– Так вы – ключ, господин Кондашов? Глупо все замыкать на себя. Недоверие – путь к провалу. Впрочем, милосердие тоже.
Панель с сенсором ближе, ближе. Загорается тревожная кнопка. Оттого ли, что глазами главы смотрит девочка из метро? И не только мое сознание в этот миг срастается с Кондашовым? Я сама перетекаю, мыслями, чувствами, впитываю боль, досаду и страх, надрываюсь злобным бессилием и тоской по погибшему Дому!
В сейфе что-то вспыхивает и дымит, тень в серебряной маске бьет по дверце, и она открывается сама собой. Там лишь пепел и ядовитый туман, от которого падает манекен, успевший наполнить легкие смрадом. Я падаю вместе с ним, на него, что-то в теле ломается, мерзкий хруст, словно подошвой давят жуков… Неужели это мой позвоночник?
Музыка испода… Ее нужно услышать! Ее нужно выучить, чтобы понять, чтобы узнать в толпе! Тень звучит, точно шелковая струна, как океан под полночным небом, как нефритовые блики луны на волнах… Убийственно красивая песня!
– Вы хитрец, господин Кондашов, – хриплый голос у самого уха, звон серебра кованой маски. – Успели позвонить в службу спасения. Но ведь вы понимаете… А-ля! Смертный приговор оглашен. Я тоже слышу музыку сущего: звуки метро, Лубянка. Это закон детективного жанра, свидетелей убирают. Твоя очередь. Я иду за тобой.
Голос смягчает согласные и по-своему тонирует простые слова, еще миг, я пойму, я узнаю! Звезды и змеи, переплетение трав…
Горит на запястье травяной браслет, выдирая меня из кошмара, обрывая последние нити, связавшие с Кондашовым. Резкая боль, кровавые сполохи, мои глаза вытекают в бездну, и мир окутывает коконом тьмы. Чувствую, как последние силы высасывает в алчную пасть склонившейся серебряной тени. Я все же кричу, отчаянно, громко, кричу в потерявшей границы реальности. И выскакиваю из вагона на незнакомой станции.
Минут через пять я пришла в себя, загнанная, взмыленная, как лошадь. Я забилась в какую-то нишу, ревела, всхлипывала, тряслась. Вопреки всему было жаль Кондашова, по-человечески жаль. Пройдя вместе с ним через боль и агонию, я сумела его простить. Все было мелочным рядом со смертью. Все терялось на фоне шепота, похожего на шелест змеи в траве: твоя очередь, я иду за тобой!
А куда он за мной идет? Я – где? Оказалось, не доехала одну остановку до спасительной «Комсомольской». Выскочила ополоумевшей дурой на мрачноватых «Красных воротах».
Красивая станция в классическом стиле, но после увиденного ужаса в лофте от красного цвета меня воротило. Кто-то однажды высказал мысль: мол, эффектная станция, проектировал мастер, но похожа на кусок отбитой говядины. И теперь я эту мысль пропустила сквозь сердце, по-прежнему полное сгустков боли. Я почувствовала себя начинкой в рулете, которую завернули в свежее мясо. Жуткая ассоциация!
Куда мне бежать, где спрятаться? Я ведь только стала со-зданием! Я не знала, зачем меня сделали башней, связали с какими-то меридианами, пролегавшими вовсе не там, где учили на географии в школе. Я не умела сражаться! И еще – переживала за скрипку. Инструмент-то чем виноват? Тем, что его владелица вечно сует нос в чужие дела и таскает с собой потертый футляр?
Я хотела увидеть Грига! Такого, как в первый вечер. Пусть ворвется сюда на байке и увезет по туннелям метро! Ну, пожалуйста, хочу верить в сказки!
Увы, в наше суровое время принцессы спасаются сами и наманикюренными ноготками выцарапывают мир из дерьма.
Одна остановка до «Комсомольской».
Решение проявилось само: укрыться под сводами башни, взлететь на лифте к зеленому шпилю и долго лежать на полу, наслаждаясь уютом и безопасностью, пока не отпустит проклятая дрожь и истерика не стечет водостоками.
Я шагнула на платформу в ожидании поезда, мысленно удивившись тому, как резко опустел центральный зал. Где пассажиры? Экскурсоводы? Где молодежь со смартфонами, подпирающая ниши в пилонах?
Или реальность снова мигнула, перепутала нити с Изнанкой?
Я крепко зажмурилась, а открыв глаза, увидела все, что так жаждала: и студентов с рюкзаками, и парня с букетом, и измученный жарой пестрый народ, от офисных костюмов до цветастых юбочек, едва прикрывавших ягодицы хозяек. Они суетились, бродили по станции, кричали в телефонные трубки или слушали музыку, врубив звук на полную. Кто-то даже карябал ключом по стене, проверяя гранит на прочность. Короче, нормальная жизнь подземки!
Только поезд не спешил подъехать к платформе одной из старейших станций метро.
И все звуки были мертвы, до единого! Даже музыка в наушниках звучала глухо, будто пробивалась из склепа.
На мавзолейной станции не нашлось ни единой живой души!
Меня окружали люди, потихоньку, вальсируя между пилонами, подталкивали к краю платформы. Пассажиры решали свои проблемы, ссорились, мирились, опаздывали, книжки читали, наслаждались прохладой, идущей из глубины туннелей. Но звучали при этом – как кукла из сна, что несла на руках Кондашова. Полная станция манекенов, и наверное, на всех витринах столицы не хватало сейчас безучастных подставок для модных вещей и украшений!
