Дирижер орал минут десять, без перерыва на перекур, самозабвенно и радостно, как умеют лишь музыканты, дорвавшиеся до публики.
Я перебила поток красноречия, напомнив, что завтра идем на концерт слушать волшебные звуки Азии в Малом зале консерватории. И вообще, у меня погибла подруга, имею я право уйти в запой?
– Ты даже на похороны не пришла, – укорил сбавивший тон дирижер.
Не пришла, он подметил верно. Даже не знаю, кто Элен хоронил, наверное, подручные Кондашова и сослуживцы из «Ленинградской». Не нашла в себе сил постоять над могилой той, кто пытался меня убить. Просто так постоять, поскорбеть, без осинового кола под мышкой. Может, попозже, когда адаптируюсь и почувствую силу со-здания.
– До завтра. Встретимся у Чайковского, – я торопливо нажала отбой, обрывая поток сочувственной мути, готовой излиться в перегруженный мозг.
Только я отложила смартфон и подумала о сытном завтраке – или ужине? или обеде? попробуй разберись на голодный желудок! – как затрезвонили в дверь.
Убежденная, что это Варвара – кто еще мог проникнуть на тайный этаж, убедив гостиницу сдаться без боя? – я бездумно рванула створку.
За порогом топтался Обухов, и лишь по его ошалевшему взгляду и по полезшим на лоб бровям, осознала, что встречаю его нагая, как ведьма из свиты Воланда.
С диким грохотом хлопнув дверью перед рожей гардемарина, я побежала в спальню в поисках хоть какой-то одежды.
В коридоре скрипнуло, засквозило. Данила, прокашлявшись, робко спросил:
– Аль, можно войти?
– Входи уже, нечисть! – дозволила я, натягивая узкие джинсы.
– Если у тебя проблемы с одеждой, – снова поперхнулся гардемарин, – съездим в Сокольники, заберешь из квартиры… Клятая Изнанка! У тебя тут скелет!
Я вышла в коридор, отпинала Самойлова, и тот покорно свалил на балкон.
– Не смущайся, – ободрила я курсанта. – Кофе будешь? Я закажу, все равно собиралась поесть. Скелет – это ваш командор, иногда помогает мне по хозяйству. Сергей Самойлов, слыхал о таком? Я ведь докладывала Фролову. Покончил с собой в этой квартире, а тот свет не принимает, прикинь!
Обухов заказал себе кофе. С коньяком. Коньяку побольше. В принципе, можно обойтись без кофе, если коньяк хороший.
Я затребовала всякой снеди, вожделенный сладкий тортик и зеленый чай в пузатом фарфоровом чайничке. Вот так, поедая мясо, баклажанные рулетики и камамбер, я рассказала курсанту все, что хотела и что могла. Ни разу не вспомнила Грига, выдергивая, как сорняк из сердца. Зато предъявила полезный навык, призвав из гостиной скрипку.
Даня, если и беспокоился, быстро расслабился от коньяка и от моего цветущего вида. Поддался чарам со-здания и слушал с искренним интересом о том, что все эти дни я провела в медитации. Как из музыки творила оружие по подобию драконового гуциня, чтобы бороться с нечистью на его территории.
Лишь иногда позволяла себе мимолетный взгляд в угол кухни.
Там, в неглубокой фаянсовой раковине одиноко стояла кастрюлька, пахнущая куриным бульоном.
5.
Как избавиться от несчастливой любви? Как забыть парня, которым грезишь вот уже три недели? Стереть образ роскошного мужика, оказавшегося вдруг маньяком, абьюзером и бессердечной тварью?
Разумеется, сходить на концерт в Московскую консерваторию!
Ну а что, если клин вышибают клином, то и музыкальные раны нужно лечить с помощью музыки. Окружить себя умелым сплетением звуков, положить разбитое сердце в исцеляющие потоки. Провалиться в волшебную сказку, уплыть по течению грез, бессмысленных фантазий, иллюзий, чтобы вернувшись, переродиться в начале нотного стана. Сыграть мелодию жизни заново, в более мажорной тональности, проставляя presto над первым тактом.
В общем, все как обычно. Если мне плохо, все кругом обломалось, а жизнь, как напольное зеркало, в которое кинули кирпичом, раскололась на сотню осколков, – я выбираю концерт. Причем из московского репертуара – самый необычный и экзотический, открывающий простор для фантазии.
Чтоб увлечься, сойти с ума, кинуться изучать и осваивать… В общем, нырнуть с головой, а когда кислород закончится – какая любовь? к кому?
А тут – прям идеально совпало. И повод, и концерт, и экзотика. Хотя китайская классика, как назло, отсылает меня к дракону. А от дракона по плавной дуге мысль возвращается к Воронцову, и случается яркая вспышка от короткого замыкания. Перегруз, фатальная ошибка системы.
Вот как исхитряюсь в любых обстоятельствах вляпаться в водевиль?
А тут еще названия улиц! Раньше не обращала внимания, но теперь взгляд цепляется намертво в знакомые имена. Рядом с концертным залом вдруг проявился из тени Брюсов переулок! А чуть подальше – Вознесенский переулок, с ума сойти. Кто так заплел все тропинки и ниточки, что, гуляя по разным районам Москвы, я натыкалась на кусочки истории, в которую меня окунули? Кто выдумал этот безумный квест?
