Все семеро сидели и внимательно слушали незатейливые сигналы, доносящиеся из псевдочасов. Попискивание длилось десять минут, прервалось на одну минуту и зазвучало снова.
— Может, дать им подтверждение прямо сейчас? — предложил возбужденный Олпин Маколпин, — Я бы пробрался к маяку.
— Рисковать понапрасну мы не будем, — решил Уордл — Завтра я сделаю это сам во время работы. Надо на минуту выключить маяк, потом на минуту включить, и так двенадцать раз подряд. Я правильно помню твои слова?
— Правильно. Это самый простой и надежный способ показать нашим, что мы их услышали.
— Вот я и займусь этим. Чтобы щелкать тумблером, не надо быть радиоинженером.
— Они появятся на орбите Гатина через пять дней, перед рассветом, — сообщил Пай, продолжая вслушиваться в попискивание, — Даже раньше, чем мы предполагали.
— Это не имеет значения. Все равно они не предпримут никаких действий, пока не получат от нас ответного сигнала, — ответил Уордл. — Утром я подам им этот сигнал. Думаю, за пять дней мы вполне управимся. Да и пора возвращаться на Землю. Не знаю, как вы, мальчики, я вдоволь нагостился.
— Я тоже, — с жаром подтвердил Пай.
Холден, обойденный природой по части музыкального слуха, гнусаво затянул:
— «О дом родной, мне дверь открой, к тебе вернулся я…»
Со стороны окон послышался окрик кастанского часового.
Слов, разумеется, никто не понимал, но по тону Фоули заключил, что у парня явно не все в порядке с печенью.
Подойдя к окну, Холден высунул голову и издевательски-смиренным голосом сказал:
— Не надо засорять нам ушки своим вшивым языком. Иди-ка лучше прогуляйся.
Дав совет кастанцу, Холден вернулся на койку.
Часы с защелкнутой крышкой вернулись к нему в карман. А сигналы все шли и шли, наполняя собой предрассветную мглу камеры. Через пять дней, всего через пять дней.
Вечером последнего дня все едва не сорвалось. Десять тысяч пленных с наигранным безразличием сидели или слонялись по двору. Не было никаких внешних намеков на готовящееся восстание. Напряженность, владевшая пленными, была незримой, но ощутимой и осязаемой.
Как и тогда, охранники инстинктивно, шестым чувством, уловили что-то неладное. Движения их стали более суетливыми и нервозными. Кастанцы сбивались в группки, держа пальцы на курке или вблизи курка. Однако сознание кастанцев не допускало, что угроза может исходить от массы пленных. Нет, каждый ждал ее извне или с небес.
Генерал Парта подошел к Уордлу и сказал:
— Наши бойцы держатся прекрасно, но все равно кастанцы что-то чуют. Может, будет лучше, если мы покинем двор и разойдемся по камерам?
— Это будет слишком заметным и только усилит подозрения кастанцев, — возразил Уордл. — Пленные всегда ценили этот жалкий кусочек свободы, когда можно потолкаться среди своих и поговорить. До сих пор они старались урвать каждую минуту. И вдруг — неожиданная готовность отправиться под замок? Тут даже слабоумный насторожится.
— Мне понятен ваш довод. Но до отбоя остается еще целый час. Я опасаюсь, что всегда могут найтись один-два пленных, у которых от ожидания сдадут нервы, и они наделают глупостей.
— Не думаю, чтобы такой выплеск повредил нашим планам, — сказал Уордл. — Кастанцы привыкли, что время от времени кто-то из пленных делает глупости. Вы лучше меня знаете, сколько пленных за эти четыре года добровольно расстались с жизнью и сколько из них спровоцировали охранников, чтобы получить желанную пулю.
Парта нахмурился, но промолчал.
— Час есть час, — докончил Уордл — Хотим мы или нет, но его нужно провести здесь, во дворе.
Уордл проводил взглядом уходящего генерала, затем прислонился к стене и перевел глаза на арсенал. Там за массивными стальными дверями лежали сокровища, которыми они должны завладеть. Открытое нападение на арсенал или на караульное помещение у ворот навлекло бы на нападающих убийственный шквал огня со всего периметра внешней стены. На ее парапете сосредоточено двадцать два охранника. Значит, вначале нужно обезвредить охрану парапета. Задача не из легких, требующая вдобавок точнейшего расчета времени.
Уордл снова мысленно перебирал давным-давно согласованные детали общей схемы восстания. Он даже не заметил, как прошел этот час и пленным велели расходиться по корпусам. Уордл понимал, каких трудов им стоит играть роль прежних пленных, лениво плетущихся в камеры. Стамитам с их врожденной мрачностью эта роль давалась легче, чем импульсивным алюэзинцам.
Впереди — длинная ночь. Ночь последних приготовлений. Щелкнули замки камер, охранники покинули тюремные корпуса и направились к себе в казарму. Не успели последние из них скрыться из виду, как Шеминэ принялся за дело. В течение трех часов ему предстояло открыть немало дверей, и он решил не мешкать.
— С твоей стороны все готово? — спросил у Холдена Уордл.
— Все, что можно было сделать. Дареут поведет отряд каменщиков к мусорной яме. Там у нас спрятано сорок старых консервных банок, начиненных аламитом и снабженных детонаторами.
Холден печально вздохнул.
