ь пытался, но Брюс не простил: через пару лет новая молния, и уже сгорела вся фабрика. Так-то!
– А последний хозяин?
– Малинин, что ли? А какие к нему предъявы, начальник? Этот и пожить не успел, забрали усадьбу большевики. Мудреное слово такое: национализированный объект.
Мы как раз подошли к самому дому, и я застыл, изучая руины.
Я не фанат архитектуры, не любитель пережитков седой старины. Но все-таки дом фельдмаршала – святыня любого кромешника. Тем более досадно увидеть, как этот дом приходит в негодность. Стекла побиты, штукатурка осыпалась, кирпич и камень крошатся. Часть окон заколочена намертво, колонны на крытом балконе потрескались.
Но в руинах петровских времен ощущалась колоссальная сила. Эти камни и земля впитали столько волшбы, столько сырой бесконтрольной магии, что до сих пор искрило. Немудрено, что купцы и торговцы видели призрак Брюса, хотя его нетленное тело было захоронено под Михаэлькирхе. Слишком много души Брюс вложил в усадьбу, так любил каждый камень и дерево, что не смог отсюда уйти. Подобные проявления в собственном «Пополняемом своде необычных творений и тварей» называл прародитель кромешников «духами места» или «край-модусом», то есть высшим состоянием магии, скопившимся в определенной местности и сформировавшимся в божественный призрак. Если же подойти к вопросу с позиций греческой мифологии, то так мы получали местечковых богов: рек, озер, полей и лесов. Или наших водяных, леших, болотников. Есть еще такая вещь, как намоленность, в случае чудотворных икон, шаманских кругов или древних капищ. Ну а в Глинках проявился усадебный бог, грозный и беспощадный. Если, конечно, старик не врет.
Я рассматривал медальоны-маски, будто врубленные в оформление окон, и думал о том, что грозный фельдмаршал был не прочь пошутить. А может, подобные рожи в стиле шотландской архитектуры? И Брюс всем давал понять, что, служа России, не забывает корни? Нам показывали на занятиях проекции Рослинской капеллы в Шотландии. И там тоже были сплошные уродцы в оформлении колонн и окон, их зовут «зелеными человечками». Если верить «Спискам волшебных строений», это характерный средневековый орнамент: лица в обрамлении листьев и веток, призывающие весну.
Можно долго и кропотливо изучать теорию в библиотеке, но стоит один раз увидеть, как с разума слетает весь лоск, подаренный образованием. Просыпается в душе что-то темное, древнее, вызывающее на спине мурашки. На меня не просто смотрели маски, внаглую показывая языки! Меня разглядывали и препарировали будто несвежий труп, принесенный из морга на потеху студентам. Жутко до тошноты!
Я обошел дом по периметру, оставив смотрителя сторожить главный вход. Ни одна маска не повторялась! Я даже срисовал их в блокнот, отметив, какая где расположена. Всего их обнаружилось пятьдесят семь.
Тут случилось что-то сродни озарению. Я сравнил эти маски с тайными знаками, перерисованными с пергамента. И вновь по спине побежали мурашки, столь близкой стала разгадка! Знаков тоже было пятьдесят семь.
Некогда из усадьбы Глинки вывезли тридцать пять повозок, груженных архивами Брюса, коллекциями немыслимых редкостей и научными изысканиями. Все отправили в Петербург. Но магического архива до сих пор не нашли! Полагают, Брюс чаротворные книги схоронил в Сухаревой башне, устроив тайник между стен. Проверить это возможности нет, поскольку в башне засел Сухарь и, как Кощей, охраняет сокровища. Но вдруг мне достался шифр, указующий на скрытое место в усадьбе? Не таится ли ключ к расшифровке в этих демонических масках?
Я вернулся к центральному входу. Показалось, что сторож чем-то взволнован, а след магии стал отчетливей. Такой душный, такой густой, можно ложкой есть, будто пудинг. Я сглупил, не задал вопроса, но уверился, что старик видел Брюса. А значит, я на пути к открытию!
Стоило успокоиться и обдумать все хорошенько.
Усадьбу разграбили не единожды. И былые владельцы, и местные жители, и приютские, бывшие беспризорники. Она горела при купце Лопатине. А значит, в доме искать тайник нужно в последнюю очередь.
Я повернулся к смотрителю. Тот тоже притих и внимательно за мной наблюдал. Слишком внимательно, исподлобья. Будто нож за спиной приготовил.
– А что, подземелья в усадьбе есть? – спросил я, парируя колкий взгляд, так, что сторож отвел глаза. То-то, милейший, не вздумай дурить, у меня есть право зачистки.
– Подземелий полно, товарищ начальник, – бодро ответил клейменый испод. – Как же без них в эдаком месте! Говорят, все дома переходами связаны, и под храм есть проход, и даже к реке. Может, прокопано что и за реку, но об том указаний нет.
Он помолчал, помялся, поскакал на одной ноге, будто пританцовывал от смущения. Я ждал, что покажет тайный проход в подземную часть усадьбы, но старик ткнул пальцем в блокнот с рисунками:
– Вот вы, товарищ начальник, карандашиком по листкам чирикали. А неверно срисовали уродцев-то. Разве ж этот улыбается? Он брови хмурит! А тот, наоборот, с языком, что лопата.
