– Ты снова зависла, Аля? – Шестая мотала рукой перед носом. – Погнали, Первая ждать не любит. А собрание через двадцать минут!
Коты управились за пятнадцать. Вылетев из подземки на станции «Университет», они с разгону ломанулись вверх, по стенам главного здания, и домчали нас до самого шпиля, где над изящной «Ротондой», в которой запрятан музей Земледелия, приютилась квартира Первой сестры.
После, с видом великомучеников, покорно несущих крест, Лефт и Райт присели на солнышке, спустившись на крышу предпоследнего яруса, среди колосьев золоченой пшеницы, составлявших вычурные вазоны. Полезные мне достались зверюги. Всегда любила семейство кошачьих, а от этих ни шерсти, ни аллергии, и по углам не гадят. По стенам скачут, как по асфальту. И монстров грызут, будто жирных крыс.
Шестая уже пританцовывала, выстукивая в окно дробный марш. Нужно было цветов на клумбе нарвать, что мы, как лохушки, ломимся в окна без шампанского, конфет и букета! Где романтика, господа?
Нас впустила удивленная Кудринка. Долго-долго моргала глазами и выглядывала из окна, разыскивая вертолет. Коты ее проигнорили и притворились горгульями на крыше собора Парижской Богоматери, даже позы схожие изобразили.
Долли махнула рукой, досадуя на странности мира, и потащила меня знакомиться.
Со всем подобающим официозом я была представлена Элеоноре Кротовой, Второй сестре Лицевого корпуса, со-зданию гостиницы «Украина».
– Ах, что вы, это слово такой моветон, остановимся на «Редиссон Хотел», окей?
Ну окей, хотя какая ж ты Редиссон! Разве что упакована по высшему классу, все до единой шмотки – брендовые, из самых распоследних коллекций! Хоть сейчас подавайся на конкурс «Мисс Мира».
Третьей сестрой, тоже фирмовой, приодетой в заграничные бренды, оказалась Катерина Стрельцова, со-здание высотки на Котельнической набережной. Катерину я видела по телевизору, она вела ток-шоу, снималась в кино и вообще довольно активно использовала жителей дома: актеров, режиссеров, продюсеров.
Меня оглядели с головы до пят, весь мой невзрачный прикид, прическу, вернее, ее отсутствие, бирюзовые наушники, драные джинсы и потертый кофр за спиной. Я слышала счетчики в их головах, будто моя стоимость, как человека, вычислялась по одежде на теле. Я же оценивала их по звуку: сильные, способные к магии, но за мелодией башен – своего почти не осталось, все разменяли на модные фишки и миллионные просмотры в ютубе. Хайп подменил самосознание!
Катерина пожала мне руку, утверждая, что если со мной поработать, можно скроить что-то стоящее, годное для экрана. Главное, найти особый стиль магии, сочетаемый с обликом «Ленинградской», но этим пусть займется Варвара.
Будто магия – аксессуар, вроде сумочки или шляпки.
Тем временем Шестая общалась с Кудринкой, смачно расписывая вчерашний бой и наслаждаясь ужасом Долли. Потом добралась до старших сестер.
Я едва сдержалась от смеха, когда невысокая Варька хлопнула по предплечьям красавиц, возвышавшихся над ней на безумных шпильках, обозвала их Котельней с Окраиной, разодетыми каланчами и бодро потопала в мою сторону, щеголяя разношенными кроссовками.
В отличие от них звучала Шестая, как готический собор, как рыцарский замок, привыкший к ежедневной осаде. В ее музыке были металл и порох, рокот таежных лесов и звон непостроенных железных дорог, о которых мечталось в юности.
– Расслабься, Седьмая, не на параде! – улыбнулась мне Варька, как доброй подруге. – Этих фиф не стремайся, нормальные бабы, только на шмотках повернуты. Мы ждем Первую и Четвертую, что само по себе напрягает: уж кто-то, а МИД с МГУ опаздывать не приучены. Тебе есть чем заняться? А то пойдем к Долли, потусим, пока она стол накрывает. Марго расщедрилась на фуршет и пару бокалов шампанского…
Я кивнула на полюбившийся столик, на котором лежали вчерашние папки. Варька их оглядела, поморщилась и больше не лезла с идеями. Я же снова придвинула «Лицевой корпус» и погрузилась в чтение.
В прошлый раз остановилась на том, что Самойлов заполучил документы из тайного архива Якова Брюса: некий план по перестройке Москвы и письмо к Якову Брюсу, написанное лично Петром. Вытащив из папки пачку листов, собранных металлической скрепкой, я наткнулась на новый исторический пласт: после 1929 года Самойлов, а вместе с ним и командор КИКа Федотов буквально заболели архивами Брюса, а через них – уничтожением опасного ордена Субаш.
Из подборки документов удалось узнать, что гражданину Г. А. Воронцову по личной просьбе С. Вознесенской, поддержанной командором Федотовым, было выдана путевка в Ялту, в санаторий к известному психиатру для лечения сводной сестры, Тамары Андреевны Воронцовой, с полным пансионом на целый год. Я пыталась прикинуть по тем временам, сколько стоила такая путевочка, но не смогла представить. Разумеется, Григ медлить не стал, подхватил Тамару под белы рученьки и рванул с сестрой на курорт.