— Жаль, не удалось устроить что-нибудь посолиднее. В каменоломнях я видел великолепную стальную бочку. Если бы мы смогли протащить ее внутрь, кастанцы вылетели бы прямо в космос.
Уордл неопределенно пожал плечами, лег и натянул на себя одеяло.
— Попробую немного уснуть.
— Неужели ты заснешь? В такое время? — удивился Пай.
— Я не говорил, что засну. Попытаюсь.
Уордл закрыл глаза. В камере стало тихо. Сон не приходил ни к кому.
Кончилось тем, что Уордл занял позицию у окна и стал следить за обходами часовых, нетерпеливо считая минуты. Он то и дело поднимал глаза к небу и смотрел на мигающие звезды. Где-то в вышине, далеко отсюда, затаилось в засаде множество черных остроносых кораблей Космического Союза. Уордл знал: они там, они тоже ждут. От этой мысли ему становилось спокойнее.
За десять минут до начала операции все земляне стояли возле окон. Пропустив часового, они открыли окно и спустили вниз веревку. Холден влез на косяк и схватился за веревку, готовый скользнуть вниз.
На самом краю он задержался, улыбнулся товарищам и излишне громко продекламировал:
— Шатай-Болтай висел на стене, Шатай-Болтай свалился во сне!
— Тише! — зашипел на него Уордл. — Спускайся, дуралей!
Уордл беспокойно глянул в сторону парапета. К счастью, часовой удалялся и не думал возвращаться на крик.
Холден исчез во тьме двора. Когда веревка перестала подрагивать, ее втянули обратно. Выглянув вниз, они с трудом различили фигуру Холдена, бегущего к внешней стене.
— Готовность — две минуты, — предупредил Уордл.
Взяв арбалеты, они до предела натянули пружины, вложили в желоба стрелы и замерли у окон. Происходившее в камере землян повторялось во всех камерах шестых этажей, выходящих окнами на стену. Внизу мелькали фигуры, бегущие к стене, а в камерах возле окон замирали стрелки с арбалетами в руках. Ночь была темнее, чем обычно, и потому освещение парапета казалось ярче.
Часовой шел в обратном направлении. Он двигался еле-еле, будто во сне. Тем, чьи нервы, как и арбалетные пружины, были натянуты до предела, представлялось, что часовой идет со скоростью одного шага в минуту.
— Если кто выстрелит раньше времени, шею сломаю, — шепотом предупредил Уордл. — Нужно, чтобы винтовка этого охламона упала внутрь, а не на парапет и не по ту сторону стены.
— Можешь не волноваться, — с ледяным спокойствием ответил Пай.
Часовой уже был напротив их окон. Внизу в руках у Холдена загремела жестянка. Часовой остановился, озираясь по сторонам. Холден выдал новую порцию звуков. Кастанец сдернул с плеча автоматическую винтовку, схватил ее в правую руку, наклонился и стал вглядываться, пытаясь засечь источник шума.
— Пора!
— Ввуп! — ответили шесть арбалетов.
Землян охватил ужас: охранник продолжал стоять и вглядываться вниз. Неужели промахнулись? Прошла секунда-другая, и кастанец без малейшего крика рухнул вниз. Шипы словно не хотели его отпускать. Они порвали ему штанины, захватили в плен один сапог, но и это не помогло. Сила тяготения оказалась сильнее. Первой с металлическим лязгом упала винтовка. Вслед за ней с глухим стуком упало тело. Послышался хруст костей, не выдержавших соприкосновения с бетоном.
Откуда-то слева с парапета доносились судорожные стоны. С другой стороны тюрьмы слышались предсмертные крики еще одного кастанца. Потом заговорил легкий пулемет (возможно, кричавший его выронил), и властное татата-татата положило конец крикам.
Шестеро землян выбежали из камеры, намереваясь поскорее выбраться во двор и присоединиться к Холдену. Но лестница была плотно запружена пленными. Толкаясь и чуть не падая, вниз неслась целая толпа стамитов. На каждом марше лестницы их поток заклинивало, и только напор сзади позволял им хоть как-то двигаться вперед. Алюэзинцам, бежавшим вслед за ними, тоже не терпелось скорее попасть во двор, и они пытались своим весом вытолкнуть всех, кто находился впереди. Землянам ничего не оставалось, как влиться в живую лаву этих неистовых великанов и просто ждать, когда она вынесет их наружу.
Во дворе уже находилось не менее тысячи пленных. Предвкушая скорую битву, они мчались к местам, заранее определенным командирами. Двумстам пленным из корпуса, стоявшего вблизи ворот, было приказано напасть на двенадцать караульных и резерв, спящий в караульном помещении. До ворот оставалось каких-то пятьдесят ярдов. Пленные бежали туда, не встречая пока никакого сопротивления.
Уордл и его товарищи с тревогой глядели, как пленные из их корпуса неслись через двор к казармам охраны.
До ворот оставалось не более двадцати ярдов, когда дежурившие там охранники убедились, что им ничего не показалось и не почудилось. Но было слишком поздно. Высокий костлявый алюэзинец, бежавший впереди, взмахнул чем-то похожим на мяс-ницкий нож. Его целью был самый проворный из кастанцев. Тот успел сдернуть с плеча винтовку и положить палец на курок. Тесак со свистом рассек воздух, но охранник сумел пригнуться. Не прошло и минуты, как все двенадцать охранников были сметены яростной, жаждущей мести толпой, не успев сделать ни одного выстрела.