Я прислушалась и оступилась, так непривычно звучало вокруг. Подобные ноты рождало насквозь промороженное зимнее поле, с которого беспощадной поземкой сдернуло снежный покров. Застывшие жухлые травы, колкие крупинки инея, отражающие лунные блики. И над всем этим – еле слышный звон, затихающий перелив струны.
– Пахнет кровью! – крикнул Данила, мгновенно преображаясь. Колода карт перетекла между пальцев, раскрывшись двумя веерами. – И вроде какой-то травой!
Обухов побежал через двор, к лестнице, ведущей в главную башню. Юэ Лун чуть задержался, выхватывая из рукава талисманы.
– А-ля, останься, – попросил Китаец, то ли ласково, то ли жалобно. – Не нужно туда ходить. Лучше вызови командора.
Я почти согласилась с его мольбой: в самом деле, что мне делать в бою, буду мешаться и парней отвлекать. Посторожу территорию, дождусь Фролова с группой захвата. Мне ли тягаться с драконом?
Но в эту минуту из красной башни, нарядной и мрачной одновременно, раздался истошный крик и следом надсадное завывание. Я подумала о Кларе Гордон, но потом с удивлением и паническим ужасом различила гул самолетов, свойственный Пятой сестре.
Там была Кудринка! Долли! И все доводы Юэ Луна, которые тот мог привести, растаяли бесполезной дымкой. Я уже бежала вслед за Данилой, и в левой руке поблескивал гриф, а в правой воинственной саблей отсекал сомненья смычок.
Я не лезла в чужие разборки, я спешила на помощь сестре.
Долли продолжала кричать, как-то глухо, тоскливо, будто в первом вопле выплеснула всю себя, до дна, а теперь балансировала на краю, прежде чем рухнуть в ад. Милая Долли, Даша, красивая рукодельница, заботливая хозяйка.
Ворвавшись в здание завода «Рассвет», я внезапно поскользнулась в чем-то вязком и липком и, наверное, свалилась в лиловую лужу, если б не Юэ Лун. Китаец успел, подхватил меня, бережно удержал в объятьях.
– Это ведь Долли кричит, я прав? – спросил почему-то шепотом. – Дарья Васильевна, из МГУ?
– С Кудринской площади, – поправила я, будто это что-то меняло, и сильнее прижалась к Китайцу. Меня колотило от страха.
Весь коридор был – как река преисподней, душный, соленый, липкий. Лиловая кровь сменялась алой, а потом вдруг вспыхивала желтым бликом под уцелевшим светодиодом.
Юэ Лун подхватил меня на руки и стремительно полетел, изредка касаясь ботинками пола. Взгляд выхватывал из полутьмы тела, много тел, разодранных, жутких. Безруких, безногих обрубков, от вида которых нервы рвались, как перетянутые скрипичные струны, и больно скручивало нутро. Многие жертвы, я это видела, были с лицевой стороны – алая кровь и ужас в остекленевших глазах, случайные свидетели бойни.
– Не смотри! – приказал Юэ Лун, прижимая меня так плотно, что уже не хватало воздуха, и я пропитывалась его парфюмом с нотками сандала и чабреца.
Но лучше уж так, чем жуткая вонь, что заполнила просторную залу до самого потолка, терявшегося где-то во тьме. Изнутри помещение завода «Рассвет» еще больше походило на замок, возможно, это была иллюзия или параллельное измерение, но витражные окна красили пол сине-зелеными бликами, оттого нагромождение изрезанных тел на черно-белых мраморных клетках было похоже на инсталляцию. Декорация к съемкам фильма о дремучем средневековье. Если б не удушающий запах.
Судя по вони и вязкой крови, всех убили вчерашней ночью. За полдня помещение успело нагреться, и благопристойный рыцарский зал – с витиеватой мебелью, оленьими рогами на стенах, с жаровнями на треногах – наполнился отвратительным гулом и жужжанием многочисленных крыл. Я лишь крепче вцепилась в Китайца.
– Сюда! – закричал нам Обухов от лестницы, ведущей наверх.
Курсант активировал несколько карт, чтоб осветить место трагедии. В их отблеске я увидела труп, сидящий у первой ступени – немолодой мужчина, с волосами до плеч и легкой небритостью, которая ему очень шла при жизни, а теперь пугала синюшным оттенком. Смерть стерла краски с его лица, исказила черты гримасой, то ли боли, то ли бессилия. Он будто пытался крикнуть тем, кто прятался наверху, предупредить об опасности. До последнего вздоха защищал проход, цепляясь в ноги убийцы.
Я не видела его раньше, может, не обратила внимания или в прошлую нашу встречу обманулась вычурным гримом, но погибший был слишком похож на Михаила Гордона: тот же овал лица, тот же рост и большие голубые глаза.
Когда Юэ Лун пролетел сквозь всю залу, возле тела старшего Гордона шевельнулась смутная тень, живая в этом аду.
Я вгляделась и едва опознала Долли, прижимавшую к губам руку Матвея: милая кроткая Кудринка походила на ведьму из хоррора. Она уже не кричала, просто сидела с потерянным видом, зареванная, всклокоченная, с расцарапанной ногтями щекой, безумная и опасная. Я ощутила силу высотки, слабый ток под ее ногтями, я услышала, как Даша Сорокина, Пятая сестра Лицевого корпуса пытается влить энергию, оживить, вернуть из-за Кромки убийцу, превращавшего людей в марионеток.
Я смотрела, не верила, но понимала, сочувствовала ей всем сердцем. Может, нам семерым на роду написано влюбляться в бессердечных чудовищ?
