— Даже в Италию? — воскликнула девушка, схватив его за руку.
— Даже в Италию, — подтвердил он.
— Будем копить!
— Будем! — ответил он, пожимая ее руку.
— Вот только как со свадьбой, — сказала девушка немного погодя, — мама не хочет, чтобы мы откладывали.
— Ну, тогда справим свадьбу, но будем жить как и до сих пор — квартиру нанимать не станем, мебели покупать не будем, новой одежды тоже — станем жить, как жених с невестой.
— Хорошо! — горячо воскликнула девушка.
В эту минуту из-за угла вышли старик и старушка. Они уже вырастили своих детей, и те, кроме младшей дочери, уже вылетели из гнезда. Муж и жена опять остались одни, как много лет тому назад. Теперь у них снова было время, чтобы гулять вдвоем по городу и любоваться роскошными витринами. Сегодня они тоже остановились было у витрины бюро путешествий, но в последнюю минуту старик заметил стоявшую перед ней молодую чету. И, не сказав ни слова, он увлек старушку в переулок, словно испугавшись подобного видения.
— Что ты меня тащишь? — спросила старушка почти с обидой.
— Они там, — ответил муж.
— Кто они?
— Да наши, конечно.
— Ну и что же?
— Они стоят у витрины бюро путешествий и держатся за руки, — ответил муж.
Этого было достаточно. Старушка ни о чем не стала расспрашивать мужа. Старик тоже ничего больше ей не сказал. Тихие и печальные, побрели они к дому, и лишь тогда немного успокоились, когда дома, сунув ноги в мягкие туфли, пригрелись у теплой печки.
1930
ЖИВЫЕ КУКЛЫ© Перевод Л. Божич
Вот уже второй год подряд Дед Мороз приносит Ууно в подарок солдатиков, всадников, пушки, самолеты, броневики и танки. Эти игрушки ему очень нравятся — ведь солдатиков и всадников можно построить в ряд, словно они маршируют. С самолетами можно бегать по комнате, как будто они летают, из пушек можно стрелять, а машины и танки можно завести, и они долго бегают по полу, то тихо, то с грохотом.
Но когда Ууно показал все это богатство сестре Марет, которая года на два старше его, та скривила свои тонкие губы, как бы говоря: «Подумаешь!» Чтобы доказать сестре, что все это вещи стоящие, он зарядил пушку и крикнул:
— Смотри!
— Ну, смотрю, — ответила Марет.
Ууно прицелился в солдатиков и всадников, построенных в шеренгу, и ловко выстрелил в них деревянным снарядом. Но снаряд не задел ни одного солдатика, и Марет сказала:
— Вот видишь — ничего!
— Настоящий снаряд тоже не всегда попадает в цель, — пытался оправдаться Ууно и добавил: — Смотри еще!
— Ну, смотрю.
Ууно еще раз выстрелил в солдатиков и всадников и опять не попал.
Только после третьего выстрела деревянный снаряд угодил в цель и повалил несколько фигурок. А один всадник перевернулся, и у него отлетела голова.
— Вот видишь! — торжествующе закричал Ууно. — Сразу несколько, а у генерала голова с плеч долой.
— Голова-то с плеч, а крови нет, — пренебрежительно сказала Марет, едва взглянув на поле боя.
— Разве и кровь должна быть? — после недолгого раздумья спросил Ууно.
— А если война? — сказала Марет.
— Да ведь это не война, — воскликнул торжествующе Ууно, — это просто так!
Марет то ли не захотела, то ли не нашлась, что ответить, во всяком случае сделала вид, будто слова брата вполне резонны. Но, немного подумав, она сказала с жаром:
— Вот ты стреляешь, а ни дыма, ни выстрела нет! Ничего нет!
— Да, хоть бы дым шел или выстрел слышался! — согласился Ууно, чувствуя, что Марет права. Что это за стрельба, если пушка не дымит и не бабахает!
Но у Марет было про запас и еще кое-что, чтобы доказать, как важно ее участие в стрельбе по солдатикам и всадникам.
— Смотри, — сказала она, — у убитых солдат глаза всегда открыты! А почему? Ведь их убило снарядом, а снаряд убивает насмерть.
— Совсем необязательно, — возразил Ууно. — Когда Валту сдох от угара, глаза у него были открыты. Я сам видел, как мама вытаскивала его за ноги во двор.
— Но солдат ведь не собака, чтобы ему умирать с открытыми глазами, — сказала Марет. — Когда бабушка лежала в гробу, глаза у нее были закрыты. У маленького Микка тоже, перед тем как отец закрыл крышку гроба.
— Ну до чего же ты глупая! — воскликнул Ууно. — Разве бабушка и Микк умерли от снаряда? Ведь они болели.
— Ну так что же? — не сдавалась Марет. — Когда человек спит, у него всегда глаза закрыты.
— Солдаты же не спят, они бывают мертвые, если их снарядом убило.
— А мама говорит, что смерть — это тот же сон, только более, долгий и тяжелый. И отец, когда ложится, всегда закрывает глаза, совсем как моя Тийу.
— Так ведь у твоей Тийу души нет! — презрительно ответил Ууно.
— Да уж побольше, чем у твоих солдат. Тийу хоть глаза закрывает, а твои солдаты никогда не закрывают — стоят ли они, лежат ли.
И Марет, взяв свою розовощекую Тийу, несколько раз опустила и подняла ее перед братом, и глаза куклы закрывались и открывались, как будто она то засыпала, то просыпалась, то умирала, то оживала, повинуясь движению рук девочки.