Манекены оттирали к самому краю, как некогда – вечность назад! – подталкивала к обрыву Элен. Я уже заступила за черту безопасности, но еще цеплялась за нее кроссовками, и не знала, как поступить.
Тупик, дорогая, приехали. Поезд дальше не идет, освобождай вагон!
И ведь не доехала самую малость, хоть прыгай с платформы на влажные шпалы и беги в направлении «Комсомольской», призывая на выручку башню.
На помощь, на помощь! Что еще остается, кроме как взрывать гулкие своды отчаянным мысленным криком?
Даже ноги подгибались от ужаса. Я всматривалась в холодные лица, пытаясь найти хоть проблеск рассудка! Плакал же тот манекен, я видела, вдруг их можно растормошить, снять проклятье, вызволить разум? Нужно попробовать, обязательно, вот только пятки моих кроссовок уже ощутили под собой пустоту…
Неужели та тень в светлом костюме – серебряная тень, змеиная – сумела так быстро меня найти и привести приговор в исполнение? Новая мысль о жутком убийце заставила пошатнуться. Вспомнился лофт с невероятными видами, проступавшими сквозь потеки крови, густой запах моря и чешуи, и приторный железный привкус во рту…
Запястье опалило огнем, будто кто-то прижег открытую рану, останавливая чужую кровь. Я невольно вскинула руку к лицу, и коснувшийся меня манекен в ужасе отпрянул от травяного щита. Тогда я сделала шаг вперед, угрожая толпе браслетом. Амулет ордена Субаш вызвал настоящий отлив, так резко расчистилось пространство вокруг.
Я вдохнула запах трав и кинулась в бой. А башня во мне – надо мной, за спиной – вновь сделала стальным позвоночник, влила в руки силу гранитных блоков, наполнила душу церковной сонатой.
Кто-то попытался стащить черный кофр и отлетел в нишу пилона, замер там сломанной статуей. Я всего лишь толкнула, чтобы не лапал святого, и вдруг такой результат! Ну-ка, проверим исподнюю силушку, хотели отведать, милости просим: кушайте, не обляпайтесь!
В следующие пять минут я ощущала себя богатыршей, по-мультяшному крушащей враждебные орды: махнула рукавом – улочка, поддала кулаком – переулочек.
От пережитого ужаса со мной случилась истерика, и если бы не башня во мне – я бы сломалась, рухнула замертво от кровоизлияния в мозг. Слишком много всего, слишком странно и гадко, не хочу, не буду, отстаньте уже! Я орала все это в голос, хохотала и плакала, выла и пела, расшвыривая настырные манекены.
Я почти вернулась в реальность, уже слышала гомон людей, объявления на платформах, песню подземных рельс и ноктюрн ближайшей высотки, Шестой сестры Лицевого корпуса! Еще миг – и прорвется ткань бытия, выпуская меня из иллюзий…
Но вновь стало холодно, до перестука зубов. Разом погасли все верхние лампы, погружая станцию в лиловые сумерки. Недобитые манекены разбежались вдруг, как тараканы, чуя приближение новой силы, дикой и необузданной, спрятались за пилоны, бросились на эскалаторы, освобождая поле сражения.
Инцы пришли из туннеля. Неторопливо, вальяжно. Точно зная, что в этот раз добыча от них не спрячется.
По кровавым пилонам поползли лишайники, пачкая бесценный гранит, оставляя сколы и трещины. Вода просачивалась сквозь стены, натекая в выемки между шпалами, закапала вдруг с потолка, заструилась по ступеням эскалатора. Словно наверху пошел тропический ливень, как уже случалось в столице. И низины подтапливало потоком, с которым не справлялись ливневки и узкие коллекторы старой Москвы. Но лишь увидев черные нити, насквозь пробившие манекен одетого в строгий костюм мужчины, я узнала, услышала тварей, гнавшихся за мной после смерти Элен. Даже Обухов и Патрик с ними не справились, потребовалось вмешательство Грига… Неужели действительно доигралась? Ну что ж, даже короткую пьесу следует завершать ярко!
Истерика закончилась, но вместо апатии во мне пробудилась гремучая злость.
Да достали уже, в самом-то деле! Что за жизнь такая пошла? Каждую минуту норовят сожрать, угрожают, шипят, за пятки хватают!
Я пнула пробивший гранит темный корень, наступила на него до склизкого хруста, выворачивая ступню. Развелось в метро всякой дряни исподней! То крысы с тараканами, а теперь вот это. Куда смотрят московские власти?!
Я вам не еда! Не слабая жертва! Не перепуганный кролик, застывший перед змеей!
Я Аля Вознесенская, Седьмая сестра, со-здание Лицевого корпуса. И во имя Якова Брюса буду чистить столицу от всякой заразы!
Я вновь призвала силу башни, и гостиница «Ленинградская» проросла сквозь меня всеми зубцами, окружила стенами, как щитом. Из ближайшего туннеля донеслось рычание, послышалась грозная тяжелая поступь. Через миг на платформу кто-то запрыгнул, за ним второй, встали рядом, как статуи, прикрывая меня с боков.
Я скосила глаза. Ой, мамочки! Бронзовые львы, а может, пантеры, что украшали парадные лестницы в холле моей гостиницы, самовольно покинули пьедесталы, побросали рыцарские щиты и примчались на помощь хозяйке.
Представив, как бронзовые коты мчатся по площади Трех вокзалов до ближайшего входа в метро, чинно едут на эскалаторах, я невольно хихикнула. На душе стало так легко, что впору взлететь к потолку.