– Если веришь, верь до конца. А я с тобой. До завтра, сеструха!
– До завтра, – ответно шепнула я. – И я с тобой, помогу, чем смогу.
До гостиницы «Ленинградская» я добралась в фиолетовых сумерках. Коты проскользнули по кромке, а я гордо вошла с главного входа, толкнув историческую «вертушку».
Тотчас, как по команде, ко мне устремилась девица в форме. А я-то хотела отдохнуть в тишине!
– Госпожа! – истерила девица, отвешивая низкий поклон. – Простите меня, госпожа, в отеле чп, я не знаю, что делать!
Интересный концерт намечается. С виду – обыкновенная девушка, и звучит – человек человеком. Отчего же я ни с того ни с сего сделалась вдруг госпожой, решающей все бытовые проблемы? Гостиница крутит ее сознанием? Я влияю на персонал «Ленинградской»?
Не было сил разбираться в деталях. Позже спрошу у Шестой.
– Что случилось? – вновь прорвалась усталость, и апатия надавила на плечи.
– Львы пропали! – разревелась девица, размазывая тушь по щекам. – Мы накрыли тканью их постаменты, мол, животные на реставрации, полицию не вызывали пока. Кто мог их умыкнуть, госпожа? И главное, щиты ведь остались!
– Свидетели есть? – улыбнулась я, наблюдая, как светлый атлас, прикрывающий постаменты, наполняется содержимым. Скатерти на чехлы пустили? Совсем уже офигели?
– Сама видела, – всхлипнула девушка. – Вон оттуда, по правой лестнице, выбежал парень, голый по пояс, красивый такой, длинноволосый, я залюбовалась, а он… Встал между львов, вскинул руки и как крикнет на весь отель: «Просыпайтесь!» Вроде молнии даже с ногтей сорвались, а львы шелохнулись, честное слово, потянулись, как кошки тянутся, зарычали и куда-то исчезли. Только щиты рухнули с грохотом, вон, даже выбоины на полу, плиты придется менять.
Сердце замерло, отказавшись работать. А потом завелось рывками, неровно, как неисправный мотор. Перегрев, господа, вода закипела. Крыша едет в обратную сторону.
Вот вам еще доказательство! Григорий зачем-то приперся в гостиницу, когда на меня напали в метро. Есть свидетельница, господин Фролов, эта девочка даст показания, а ведь в данный момент Кондашов уже умер. То, что у Грига есть пропуск в отель, выданный Софи Вознесенской и подтвержденный моим приглашением, я сохраню в секрете. Не одобрите, обзовете дурой. Но если Грига осудят, – с вас ведь станется, господин командор, – найдутся свидетели в его пользу.
Я подошла к постаменту, сдернула снежный атлас. Не скатерть, а штора из банкетного зала, тоже так себе применение. Под шторой обнаружился бронзовый зверь, обхвативший лапами щит. На постаменте у правой лестницы скучал его верный товарищ. По щелчку моих пальцев трещины в плитах срослись, уничтожая улики.
Главное, чтоб несчастная девушка не заметила, что мерзавцы-коты исхитрились поменяться местами, вон как жмурятся от удовольствия и рычат, облизывая клыки.
«Чтоб ночью сели, как полагается!» – мысленно приказала я.
А вслух успокоила администратора:
– Видите, все в порядке. По Москве идут магнитные бури, случаются разные галлюцинации. Хорошо, дорогая? Ну вот и славно. А если коты снова исчезнут, захотят, скажем так, погулять, просто не поднимайте шума. Отель отведет глаза посетителям.
«Ленинградская» словно подернулась дымкой, заскрипела лифтами, крутанула «вертушку». Приняла к сведению просьбу со-здания. Коты блаженно сощурились, предвкушая новые драки с исподами. Засиделись, бедняжки, на одном месте!
Решив проблему с пропажей статуй, я торопливо впрыгнула в лифт и поехала, наконец, домой, гадая, зачем прилетал Григорий.
Подозрения подтвердились: дверь на террасу была открыта, скелет Самойлова накрепко связан и спрятан под столом в кабинете. Рядом лежала стопка костюмов и френчей военного образца с короткой запиской:
«Продай на Авито. Это барахло стоит недешево».
В шкафу же, рядом с концертными платьями и нарядами Софи Вознесенской, теперь висели рядком черные рубашки, пиджак и куртка, вечерний костюм и даже фрак, пахнущие так, что голова шла кругом. Тем особым мужским ароматом, что будоражил во мне все гормоны, мирно дремавшие долгие годы.
Я уткнулась носом в черную куртку и дышала им, снова и снова. Сдернула с вешалки мужскую рубашку, накинула на плечи, прошла на кухню, представляя, как он меня обнимает. Жалкое, слюнявое зрелище, но я не смогла устоять.
На кухне ждал новый сюрприз. Чашка с остывшим кофе, надкусанный бутерброд с колбасой. Засохший эклер на блюдечке.
Против воли нарисовалась картинка: Григ привез часть одежды на смену, чтоб не дразнить меня голым торсом и не рядиться в «барахло» генерала. Будто планировал прилетать, ужинать вместе, ходить в кино! Сел перекусить от щедрот «Ленинградской», дожидаясь ее хозяйку. А потом услышал мой внутренний вопль, истерично зовущий на помощь. Кинулся вниз, разбудил котов, отправил их по Кромке в метро. А сам рванул наперехват дракону! Потому что если б тот ужас в маске успел добраться до нас с Варварой, мы лежали бы рядком у «Красных ворот», холодные, как мрамор вокруг.