Мой любимый квартет во главе с дирижером оживленно махал руками из-под памятника Чайковскому. Бронзовый композитор был ровесником гостиницы «Ленинградская» и большинства высоток, отлитый в 1954 году по проекту скульптора Веры Мухиной. Одной рукой Петр Ильич записывал ноты в тетрадь на пюпитре, а другой задавал нужный ритм звучания. Мухина не дожила до открытия, мотаясь по разным инстанциям, пытаясь достучаться до Сталина, и ее проект завершили другие. А скольких студентов он вдохновил! Сколько назначалось свиданий, собиралось и распадалось групп, сколько замыслов и молитв услышал бронзовый композитор! Когда-то и я бежала к Чайковскому, опаздывая на полчаса, а злой Лешка бродил вдоль решеток с букетом…
Ну вот, опять занесло не в ту степь. Самое время подумать о бывшем!
Дирижер был искренне рад меня видеть, сразу вывалил на бедную голову список нот, которые нужно найти и переложить в современном ключе для участия в новом проекте. Альтистка тянула за рукав в сторонку, пересказывая последние сплетни. А виолончелист норовил утащить с плеча привычный потертый кофр. Лишь флейтист молчал и смотрел на меня глазами побитой собаки. В чем же он так провинился? Я даже не пыталась понять.
Мы прошли мимо портика главного входа в левый флигель усадьбы, предъявили контролеру билеты. В Малый зал уже стекались колоритные группы желающих приобщиться к прекрасному: почему-то каждый посетитель концерта считал долгом показать увлеченность Азией, и недостатка в экзотике не было. Прически с заколками из нефритовых лис, каффы с фениксами и драконами, шелка всевозможных расцветок. Даже мелькнул халат-ханьфу. В противовес бомонду Москвы представители китайской общины, туристы и гости столицы оделись на европейский манер и теперь со скептическим интересом наблюдали, как искусство дорамы влияет на сознание масс.
Скрипку потребовали сдать в гардероб, виолончелист все же свистнул мой кофр и пристроился с ним в небольшую очередь. Флейтист увязался следом. Остальные затеяли репертуарный спор, а я прошла по фойе к бюстам Бетховена и Шопена, выполняя бесхитростный ритуал. Кто-то трет лапы моим котам. А я утираю носы композиторам.
Вдруг дирижер замолк поперек проникновенной тирады, а альтистка округлила глаза до предела, уставившись мне за плечо. Парни, вернувшиеся из гардероба, застыли соляными столбами. Интересно, у меня крылья выросли? Или кто-то гигантский и страшный напал сзади и готов проглотить?
Ответом был отзвук бяньцина, словно ветер качнул колокольчики в храме. И вкрадчивый шепот в самое ухо:
– Вот мы и встретились, А-ля! Как высокие горы и текущие реки…
Сердце сбилось, но тотчас ускорилось, будто кто-то пустил метроном в двести бит, заставляя играть в темпе престиссимо с пометкой agitato. Да куда уж взволнованней?!
Мои плечи бережно сжали пальцы, тонкие, изысканные, фарфоровые. Я оглянулась, развернулась к Китайцу, даже не пробуя скрыть улыбку. Невозможно стоять с хмурым видом, когда улыбается Юэ Лун.
Одет в белоснежные холщовые брюки с забавными накладными карманами, футболку темно-синего хлопка и потрясающую жилетку, напоминавшую светлый фрак с оторванными рукавами. Вау!
Но сегодня наконец-то и я могла усладить чей-то взор. Вместо привычной курточки, конского хвоста и наушников – красивое светлое платье из коллекции Софи Вознесенской, приталенное, струящееся, с расшитым стразами пояском и перьями на декольте. Перчатки до локтя из небесного атласа. Волосы, собранные на затылке в изящный завиток-улитку. Я сама себе нравилась в зеркалах, было даже совсем не жарко, разве что кофр путался в перьях, пока его не отняли.
Но главное – совершенно точно! – я понравилась Юэ Луну. То есть раньше была ему симпатична, эксцентричная Скрипачка из парка, а теперь в его миндальных глазах проявился чисто мужской огонек.
Что ж, приветствую тебя, обаятельный клин, которым вышибают любовь из вдребезги разбитого сердца.
Отвечая на вопросы Китайца, я рассказала о давней мечте посетить экзотическое мероприятие, о билетах в задних рядах балкона, о друзьях, что глазели на нас, неэстетично разинув рты.
Юэ Лун зацепил их взглядом, улыбнулся, взял меня под руку. И повел к товарищам по искусству, будто даму провожал после танца, галантно возвращая родне. Улыбнулся обольстительной чеширской улыбкой, от которой впечатлительная альтистка улетела куда-то к фрескам, украшавшим потолок консерватории. Парни держали себя в руках, они даже как-то сплотились против превосходящих сил. Но китайское очарование пробило брешь и в этой стене.
– Видите ли, друзья мои! – убеждал, почти пел Юэ Лун. – Я собирался в консерваторию с другом, но увы, друг заболел. И у меня пропадает билет. Согласитесь, что нашей общей знакомой будет лучше в пятом ряду партера, чем в толкотне на балконе. Она мечтает понять гуцинь, но для этого нужно не только слушать, нужно смотреть, обязательно! За движением пальцев, за лицом музыканта. К тому же я смогу рассказать об исполняемых песнях. Вы ее отпустите, правда? Не затаите обиды?
Мой бедный квартет под таким напором лишь смущенно топтался в фойе. А меня почему-то забыли спросить, что изрядно подбешивало в ситуации. С другой стороны – пятый ряд партера. Удобное кресло, чудесный обзор. Откуда такие билеты?