Поболтать по телефону с Элен, договориться о встрече с Лешкой. С дирижером обсудить новый проект. Но Ленка мертва, Лешка уехал, спасая остатки таланта. А дирижер и квартет… Теперь у меня не будет и этого.
Я видела, как меня провожали, когда Юэ Лун вызвал такси, оставив кромешников и китайских пастырей разгребать горы трупов в концертном зале. Моя музыкальная банда смотрела так, что делалось ясно: больше меня не пригласят. Никогда, никуда, ни за какие коврижки. Просто потому, что с такими, как я, приличные лабухи не здороваются и с одних нот не играют.
Больно, до чего больно!
– А-ля, не плачь, ну пожалуйста. Я же правда тебя берег! – Юэ Лун помог выбраться из машины и расплатился с таксистом. – Ты самая чудесная девушка, которую я встречал. Красивая и отчаянно смелая. А то, что ты вытворяешь со скрипкой, – настоящее волшебство! А-ля, ну не сердись на меня! Я не виноват, что служу в полиции, это ведь призвание, не работа…
Он ласково притянул за плечи, поймал в кольцо сильных рук. Мы застыли возле решетки, отделявшей внутренний двор от дороги, и мне слишком хотелось тепла, хоть чьего-нибудь, хоть ненадолго, чтобы сразу вырваться из объятий. Я уткнулась носом ему в плечо и задрожала всем телом, а Юэ Лун целовал мои волосы, ласково гладил по спине, по плечам, забираясь пальцами в вырез платья, все глубже и глубже по позвоночнику. Я вскинулась, посмотрела с укором, а он потянулся к моим губам, и не было сил противиться. Ни сил, ни смысла, ни проблесков разума.
Он успел коснуться, согреть дыханием, учащенным, прерывистым от желания, когда на квартал обрушилась тьма. Погасли окна в квартирах, фонари на улицах, подсветка храма. Даже луну затянуло тучами, смыв с деревьев лимонный сок.
Я вздрогнула, вырвалась из рук Юэ Луна, ласкавших меня все настойчивей. Зашипела от боли в запястье, вызванной травяным браслетом. Скользнула в калитку, хлопнула дверцей и побежала во тьме, наощупь, на звук, долетавший из моего подъезда. Осы бесновались разъяренным роем, грозили изжалить насмерть, а я спешила к ним за спасением! В чернильном мраке – на второй этаж, ни разу не споткнувшись, не оступившись, будто кто поддерживал под руку, темнее самой темноты. Ключ нашелся сразу и с первой попытки воткнулся в замочную скважину, провернулся, открывая проем.
– Входи! – прошептала я сгустку тени. – Тебе разрешаю проход за порог.
– Уверена, что именно мне? – послышался ехидный вопрос.
– Только тебе, всегда!
Меня подхватили на руки, внесли в квартиру, захлопнули дверь. Я снова оказалась в объятьях мужчины, но безразличие улетучилось, и каждое движение имело смысл. Каждое слово, каждый звук в темноте.
– Где этот пастырь успел коснуться? – яростный шепот в ухо. Треск запястий, с силой прижатых к стене, боль в вывернутых плечах.
– Везде! – подколка на грани фола. – Рискнешь повторить этот подвиг? Также как он, без боли?
Руки Грига комкали платье, касались бедер, груди, стягивали с плеч легкую ткань, губы обжигали поцелуями кожу, спускаясь все ниже, ниже… Я запустила пальцы в его роскошную гриву, с наслаждением перебирала волосы, ликуя каждой клеточкой тела.
– Если б знала, как я хочу…
– Тогда почему не возьмешь?
Я стояла перед ним, обнаженная полностью, только шпильки на ногах и колье на шее, почти как в тот раз, в «Ленинградской».
Григ застыл на коленях, прижавшись губами к напряженному животу, простонал, не скрывая лютой тоски:
– Я убью тебя, девочка из метро. А я этого не хочу. Никому не позволю тебя обидеть, даже себе, клянусь.
Я хотела тоже упасть на колени, обхватить его, удержать, но Григ успел увернуться, вырвался, отступил куда-то в глубину коридора. Сбежал, как и всегда, параноик. Шумно выдохнул в темноте, пытаясь прийти в себя.
– Сам не берешь, и другим не даешь! – в сердцах я сдернула шпильку с ноги и с размаху метнула на звук.
– Зато ты даешь! – парировал он, легко увернувшись от туфельки. – Экзотики захотелось? Ну-ну! Прямо на улице потекла!
– Ревнуешь? – возликовала я, швыряя вторую туфельку. Раздался звон разбитого зеркала, и ехидный смешок вдогонку. – А кто дал право меня ревновать?
– Так пожалуйся в ассоциацию по защите прав человека!
– Угу, – буркнула я, остывая. – А еще в федеральную службу по охране памятников архитектуры. Я не ведь человек, я культурное наследие нашей столицы. Раз мы откатились к исходной черте, может, вернешь электричество людям? Все-таки выходной, телевизоры, готовка, кондиционеры…
– Сколько сострадания, Аля, – Григорий вновь оказался рядом, укутывая меня в покрывало. – Удивительной доброты со-здание!
Вспыхнул свет, даже в моей квартире, а ведь я точно его отключала, отправляясь в театр «Фиона». Как же давно это было! В позапрошлой жизни, а может, раньше.
Григ стоял рядом, взъерошенный, схожий с вороном больше обычного. Неизменный тотал блэк в одежде, глаза – как угли, с красноватым отливом.
– Почему мы не можем быть вместе?
