– Эм, – притворно вздохнул Фролов. – Если бы человека. Григорий Андреевич, друг сердечный. Вы позволите нам тет-а-тет покалякать? Уточнить, так сказать, детали свадебки? Список гостей, меню? Мы ведь за этим и ехали…
– Я вам не друг сердечный, – Григ чуть повысил голос, и его внутренний выводок ос нацелил грозные жала. – Не заигрывайтесь, господин Фролов. Я, надеюсь, свободен?
– О, разумеется, к вам нет претензий! Вы у нас сегодня герой. Неожиданно, но приятно, всегда бы так, господин Воронцов.
Григ устало потер виски и спросил у ночного неба:
– На хрена мне все это, хотел бы я знать?
– Благотворительность наказуема, – хмыкнул довольный Фролов. – Итак?
Я хотела кинуться к Григу, вцепиться в него, прорасти всеми иглами, ветками, корнями, зубами вгрызться, выть, чтобы снова меня защитил. Но не смогла сдвинуться с места. А он как будто отпрыгнул в сторону, лишая меня покровительства, так далеко вдруг оказался: на дороге, у храма Воскресения Христова, уже в седле черного байка.
– Не стану мешать, – согласился с Фроловым, сдал меня, продал в рабство. – Но выдвигаю условие: девушку вернете домой. И приставите курсанта в охрану. Кондашов налепил ей метку на шрам, так что ночь предстоит веселая.
– Ого, – всполошился Фролов. – Погодите-ка, Григ, Григорий…
Но мотор уже взвыл, байк рванул. И через миг Воронцов растворился в чернильном мареве. Остался лишь запах парфюма и мерзкая боль в плече.
– Аля, – одернул меня добрый дядечка, состроив умильную рожу. – Не нужно о нем горевать. Найдите нормального парня. Вы попали в серьезный замес. Вышли живой из такой передряги! Поверьте старику: все идет, как надо. Мы – лучшее, что с вами случилось сегодня. Садитесь в машину, деточка. Ночевать останетесь в нашем Бюро, за решеткой в отдельной камере. Обещаю устроить со всеми удобствами!
3.
Бюро Кромки, или агентство «Брюс», как мелькало иногда в разговорах по рации, приютилось в парке Останкино, в неприметном павильоне в стороне от главных дорог. Странно, я ведь гуляла в парке, после концерта во дворце Шереметьевых, что давал на дне города мой квартет, даже сюда забрела, будто кто-то тянул за ниточку, с тропинки на мягкую травку. А павильона не видела…
Над входом красовался загадочный герб, вырезанный из цельного камня. Заключенная в щит роза ветров, сверху – рука с дубиной, а внизу лента с надписью «Fuimus». Что еще за фуимус такой, интересно?
– Это не дубина, – буркнул Фролов, хотя вслух я ничего не сказала. – Маршальский жезл, символ воинской славы. А «фуимус» – по латыни «мы были». Оба элемента, чтоб вы знали, барышня, взяты с герба Якова Брюса.
– А при чем тут Брюс? – удивилась я. – Это шереметьевская усадьба!
– Один из Шереметьевых был из Школы, завещал павильон Бюро… Впрочем, это неважно. Проходите, Аля, наш разговор будет долгим.
– Я хочу есть и спать, – апатично откликнулась я. Не осталось у меня энергии для исторических экскурсов. Для всех этих Брюсов и Шереметьевых, с Воронцовым бы разобраться!
Но послушно шагнула вперед. И вздрогнула от того, как изменилось звучание мира. Ощущение такое, будто нас взяли и утопили в бассейне. Звуки стали глухими, далекими, еле пробивающими толщу воды. Влажность повысилась и вязкость воздуха, все наполнилось капелью и бульканьем, захотелось насухо вытереть руки. Перехватило дыхание, будто шею сдавили ошейником. Я почувствовала, что тону, хотя видела себя в тихом парке на травке, среди отцветающих кустов сирени.
– Дышите, что за фантазии? – хлопнул меня по спине Фролов. – Вот что метки чужие делают! Покажите-ка запястья, милочка. Это что за браслетик? Снять!
– Ни за что! – я отпрыгнула в сторону, поднесла к лицу травяной браслет. Сразу стало легче дышать, вернулось чувство реальности. Просто ночь, старый павильон, сирень непролазная, шелест дубов…
И черта, проведенная по земле. За которую я шагнула.
– Глазам не верю, – прошипел Фролов, всматриваясь в мой браслет. – Знать бы, что эта вещичка у вас, во время схватки в Сокольниках… Впрочем, пустые мечты. Вы действительно играли дуэтом с Григорием?
Я кивнула и спрятала запястье в рукав. Молча прошла в раскрытую дверь, оказавшись, как внутренне и ожидала, в убогой пародии на ментовку. Фролов провел меня в кабинет, указал на деревянный стол, обитый зеленым сукном. Вокруг стояло несколько кресел, я выбрала одно, пристроила шоппер. Наконец-то сняла кофр со спины.
– Вы скрипачка? – спросил Вадим Никонорыч. – Да не бойтесь, Аля, садитесь. Я даже браслет ваш не трону, хотя очень велик соблазн. Оберег, отданный добровольно, да еще и самим Воронцовым, – это в наши дни дорогого стоит. Чем же вы его зацепили?
Я пожала плечами. Откуда я знаю? Тем, что хваталась за него и канючила, весь тренч залила слезами. Тем, что очки разбила туфлей. Жалко, хорошие были очки…
– Обухов, пойди-ка сюда, сынок!
В коридоре что-то негромко лязгнуло, будто открылась дверь в камеру. В кабинет заглянул симпатичный парень примерно моего возраста. Я с интересом уставилась на таинственного метателя карт.
