— Мой свекор и свекровь с обеими дочерьми, — твердо ответила молодая дама.
— Да, мой отец, мать и сестры, — вспомнил теперь и супруг.
Я взглянул на циферблат настольных часов, тикавших на камине за их спиной. Вечерний поезд пришел уже двадцать пять минут назад. Странно, что гости еще не прибыли. Еще более странно, что молодожены не встретили своих родственников.
Я понял, откуда дует ветер. Мой друг слинял. Еще один из тех, кто сменил красную студенческую рубашку на серый филистерский халат. Еще один из тех, кто, заручившись должностью и положением в обществе, обзавелся собственным гнездом, уютным, мягким, спокойным, и теперь дрожал от страха потерять его. Еще один из тех, кто купил себе курочку-наседку из вражеской усадьбы и заплатил за нее своими взглядами и идеалами.
Поняв это, я задумал дьявольский план. Бог с вами, я уйду, но прежде сыграю с вами шутку!
— Ну что ж, пусть приходят гости! Найдется ведь уголок и для меня, квартира у вас большая. — Сказал я с хладнокровным нахальством.
— Да, но… — Госпожа Янес словно подавилась рыбьей костью. — Вместе с нашими должны приехать еще господин и госпожа Куллеркуп…
— Не беда! Ведь у вас, если не ошибаюсь, семь комнат…
— Нет, только пять!
— Ну, скажем, пять. В таком случае на каждую комнату не приходится и двух человек. А что касается постелей, то мне ничего не нужно: я охотно посплю и на голом полу.
— Как это можно! — с состраданием произнес мой друг. — Человек должен отдохнуть… Воображаю, как ты устал… Гм, можно, пожалуй, устроить тебя у каких-нибудь знакомых…
— Нет-нет! В целом городе я доверяю только тебе! У меня ведь и у самого найдутся знакомые, но я знаю, что не могу быть у них спокойным: реакционеры, жалкие мещане. Чтобы вы вполне поняли мое положение, я хочу открыть вам одну вещь. Не желая волновать вас, я сперва не все сказал… Меня преследуют, словно дикого зверя. Мне уже вынесен смертный приговор, а моя голова оценена в десять тысяч царских рублей…
Ничто и никогда не доставляло мне такой огромной радости, как вид их мгновенно пожухлых, поблекших лиц. Прошло некоторое время, прежде чем мой друг сумел выдавить из себя хоть слово и спросить, что я такое натворил.
— Получилось нехорошо… Обороняя свой дом, я застрелил драгунского офицера. Если бы не темнота, мне бы не удалось выскочить в окно и удрать в лес…
Это была последняя капля! Барынька вскочила со своего сиденья, затем, словно подброшенный, подпрыгнул и муженек. Они молча уставились на меня и затем обменялись друг с другом долгим взглядом, выражавшим отчаяние.
— Ты сам теперь понимаешь, дорогой товарищ, — я постарался вложить в звук своего голоса торжественность заклинания, — что ты обязан укрыть меня, несмотря ни на что. Это священный долг каждого единомышленника.
Он задумался. Мозг его, видимо, работал с молниеносной быстротой. Но еще более сообразительная супруга опередила его:
— К сожалению, господин Маркус, вы у нас менее всего можете рассчитывать на безопасность. Да будет вам известно: в нашем доме проживает пристав нашего участка!
— Правда, правда, ведь в нашем доме проживает сам пристав! — обрадовался мой приятель. — Пристав и двое или трое городовых…
— Трое или четверо городовых, — в свою очередь дополнила ложь своего мужа госпожа Янес. — И если я не ошибаюсь, жандармский начальник въехал сегодня на третий этаж… По крайней мере, об этом говорили у нас в доме.
— В таком случае, ничего лучшего и пожелать нельзя! — сияя от радости, ответил я. — Меньше всего можно ожидать, чтобы меня стали искать здесь, под самым носом у полиции и жандармов! Ваша квартира просто создана для того, чтобы укрывать политических преступников!
Они опять были побиты. Но барынька не сдавалась, она сделала последнюю слабую попытку:
— Ну хорошо, если даже уладится все остальное, то за своих гостей мы никак не можем отвечать. Мой свекор, а особенно господин и госпожа Куллеркуп ненавидят революционеров…
— А зачем сообщать им, что я революционер?.. Что же касается ваших гостей, милая барыня, — я вытащил часы из кармана, — то они, как видно, не приедут. Вечерний поезд из Тарту прибыл уже сорок пять минут назад.
Лица обоих супругов повернулись к каминным часам, и когда я увидел их снова, они сильно вытянулись.
Но госпожа Янес решила упорствовать в своей лжи:
— Поезд, наверно, опоздал, или они потеряли адрес и ждут нас на вокзале. Ах, как плохо, что мы так заговорились и забыли встретить их! Юри, мы сейчас же должны отправиться их искать!
И она сердито помчалась в переднюю за шубой и шляпой. Мой друг понял ее и пошел следом.
С озабоченной физиономией я тоже вышел в переднюю.
— Будьте осторожны! — шепотом сказал я. — Я положил где-то здесь свой дорожный мешок. Ради бога, не толкните его: там лежит несколько заряженных бомб…
Я ожидал, что барыня взвизгнет, а барин вскрикнет, но действие моих слов оказалось куда сильнее: они стояли передо мной словно парализованные. Мой друг попытался было выразить на своем лице сомнение, но мой мрачный, серьезный взгляд не оставлял места сомнениям.