— Да ведь она сейчас не от бомбы падает, — снова попытался возразить Ууно. Но Марет словно только и ждала этих слов. Она немедленно поставила Тийу на пол и сказала:
— Стреляй, чтобы она упала. Тогда и увидим, закроются у нее глаза или нет.
— Но ведь Тийу девочка, а мои солдаты в девочек не стреляют, — сказал Ууно.
— Это ничего, что девочка, теперь и в девочек стреляют, — сказала Марет и, помолчав, добавила, чтобы приободрить брата:
— Ведь папа читал в газетах, что теперь стреляют и в женщин и в детей. Почему же в девочек нельзя?
Это убедило Ууно, и он стал собирать с пола деревянные снаряды, чтобы расстрелять Тийу; та, словно великан, стояла рядом с пехотинцами и всадниками. Голубые глаза ее были широко раскрыты, золотистые косы перевязаны розовой шелковой лентой, красная юбка широко разлеталась, словно поддуваемая ветром. Но когда пушка была уже наведена и снаряд лежал в стволе, Марет сказала:
— Только в глаза ей не стреляй, они у нее очень чувствительные. Ты ее так урони.
— Иначе ее не повалить, только выстрелом в голову — Тийу же очень большая, — высказал предположение Ууно.
— Ничего, повалишь, — заявила Марет. — Тийу ведь не мужчина, и сил у нее не так уж много. Она едва на ногах стоит.
Ууно выпустил первый снаряд, и он пролетел мимо. Второй задел лишь юбку Тийу, не причинив ей никакого вреда. Она стояла, как юная богиня, широко раскрыв глаза, словно земные дела ее не касаются. Следующий снаряд попал Тийу в грудь, она покачнулась, но устояла.
— Я тебе сразу сказал, надо стрелять в голову, а то она не упадет, — объяснял Ууно.
— А ты стреляй, стреляй, ведь на войне тоже двумя-тремя выстрелами ничего не сделаешь, — подзадоривала брата Марет.
И Ууно продолжал обстрел. Но и выстрел в голову не сбил Тийу с ног, будто она была бессмертна.
— Вот бы мне пушку побольше, я ей показал бы, — сказал Ууно, посылая все новые и новые снаряды в синеглазую Тийу. И вдруг произошло чудо — снаряд угодил ей не в грудь, и не в голову, а только в руку, но Тийу упала, сначала как будто на бок, а затем, как полагается, на спину. Глаза ее закрылись.
— Готова! Убита! — в один голос воскликнули дети, а Марет добавила:
— Видишь, глаза у нее закрыты, — сказала она, — а у твоих солдат открыты.
— Ну и что же? — спросил Ууно так, словно уже забыл, о чем они недавно говорили.
— У них же нет души, если они умерли, а глаза не закрыли, — пояснила Марет. — А вот у Тийу есть. Как только ее сбил снаряд, глаза сразу закрылись.
— А почему она не кричит, когда ты ее бьешь? — спрашивает Ууно.
— У нее же не так много души, чтобы она еще и кричать могла, она только глаза закрывает, когда ложится спать или умирает. А твои солдаты умирают с открытыми глазами, совсем как животные. А они ведь не животные, у них, как и у нас, есть две руки и две ноги — значит, они люди.
— Но мы же дети, — попытался Ууно возразить сестре, — мама говорит, что мы дети.
Тут Марет не смогла ответить быстро и ясно. Она подскочила к солдатикам и опять стала доказывать, что, умирая, они должны все же закрывать глаза. Правда, под конец Марет так запуталась в своих объяснениях, что стала противоречить сама себе, но Ууно все же убедился, что у его солдат в самом деле меньше души, чем у Тийу. Это так его угнетало, что он решил непременно поговорить на эту тему с отцом. Почему именно с отцом, а не с матерью? Да потому, что рождественские игрушки обычно присылает Дед Мороз, а отец вроде находится с ним в каком-то тайном сговоре. Дед Мороз не любит иметь дело с женщинами, разве что на рождество иной раз чуть приоткроет дверь, сунет матери в подол мешок с подарками, а сам так и не покажется. Мать могла видеть только его спину, когда он неслышными шагами спускался с лестницы или выходил из ворот. Все казалось таким естественным, что Ууно в конце концов сказал отцу:
— Напиши Деду Морозу.
— Зачем? — спросил отец. — Ведь рождество уже прошло.
— У моих солдатиков нет души, надо ему написать об этом, — объяснил Ууно.
— Кто это тебе сказал? — удивился отец. — Первый раз слышу, что у солдат нет души.
— Марет говорит, что они не закрывают глаза, когда умирают, — пожаловался Ууно.
— Ах та-ак! — задумчиво произнес отец, а Ууно добавил еще:
А вот Тийу закрывает глаза, когда ложится спать или умирает.
— Кто эта Тийу? — спросил отец.
— Разве ты не знаешь? — удивился Ууно. — Тийу — это кукла Марет.
— Но ведь ее звали Маргареете.
— То было вчера, вчера она была немкой, а сегодня уже эстонка.
— Так быстро! — воскликнул отец.
— Марет говорит, что такое уж теперь время.
— Так, так, — согласился отец.
— Ну и теперь Марет говорит, что у ее Тийу больше души, чем у солдатиков, потому что она закрывает и открывает глаза.
— Это потому, сынок, — пытался объяснить ему отец, — что у Тийу настоящая одежда и очень красивые локоны. А если у человека нет ни красивых нарядов, ни локонов, то и души в нем не может быть.