Но все-таки, Долли и Матвей Гордон?
– Как она попала в это безумие? – чуть слышно спросил Юэ Лун, оглядываясь по сторонам.
В вязкой жиже на полу отчетливо стыли отпечатки кроссовок курсанта, а других следов не было видно. Но Обухов без раздумий ткнул в угол, на слегка приоткрытый проход под лестницей. Здесь даже воздух был чуть свежее, отдавал прохладой и влажной плесенью, как из подвала с текущей трубой. То есть одна из легенд «Рассвета» на наших глазах обернулась правдой: здесь действительно проложили подземный ход от башни на Кудринской площади, в народе «Дом авиаторов», до завода, где трудились жильцы высотки!
Тайный ход, соединивший две крайности: со-здание Лицевого корпуса и главу исподнего клана, второго по силе в Москве.
Я попыталась обнять сестру, оттащить ее от трупа Матвея, но она зарычала, как дикая кошка, и продолжила бессмысленно расходовать силу, надеясь исцелить и вернуть любимого. Я уже не слышала музыки Гордона, лишь отзвук гуциня – последний удар, оборвавший исподнюю жизнь.
– Синг Шё, – прошептала я Обухову.
Данила покачал головой:
– Здесь убивали иначе. Почерк дракона в Доме Иллюзий был лаконичным и жестким. Он пытал лишь Петра Кондашова, остальных прикончил сравнительно чисто. Здесь же – будто метался зверь, раздирая людей, как ненужные письма. Прости мне сравнение, но так убивал один нелюдь в середине тридцатых годов. Тот же стиль, тот же кровавый след.
– Между прочим, тот нелюдь играл на рояле, – злым шепотом возразила я. – А здесь ни малейшего намека на клавиши.
– Между прочим, теперь он сменил инструмент!
Хотелось крикнуть, что Григ был со мной, доказательства – на лице и на теле, оставленные жестоким бичом сфокусированной музыкальной фразы. Но увы, я не могла поручиться за несколько часов после рассвета, когда Григорий покинул меня, взведенный до предела жаждой убийства.
Промелькнула мысль: неужели правда? Неужели он мог вступить в сговор с драконом? У Грига есть слабая точка: сестра. Если Синг Шё предложил лекарство…
Я вслушалась до боли в ушах, пытаясь уловить жужжание роя, треск электричества, хоть какой-то отзвук, говоривший об участии Грига в расправе. Но вместо этого зацепилась за прошлое, сдвигая стрелки часов. Некий реликтовый след, остаточные звуковые волны, застывшие в янтаре чужой магии.
Зависший в воздухе предсмертный крик…
– Уводи ребятишек и Клару. Уходите крышами, не возвращайтесь! Они убили Петра Кондашова, теперь наш черед, умоляю: беги…
– Нет, я тебя не оставлю! Почему манекены ему подчиняются?
– Они следуют за музыкой, Мишка, как за дудочкой крысолова. Кто-то нас предал, пустил на фабрику, он сумел понять суть технологии…
Новый голос, вкрадчивый, ненасытный, полный шепота ветра и бликов луны над бескрайней водной пустыней:
– Зачем тебе умирать, глава? Так нелепо и бессмысленно пошло? Выкупи жизнь семейства. Ты ведь жаждешь спасти глупых детишек, что надеются меня одолеть? Так молоды, глупы, беспечны. Мне не нужны их сердца. От вашего клана возьму только женщину, связанную преступной судьбой. Женщину с серебром в груди. Выдай проход, упрямец. И все, кто уцелел, продолжат дышать. За что ты бьешься, глава?
– Тебе не понять! – яростный рык. – Слово «любовь» недоступно дракону.
Последняя атака Матвея Гордона. Стон и хрипы из пробитой груди. Смех, словно плеск волны в океане:
– Не понять. Недоступно. Пускай. Но наш разговор не окончен. Посиди, упрямец, подумай. Послушай, как кричит наверху твой сын и молодые служители клана. Я хочу, чтоб последним чувством, что охватит твою безумную душу, был беспощадный холод от осознания, что ты их не спас…
Я заплакала, вцепившись в курсанта, в его свежее простое звучание, тщетно силясь изгнать из памяти тот самый, последний выдох Матвея.
«Мишка!» – звенело в ушах, прорывая все мыслимые барьеры.
– Наверху еще трупы, Даня. Там нужно искать Михаила.
Обухов чертыхнулся. С тоской посмотрел на лестницу.
– Господин инспектор, пойдете со мной. Аля останется с Дашей.
– Нет, – это вырвалось само собой, истерическим бесконтрольным воплем. – Я тоже пойду, вдруг что-то услышу. Пожалуйста, ну пожалуйста!
Что угодно, куда угодно, только не в этой зале, только не в компании безумной Пятой, обнимающей мертвое тело. Как-то действовать, не сидеть в ожидании, утопая в агонии Матвея Гордона.
Парни внимательно меня осмотрели. Юэ Лун сдался первым, протяжно вздохнул:
– Я побуду с Дарьей Васильевной. В самом деле, не следует мучить обеих, оставляя один на один с телами. Если что, зовите на помощь.
Обухов подал мне руку, выдернул из омута чужой боли. Рядом с ним стало проще дышать, я даже вспомнила об инструменте, намертво стиснутом в кулаке, и приготовилась к бою. Так, вдвоем, касаясь друг друга плечами, мы прокрались по кованым ступеням наверх, в сумрачную галерею.