Конечно, вы правы, господин Фролов, я ужасно зависима от Воронцова, я теряю рассудок при его появлении. Как иначе объяснить тот сомнительный факт, что я доела его бутерброд, выпила кофе, целуя чашку с той стороны, где он касался губами? Что упала в кровать в его рубашке, надетой вместо пижамы?
Ведь я понимаю умом, что Григ может быть связан с драконом! Может быть в сговоре с кем угодно. Что вы готовы ему приписать половину преступлений Москвы. Такова репутация Воронцова, маньяка, убийцы, последней сволочи.
Но что же делать, кромешник, если для меня Григорий – герой, вновь и вновь спасающий от погибели? Я – все то, в чем меня обвинили, зависимая влюбленная дурочка, продавшая душу дьяволу. И, возможно, еще расплачусь за это всем, что дорого в жизни. Но пока я верю ему, а не вам!
1.
Если и мечтала я отоспаться, судьба вновь обломала по крупному.
Потому что в восемь утра «Ленинградская» загудела, как стартующий самолет. Перепуганная до смерти, я подскочила, путаясь в широкой рубашке Григория, свалилась с кровати на пол, рассадив обе коленки, и прислушалась к тому, что творится в башне…
После неспокойной и влажной ночи, проведенной в метаниях и полубреду, полном крови, трупов и манекенов, показалось, что снова нападают инцы, присланные оборотнем в серебряной маске. Я даже успела заползти под кровать в каком-то бессмысленном детском стремлении спрятаться в пыльном углу от всех ужасов взрослой жизни. Но сны растаяли в лучах солнца, шарящих с видом бывалых грабителей по всем уголкам квартиры, а звуки «Ленинградской» успокоили нервы не хуже настойки пустырника.
Обычное мирное утро, кто-то выезжает, кто-то хочет позавтракать, большинство мирно дрыхнут в кроватях, досматривая сладкие сны. Впору завидовать, а не пугаться. Скучная жизнь обывателей, о которой только мечтать…
Снова гул, неприятный, настойчивый. По паркету заклацал Самойлов, ткнул костяшкой в черный дисковый телефон, надрывавшийся на трюмо в прихожей. Надо же, освободился, я ж тебя оставила под столом в кабинете, не хотела прикасаться к подобной сволочи!
Старинный аппарат, с внушительной трубкой, висящей на затейливых рычажках, гудел, подмигивал красной лампой, намекавшей на важность звонка. Я буркнула встрепанное «але» и услышала бодрый голос Шестой:
– Неужели еще дрыхнешь, сеструха? Офигеть, время к обеду!
Я проверила смартфон: нет, часы не стоят. Восемь утра, чтоб ей пусто было.
– Короче, – не слушала вздохов Варька. – Через час собираемся у Марго. Я у тебя через тридцать минут. Мы же снова на котах по Кромке, Седьмая?
В голосе было столько мольбы и предвкушения скачки, что я невольно хихикнула. Вот не зря говорят в народе: маленькая собака – всегда щенок. Сотню лет разменяла Варвара, а осталась в душе ребенком.
– Может, лучше на метро, без выкрутасов?
– Вот еще, толкаться в час пик! – привела контрдоводы Варька.
Моя попытка доспать полчаса накрылась огромным тазом.
Я вынесла ей кофе в фарфоровой чашке и два круассана с шоколадной начинкой. Варвара умяла их в пять минут, с восторгом разглядывая котов и поглаживая лапу левому.
Мое туманное будущее вдруг обрело кристальную ясность и заиграло яркими красками! Разумеется, в фантазиях Варьки мы уже крушили всякую нечисть, что прорвалась с исподнего дна. В любое время суток звонит телефон, я прикладываю руку к виску, отдавая честь командиру, коты взнузданы и готовы к рывку. Оружие? Ну, у меня есть маузер, из которого самоубился Самойлов. Прикуплю к нему серебряных пуль…
Как бы ей намекнуть помягче, что у меня есть планы на жизнь? И разрывание на куски страхолюдин – хобби так себе, не в моем пошлом вкусе? Я – унылая мещанка, интеллигенция, не пригодная к призыву ни в какие войска. Предел мечтаний – спокойное чтение старинных фолиантов в уютном кресле, а еще – музицирование в светлом зале в попытках добиться идеального звука.
Шестая шумно хлюпнула кофе, сдала чашку подоспевшей администраторше.
– Вот! – торжественно возвестила Варвара, вручая скромный мешочек. – Тут пыльца беспамятства, подарок, сеструха. Достаточно кинуть щепотку на ветер. Обычно его выдают в Бюро, но после вчерашнего, как понимаю, ты с ними знаться пока не желаешь. Хотя Обухов тебя защищал! И так смотрел вслед, чуть кофр не спалил! Кстати, зачем ты снова со скрипкой?
Я действительно прихватила футляр, чувствуя себя неуютно без любимого инструмента. Вырабатывалась особая мания, зависимость от смычка и струн. Но с другой стороны, пригодилась же! Только музыку кромешники и услышали, ей почему-то больше доверия, чем самым искренним словам и поступкам. Музыка что-то будит внутри, заповедное, позабытое. Звук – древнейший инстинкт человечества на уровне «свой-чужой», он дает иллюзию защищенности и предупреждает о близкой опасности. Самая первая музыка – песни шаманов первобытных племен – собиралась из звуков как привычных с детства, так и запредельно-чужих, создавая особую магию.