– Потому что я задолбался просыпаться наутро в кровати рядом с ошметками девочек, рискнувших со мной переспать, – грубо ответил Григ. – Потому что я монстр, и это не вылечить чистой любовью и поцелуями.
Он прошел в гостиную, порылся в серванте, выудил бутылку виски. Выпил из горла половину, не меньше, выхлебал, будто воду.
– Я не собака на сене, – заявил, с отвращением изучая пряник, успевший превратиться в окаменелость. – Уступлю, когда выберешь пару. Но китайский пастырь мне не по вкусу.
– Ты же не пробовал, – огрызнулась я, отбирая у Грига бутылку. После его откровений и мне потребовалось лекарство. – Но видишь ли, милый, не тебе решать.
– Юэ Лун подставил зрительный зал, чтоб приманить дракона. Я не ангел, случалось убивать и больше, не зря прозвали беспредельщиком Субаш. Но только дракона я не услышал, а люди уже умирали. Не нашлось за кулисами никого, похожего на Синга Шё. Если б не тот гардемарин… Кстати, ему уступлю, правильный парень, я оценил.
– Он меня еще сватает, вы поглядите! – я сделала вид, что швыряю бутылкой. Григ пригнулся, изображая испуг. – Я тоже не слышала Синга Шё. Ни гуциня, ни змеиного шороха, ни лунного океана. А ты круто сыграл на органе, маэстро!
– Тот редкий случай, когда в бою пригодился рояль в кустах. На самом деле, я ехал к тебе, чтоб похвалить, девочка Аля. Такая старательная ученица!
– Такой беспощадный учитель! – вернула я комплимент. – Подожди пять минут, хорошо? Я соберу одежду и ноты. А после поужинаем в «Ленинградской» и продолжим наши забавы. Только не бей, как в тот раз, мне завтра встречаться с Фроловым.
– У меня мотоцикл, а не такси, – Григ почесал подбородок.
– Навьючим котов, – отмахнулась я. – Это ведь ты разбудил помощников?
Через четверть часа, в привычном прикиде, в курточке, в джинсах, в кроссовках, хрустя по осколкам разбитого зеркала, я вручала Воронцову две объемные сумки, куда упихала всю прошлую жизнь.
– Я почувствовал одну странность, Алька, – Григ вышел на балкон и взглянул на луну. – То, что творила китайская труппа… Эта сеть над залом, как паутина. Слишком похоже на практики приснопамятного Дома Иллюзий. Но зрителей не просто отправили в транс. Музыканты пытались овладеть их сознанием. А это – технология марионеток. В зале собрались известные люди, послы, дипломаты, богема. Сделать их послушными куклами – замысел неплохой. Но откуда дракону известны техники Дома Манекенов, Аль? Мелочь, а цепляет, не отскрести.
– Василевский! – ответила я, наблюдая, как по веткам деревьев скользят коты – сполохами бронзы в лунном сиянии.
– Секретарь Кондашова? – не понял Григ.
Я рассказала обо всем, что увидела в жутком кровавом видении, мысленно млея от «Альки», так мило, по-домашнему прозвучавшей. Григорий мрачно кивнул.
– Этот дракон, будь он неладен, словно мысли мои читает! В тридцатых годах перед арестом я прошел по Москве, вырезая кланы, помогавшие рушить башню. Мстил за себя, за сестру. За отца, которого ненавижу. Благо, все жили культурно, в каждом доме рояль, как признак достатка. Я тогда никого не щадил. И вот опять. Башня «Москва» и трупы…
– Ненавидел отца и мстил за него?
– Противоречивая натура, не так ли?
На балконе коты не уместились, но Григ справился, навьючил одного и другого, отправив шлепком обратно в гостиницу. Оглядел на прощанье полусонный двор:
– Хороший район, спокойный. Этот дом в тридцать четвертом году построили для Наркомата путей сообщения. Самойлов с трудом выбил жилплощадь. Рядом парк, речушка, купола золотые. Софи согласилась на переезд: в Сокольниках прежде стояла дача того самого Якова Брюса, потомка, с которым дружила в прошлом. По ночам уходила гулять по безлюдным аллеям парка, читала книги в заброшенных дачах, наслаждаясь утекающей жизнью. Улица, у которой отняли имя. Боги, которым не молятся, постепенно исчезают с небес…
Он кратким свистом завел мотоцикл. Тот рыкнул в ночи и взлетел к балкону, мигнул фарами, приглашая к посадке. Я плотнее прикрыла балконную дверь, пристроилась сзади Грига, обняла его за талию, прижалась к спине, жадно втягивая запах кожи от его мотоциклетной куртки.
– В одном этот пастырь прав. Ты – удивительное со-здание. Говоришь тебе: монстр, спасайся! А ты бабочкой летишь на огонь, фанатично работая крыльями.
Я хотела ответить, но сверкающий байк неожиданно взлетел над крышами и понесся по лунным лучам, заставляя взвизгивать от восторга к тайной радости Воронцова.
Словно то, что я его не гоню, прижимаюсь сзади, паря над городом, приглашаю на ужин в ночи – величайшая драгоценность, счастливый лотерейный билет, в кои веки выпавший наследнику Субаш.
2.
На летучке в агентстве «Брюс» я была сонная и побитая.
Сонная, потому что всю ночь с упоением вспоминала, с какой страстью Григ Воронцов прикасался к моему телу, с каким жадным аппетитом проглатывал ужин, как расслабленно пил кофе из маленькой чашечки, наслаждаясь каждой минутой покоя.