И вот наступил комический конец жестокой игры. Дрожа всем телом, смертельно бледные, они христом-богом принялись умолять меня, чтобы я пощадил их молодую жизнь и немедленно убрался бы из их дома вместе со своими бомбами. Еще немного — и они повалились бы передо мной на колени…
Мое доброе сердце не могло больше противиться их мольбам. Я снял с вешалки свою ушанку и протянул руку за «мешком с бомбами». Но тут четыре руки вцепились в меня:
— Бога ради, подождите, пока мы не выйдем из дома!
Подняв глаза, я увидел, что остался один в передней приятеля. Я ухмыльнулся, вскинул на плечо свой тощий дорожный мешок и отправился искать другой ночлег.
Выйдя из дому, я не увидел господина и госпожи Янес ни на этой, ни на соседней улице…
1906
ЮХАН ЛИЙВ© Перевод Н. Тойгер
НА ЧУДСКОМ ОЗЕРЕ
Когда в середине зимы наступают трескучие морозы, закованное в лед Чудское озеро потрясает своими оковами. Из его немой глубины, скрытой ледяным покровом, словно гремят пушечные залпы, и на бескрайней заснеженной равнине появляются синие полосы. Человеку, стоящему на берегу, они кажутся вблизи широкими рвами, полными синеющей воды, но чем дальше к горизонту, тем они становятся все уже и, наконец, исчезают синей нитью, тонким волоском, сливаясь с серым небом. Это трещины, которые образовал во льду мороз. Несмотря на жгучую стужу, путник на миг останавливается, пораженный, на берегу этого «озера озер». Слышишь! Грохот и пыхтенье, потом треск — точно это сам Калев мчится по льду в санях, запряженных четверкой коней. То финский дед-мороз несется на гонимых северным ветром ледяных санях. Нет, это только неподвижно застывшая груда льдин, нагроможденных бурной осенью. Но вот опять гремит удар — и прямо из-под ваших ног через озеро стрелой протянулась едва заметная черта. Она быстро расширяется и через несколько часов превращается в огромную трещину.
Но когда лед начинает таять, озеро еще опаснее. Трудно тогда ему довериться, трудно и не верить. Иной раз лед никак не хочет поддаваться. «Нынче и Юри не справится с Пейпси!»[1] — говорят прибрежные жители, когда ледяной панцирь сохраняется на озере до Юрьева дня[2]. А иной раз Пейпси и вовсе нет никакого дела до календаря. Если зима была не слишком сурова, достаточно подуть южному ветру от устья реки Эмайыги — и спящий мертвым сном великан пробуждается за одну ночь, и его свирепый рев оповещает рыбаков в их поселках, что Пейпси сбросил свои оковы. Утром перед глазами прибрежного жителя сверкает синяя вода и плавающие или выброшенные на берег льдины.
Беда тому, кто в такую ночь вышел с неводом, но еще больше хлебнет горя тот, кто в эту пору задумает переправиться через озеро!
Двадцать лет тому назад мартовским утром двое пешеходов стояли на том берегу Чудского озера, неподалеку от города Гдова, — стояли и совещались между собой. Кирсимяэский Яак и ристиотсаский Рейн были родом из Лохусуу; недели две назад они переправились на тот берег Пейпси разведать насчет земли. «В России» в то время легко было арендовать небольшую усадьбу, а другой России, кроме той, что лежит по ту сторону Пейпси, мужики из Лохусуу и Кодавере и не знали. Страх и тоска были написаны на озабоченных лицах мужиков, когда они поглядывали на ту сторону, где их поджидали близкие. Оттепель, теплый южный ветер и рыхлый верхний слой льда не сулили ничего хорошего. Можно было опасаться внезапного ледохода, поэтому мужики торопились сговориться об аренде: вскроется озеро — что станешь делать без денег в незнакомых местах, среди чужих людей? Но озеро кажется совсем ненадежным — как тут быть? Уже добрых полчаса мужики поглядывают то на родной берег, то друг на друга, и ни один не решается заговорить первым.
— Пойдем-ка, Рейн! — Яак глядит вверх, трудно было ему это вымолвить.
Его спутник смотрит на него вопросительно — не потому, что удивляется его словам, он как раз хотел сказать то же самое; просто Рейн, глядя на товарища, чувствует себя смелее.
— Потонем мы с тобою, Яак.
— Потонем — значит, на то воля божья, Рейн.
И снова мужики мерят взглядом пустынное ледяное поле. Дорога на льду отмечена вехами, оба они ходоки хорошие, к вечеру, пожалуй, доберутся домой.
— Я пойду, Яак.
— Я тоже!
Либо потонем, либо нет, Яак.
— Либо жизнь, либо смерть, Рейн. У меня дома жена на сносях, вдруг помрет, пока я буду ледоход пережидать, и я ее больше не увижу!
Держась за руки, Яак и Рейн смело пускаются в путь. Сильный южный ветер дует им в бок, густые тучи затягивают небо, но сердца у мужиков храбрые, кости крепкие, и вскоре уже немалая часть ледяного пространства остается у них за спиной. Все как будто идет хорошо. Тучи не пугают их, к полудню они уже проходят примерно серединой озера. Лед, хоть и покрылся водой, держится еще крепко.