Темноволосый, подтянутый, ростом чуть ниже Грига, но плечи широкие, как у пловца. Короткая модная стрижка, брови густые, прямой тонкий нос. Глаза карие, дерзкие, непокорные. Смотрят на мир с прищуром, с вечным вызовом дуре-судьбе. Такому плевать, с кем драться. Хоть пьяному навалять, чтоб не лез, хоть с Григом силой померяться.
– Сгоняй-ка, голубчик, на ВДНХ, купи пожевать трем полуночникам. Барышня как к фаст-фуду относится? В этот час только бургер с картошкой…
– Пойдет. Все, что угодно, схомячу. На свадьбе меня ели, а не кормили.
– Ну а как вас не кушать, радость моя? – начал было сволочной Фролов.
Но Обухов его перебил:
– А как же гауптвахта, Вадим Никонорыч?
Фролов потешно замахал руками:
– Да ступай уже с богом, голубчик. Это ж я перед Григом строгость развел. Мол, виновный наказан, и делу конец. Ты ж, шельмец, его зацепил! А чего сорвался, скажи на милость? Григорий, считай, единственный, кто способен вести переговоры.
– Фара же лопнула, – буркнул Обухов, разве что ножкой не шаркнул. Мол, признаю, накосячил, но по объективным причинам. – Я потом смекнул, что это она. Психанула, значит, из-за любовника.
– Из-за кого? – подскочила я, хватая со стула шоппер.
– Брысь отсюда, – вмешался Фролов. – Успеете подраться, малые дети. Жрать охота. И спать охота. Не только вам, звезда неземная. Мы тоже целый день на ногах. Данилка, не экономь, родимый, ночь сегодня вдвое растянется.
Обухов козырнул и скрылся. Только грохнула входная дверь.
– Уф, – подытожил Вадим Никонорович. – Аля, устраивайтесь, отдыхайте. Может, хотите прилечь? В соседнем кабинете диванчик имеется.
Я проигнорила его вопрос. Достала телефон, отключила. С тоской подумала о горячей ванне.
– А телек в вашем хозяйстве есть? Нужно звук врубить на полную громкость.
– Воронцов посоветовал? – уточнил Фролов. Очень серьезно, мигом собравшись и растеряв полусонную мягкость. – Это дело, это он молодец. Включу-ка я глушители от греха. Сейчас жалею, что мы так с ним столкнулись. Но кто ж мог подумать, что Григ… Понимаете, со стороны… В общем, страшно смотрелось. У Обухова сестра так погибла, вот курсант и сорвался на ровном месте. Я чаек поставлю, не возражаете?
Фролов вышел куда-то с электрическим чайником, вернулся, зашуршал пакетом с конфетами. Вручил мне «Мишку на севере».
– Обязательно расскажите мне, Аля, чем Григория так достали. Не теперь, когда поедим. Говорить на голодный желудок вредно, а думать – еще и противно. Но он был вздрюченный, как никогда. Словно вызов бросал кому-то, вытаскивая вас из болота. Я бы подумал про амурные стрелы, но сердце Грига – холодное, как, простите, кусок дерьма мамонта, сохранившийся в мерзлоте.
Интересное сравнение, есть над чем поразмыслить. Спасибо, Вадим Никонорович, вы разнообразили этот вечер!
Обухов вернулся неожиданно быстро, с двумя огромными пакетами вкусностей. Долетел на реактивном ранце? Или карты вместо стелек подложил в кроссовки?
Мозг сбоил, бунтовал, и сознание отказывалось воспринимать чертовщину, навалившуюся за долгий день. Я устала, устала, устала! Не было уже сил пугаться, удивляться, отрицать увиденное. Я отыграла программу на свадьбе, где меня собирались съесть, если верить словам Фролова. Я видела, как один крутой парень метал, будто дротики, обычные карты, и те светились во тьме, как демонические артефакты из фэнтезийных фильмов. А другой крутой парень из-под ногтей выпустил сияющий нотный стан! И погасил фонари в округе.
Какое-то агентство «Брюс», затерянный в реальности павильон…
– Барышня, – подал голос Фролов, – кажется, вы собирались хомячить? Налетайте, пока не остыло. Друг сердечный Обухов, а зачем так много?
– Я вызвал Люську и Патрика, – курсант выдал лыбу на пол-лица. – Вы устали, я в карцере на двадцать суток. Кому отбиваться от Кондашова?
– Не дерзи, – осадил наглеца Фролов. И обернулся ко мне: – Стоит признать, что Петр Иванович – это серьезное испытание. То, что вы живы, прелестная Аля, – диво дивное, не стану врать. Ох, господин Воронцов! Что же вы сотворили такое? И главное, шельмец, соскочил красиво. Вроде как нанял нас для охраны. А, Данилка? Классно подставил?
– Должен будет, – с набитым ртом проворчал неугомонный курсант.
– Нет, голубчик, его не припашешь. Это мы ему в обратку должны. Он нам свидетеля со свадьбы сберег, хотя хата Григория с краю. Как и всегда, если подумать. Аля, что-то хотите спросить?
Я торопливо прожевала бургер, вытерла рот салфеткой:
– Вадим Никонорович, а Григ – он кто? Оборотень или вампир? И те остальные на свадьбе? Упыри-вурдалаки?
Обухов подавился картошкой. Фролов почесал затылок:
– Вот насмотрятся по телеку всякой дряни! Сумерки у них, понимаешь, романтика. Вампир спасает прекрасную деву!
Курсант хрюкнул молочным коктейлем и мрачно буркнул под нос:
– Гад он, тварь бессердечная. Если сравнивать, Ганнибал Лектер рядом с Григом чистый младенец!