В отсутствие младшего Воронцова начался активный прессинг старшего, главы ордена Субаш, самого Сухаря. Его дергали по допросам, спрашивали о бумагах, пропавших в усадьбе Глинки. Пытались подкупить, убедить, но Сухарь их попытки не оценил, с допросов уходил, если делалось скучно, усилий кромешников его задержать не замечал в упор. А за помощь с архивом назначил цену, да такую, что в докладных записках, отправленных на имя Сталина, Федотов постеснялся озвучить.
В общем, вел себя Сухарь неразумно, нарывался, хамил, не желая признать, что ситуация изменилась, и в Москве хозяйничают другие, не терпящие конкуренции, люди. Его сила была велика, но пришедшие к власти чины и не таких ломали.
Кстати, эти чины не знали, что он – колдовское со-здание, искусственно полученный монстр, считали просто сильным исподом, сумевшим в царские времена пригнуть старушку-Москву. И если бы не Самойлов!
Это он убедил командора Федотова в необходимости ареста главы. Самойлов всего лишь искал архив и хотел покопаться в Сухаревке в отсутствие Воронцова. Разумеется, к этому времени башня, как площадной фигляр, меняла личины и амплуа: там устраивали филиал Мытищенского водопровода, размещали различные организации, создали Коммунальный музей! Но это было всего лишь прикрытие колдовского назначения башни – главной резиденции ордена Субаш.
Когда арестовывали Сухаря – несколько строчек в газетных вырезках, зато кипы бумаги в отчетах КИК – кромешников полегло немеряно и ущерба городскому хозяйству было нанесено без счета. Список разрушений по Китай-городу, Садовому кольцу, даже Лубянке едва уместился на двух страницах убористого машинного текста. Орден – на то и орден, что состоял не из одного Сухаря вкупе с Григом и Тами. Воронцову поклялись в вечной верности сильные чаротворцы, каждый из которых получил долю силы от сопричастности к башне. Оружием ордена Субаш были талисманы и артефакты, созданные некогда Яковом Брюсом. Самойлову пришлось поднять всю Изнанку, посулив передел территорий. Об этом я узнала из дневника, в официальных бумагах КИК нет ни строчки о сговоре с темной братвой, понаехавшей в Москву на кровь революции.
Ради архивов Брюса Самойлов едва не разрушил Кремль, погубил сотни кромешников. А самих бумаг не нашел, хотя обшарил всю башню. Вывод: нужно искать тайники! Всю Сухаревку разобрать по кирпичику до фундамента и подземелий, тщательно просеивая каждый слой. Это походило на сумасшествие, на болезненную одержимость, которую Самойлов оправдывал любовью к истине и еще почему-то – любовью к Софи Вознесенской.
Его жажда сокрушить святыню кромешников, башню Якова Брюса, в которой зародилось движение, не нашло понимания у Федотова, зато откликнулось Кагановичу.
У этого видного деятеля тоже отыскалась идея фикс по расчистке столицы от наследия прошлого. И на эту благую почву удачно легли замыслы Брюса по перестройке старой Москвы по английскому образцу светлой памяти Кристофера Рена. В самый мозг пробились двенадцать лучей по двенадцати зодиакальным созвездиям, разбегающиеся от Кремля. А еще геопатогенные зоны и слияние магических меридианов!
Почему Лазарю Кагановичу так уперлась именно Сухаревка? Отчего привиделось в безумных мечтах, как выпрямляет он дерзкой рукой Сретенку и Лубянку, будто проведенные «пьяным сапожником», и выстраивает на их месте проспект, чистый и ровный до самой Ярославки?
В папке нашлась и бумага за личной подписью Кагановича, в которой значится, что командор Федотов за «вмешательство в классовую борьбу в вопросах архитектуры и за препятствие претворению в жизнь решения партии и правительства» снят с занимаемой должности КИК и отправлен на Колыму. Новым же командором КИК назначен майор Самойлов, как оправдавший доверие партии.
Вырезка из газеты «Рабочая Москва» от 17 августа 1933 года сообщала о сносе Сухаревой башни, как мешающей движению транспорта, с тем, чтобы к 1 октября Сухаревская площадь была очищена.
Кто слил этот инсайд в газету, для истории осталось загадкой. Но Самойлов в дневнике рвал и метал, обвинял всех в измене родине и лично ему, командору КИК.
А меня озарило догадкой, что за спасение башни тайно взялась Софи Вознесенская. Она сумела поднять общественность, видных деятелей архитектуры, но увы, лишь отсрочила приговор. Слишком многое стояло на кону для Самойлова, чтобы отказаться от сноса башни. Слишком многое он жаждал найти.
Я успела, пока дожидалась сестер, прочесть копию письма архитекторов от 27 августа, умолявших Сталина и Кагановича спасти этот памятник петровских времен. Они обещали представить проекты реорганизации Сухаревской площади с тем, чтобы расширить проезжую часть без сноса красавицы-башни.
Увы, вслед за этим письмом отправился в Крым, где отдыхал Сталин, личный доклад Кагановича. В нем, помимо доводов о расчистке района и обустройстве современного центра, помимо того, что «построена башня Петром I в честь полковника Сухарева, который зверски подавил стрелецкий бунт», впервые в обращении к Сталину упоминается и Сухарь. Каганович докладывал, что древний испод, самовольно захвативший территорию башни, не только утаивает документы мистического содержания, но и дерзко именует себя хозяином Москвы златоглавой, истинным заступником и защитником. Мол, «покуда стоит рассветно-розовая башня в белокаменных кружевах, быть мне государем столицы и править ее Изнанкой».