Я сличил рисунки – и верно. Одна маска хмурилась вместо улыбки, а вторая высунула язык. Я открыл чистый лист и сделал новый набросок, пошел вокруг дома, сверяя личины. На этот раз сторож запрыгал со мной, отчаянно скрипя костылем.
– Это особенность здешняя, – пояснял, страдая отдышкой. – Морды нечистые каменные выражения вдруг меняют. Какая улыбнется, где не просили, какая брови сурово сведет. Про то и в восемнадцатом веке писали, дамы, значит, в дневниках ужасались, требуя валерьяновых капель. Даже в газетах новость была. О Брюсе много небылиц сочиняли, но и правдой чудной не брезговали, иногда попадали в самую точку.
– О чем, например? – я рисовал, меняя морду у пятой маски.
– О том, что летом пруд заморозил, чтобы гости могли на коньках кататься. Или про девку железную, что прислуживала за обедом. А еще прилетал к кудеснику Брюсу огнедышащий змей-дракон, и Брюс на нем катался в ночи.
– Что из этого правда, старик?
– Кто знает, – философски вздохнул смотритель. – Аспид был, в том поручусь. Брюс сдружился с одним китайцем, вместе чары творили. Тот и оборачивался драконом, чтоб по грешной земле не ходить, а по скорому из Москвы добираться. На Востоке водятся твари, что пламенем адским плюются, там у них и водные есть драконы, и земные, всякие виды. А у нас что? Один Змей-Горыныч, и то сказочный элемент.
Только тут я заметил, что разговор от вполне осязаемых подземелий свернул на тропинку легенд и догадок. Вон, болтун уже вещает о яо, о китайских оборотнях-обольстителях. А на улице заметно стемнело.
– Правда ли, товарищ начальник, что отрыли тело фельдмаршала? Светлым днем, не дождавшись полуночи? Страху в вас нет, капитан кромешный. Разве можно колдовские-то косточки так запросто под солнцем сушить? Недоброе случится со стольной Москвой. Есть пророчество, самим чаротворцем в Брюсов календарь занесенное. Если вынуть из тьмы его тело, придет холод и глад, и страшный мор, и прилетит обратно дракон, чтобы забрать свое!
– Где здесь можно заночевать? – пришлось осадить словоблуда, пока не приплел казни египетские.
– Собираетесь на постой? – поперхнулся рассказом смотритель. – Товарищ начальник, да как же! Лучше вернуться в поселок и поискать комнатенку какую…
– Я останусь в усадьбе. И мне плевать, если ты против, испод. Обеспечь едой и питьем. И матрас притащи с одеялом! Это приказ, выполняй.
Когда сторож скрылся, я вошел в дом, с опаской косясь на стены. Был бы у меня магомер, он бы зашкаливал от избытка сырца. Бесхозные потоки вихрились над полом, свивались в тонкие смерчи силы. То тут, то там прорывались искры. Сторож прав, безопаснее вернуться в поселок, но с другой стороны, как добраться до истины, не рискнув головой и погонами?
В переплетении магических волн мне чудилась та девушка из слободы, незнакомка из Михаэлькирхе. Сердце билось так громко, что оглушало, губы растягивались в улыбке и с непривычки трескались. Я лет двадцать не улыбался, сам был, как статуя в зеленом пруду. Зарос водорослями обиды и гнева. Но Софи Вознесенская оживила меня одним-единственным прикосновением.
Я добьюсь, я все получу. Девушку, архивы, повышение в КИКе. Чувствую покровительство Брюса, чьи останки извлек из могилы, чей шифр готов разгадать. Я смету все препятствия на пути и урву кусок законного счастья…
Так, бессмысленно улыбаясь и думая о Софи, я бродил по разграбленным комнатам, тронутым гнилью и тленом. Выбирал местечко посуше, без потоков магии и сквозняков. А набрел на следы в многолетней пыли.
Здесь кто-то прошел, чуть приметно и, пожалуй, не так давно. Он ступал осторожно, еле касался, но пыль и магия его выдали: завихрения, росчерки, вмятины. В заброшенных домах крадись, не крадись, тебя рассекретит сама разруха!
Тот, кто проник в дом фельдмаршала, четко шел к намеченной цели, не блуждал, не метался от стены к стене. Просто шел, будто в собственном доме гулял, и я снова подумал, что это знак. Что сам Брюс ведет к тайнику.
Вот и столовая, за ней кабинет. А в кабинете у самой печки – приметные полосы и всплески магии. За печной трубой проход в подземелье!
В КИКе я числюсь мастером по тайным замкам и шифрам. Вот и здесь нашел ключ за пару минут. Не из логики тайника, но по видимым отпечаткам магии. Тот, кто шел до меня, торопился, не стер, как полагается, следы чаротворства. А может, не захотел?
Сырой темный лаз. Я спустился так тихо, как умеют кромешники. В конце узкого коридора увидел неяркий свет.
Все-таки свойственна мне романтичность. Ведь успел уверовать, что это Брюс направляет потомка твердой рукой. И – как итог – прозевал преступника!
Тот склонился над черным ларцом, вынутым из каменной кладки, и уже выгребал бумаги. Пока сторож-мерзавец развлекал меня байками и прогулками вокруг барского дома, пока я срисовывал гадкие рожи, кто-то проник в подземелье и вскрыл тайник чаротворца!