьют господа.
— Что же они пьют? — допытывалась Ээва.
— Пьют вино! Сладкое.
— Как вишневка? — спросила Ээва.
— Вишневка! — засмеялась Мари. — Они пьют такое вино, что стоит по шесть или по семь рублей бутылка.
Ээва испугалась.
— Как ты сказала? — переспросила она.
— Такое вино, что стоит шесть-семь рублей бутылка.
— Бог ты мой! И сколько же они этих бутылок выпивают?
— Десятками! — ответила Мари.
И тут она начала рассказывать обо всем, что видела и слышала в имении, о карточной игре, и о том, как вчера вечером один молодой человек, двоюродный брат ее господ, высокий, красивый мужчина со шрамом на щеке (удар рапирой в студенческие годы), проиграл восемьсот рублей.
Ээва чуть не вскрикнула!
А Яан выпил водки!
— А не было ли у этого барина на правом глазу черной бородавки? — спросила Ээва.
— Как же, была! — ответила Мари.
— Ох ты, великий боже! А нашего Пуню!..
Маленький Юку услышал имя Пуню и сказал:
— Нашего хорошего Пуню за денежки!
Яан выпил еще стопку и сплюнул…
Разговор оборвался.
Ээва суетилась по хозяйству, готовила ужин и думала: «Наш Пуню, наш Пуню!» Маленький Юку опять напомнил ей о Пуню. И в памяти Ээвы встали те дни, когда она выкармливала бычка. Припомнилось и то, как в конце концов пришлось его отдать за дешевую цену — ведь времена были тяжелые!
Яан мало ел, больше пил, и наконец улегся на полатях, опять упершись ногами в печь.
Хоть он и был пьян, но дело с арендой не выходило у него из головы. Уж этот проклятый Пуню! Глаза Яана слипались, голова шла кругом. Он видел себя на мызе: барин прогнал его, потому что он был пьян. Яан ушел. Вдруг он очутился в раю, и там ему сказали: «Трудитесь на земле — и земля будет ваша!» Он взял лопату и пошел; однако на том месте, которое ему отвели, был уже кто-то другой, и он сказал Яану. «Это мое, тут не трогай!» Яан отправился дальше — там повторилась та же история. Наконец он увидел, что вся земля набита кольями — податься некуда! Яан пустился бежать. Бежит, бежит… внезапно его останавливает кто-то и говорит: «Куда ты, бык, бежишь?» Его забирают и ведут на ярмарку: Ээва сидит на телеге, пастух погоняет — некуда деваться! Вдруг его хватает мясник и начинает резать. Режет и режет, все глубже и глубже. Яан чувствует страшную боль, он начинает вопить: «О-о-оо!»
— Что ты орешь? — вдруг кричит Ээва и расталкивает Яана. — Видно, опять тебя кошмар давит?
Тряся головой, сердитый встает Яан.
— Что с тобой? — спрашивает Ээва.
— Меня продали вместо быка!
— Ох ты, господи! — вздыхает Ээва. — Чего ты только не видишь во сне! Хорошо еще, что это наяву не случилось! — пробует она пошутить.
— И то, пожалуй, правда, — отвечает Яан. — Уж такова история одного быка! — И он слезает с полатей.
Да. Хорошо, конечно, что такие неприятные вещи не случаются наяву, что такие скверные истории бывают только с быками, как об этом повествует история этого быка.
АНТОН ТАММСААРЕ
ПУТЕШЕСТВИЕ В ИТАЛИЮ© Перевод О. Наэль
Они проводили медовый месяц, вернее лишь медовые дни и медовые часы, так как на большее не хватало времени. Муж служил в каком-то учреждении, а после обеда садился за работу, которую брал на дом; жена преподавала в начальной школе, а по вечерам исправляла тетради или давала частные уроки, чтобы тоже подработать немного. Каждую свободную минуту они старались посвятить самообразованию — читали, ходили на лекции. Даже театр и концерты они посещали не для развлечения, а для каких-то более серьезных и важных целей.
Все это казалось им в порядке вещей, ведь они были бедны, как церковные мыши: не было у них ни приличной одежды, ни даже настоящей квартиры, не говоря уже о мебели и всем прочем. Лишь одно сокровище было у них — вера в свою счастливую звезду, вера, которая превращала мечты в ощутимые и реальные вещи. Так они жили и работали, словно уже достигли того, к чему так стремились: уютной квартирки, где можно устраивать маленькие вечеринки в кругу близких друзей.
Конечно, у них были и другие мечты, но эти мечты как бы уходили за пределы досягаемости, за пределы вероятного. Они осуществятся лишь после того, как счастье будет достигнуто, когда все, во что верят молодые, наконец сбудется. Только тогда эти далекие грезы станут явью, оживут, так что, пожалуй, их можно будет встретить на улице ночью, при луне, в шелковых чулках и лакированных туфельках.
Их величайшая мечта родилась дня через два после свадьбы. Они еще любили ходить под руку, тесно прижавшись, разговаривая И порой заглядывая друг другу в глаза. И тогда им было удивительно хорошо, в его глазах еще горела страсть, а ее щеки покрывались румянцем смущения, — ведь она уже отдавала себе отчет в том, как невыразимо приятно краснеть под взглядом мужа.
Они переходили от одной витрины к другой, разглядывали выставленные там вещи, интересовались их ценой, любовались дорогими украшениями, вид которых приводил молодую женщину в трепет. Незаметно они подошли к витрине бюро путешествий, где были выставлены плакаты с изображением различных видов транспорта — пароходов, автомобилей, поездов, самолетов — и описанием того, какие радости сулит такое удобное, быстрое и увлекательное путешествие.
Через столько-то и столько-то дней или часов можно очутиться в Берлине, Лондоне, Риме и бог знает еще в какой точке земного шара.