Философ, профессор философии Школы Остина Б.Флетчера, содиректор Центра когнитивных исследований Университета Тафтса. Соавтор (с Линдой Ла Скола) книги Caught in the Pulpit: Leaving Belief Behind («Ловушка для проповедника: оставляя веру позади»).
Кто-то может возразить и сказать, что «трудная проблема сознания» (как ее сформулировал в 1996 году философ Дэвид Чалмерс в своей книге The Conscious Mind («Сознательный ум») – это совсем не научная идея и поэтому не годится для ответа на нынешний вопрос Edge.org. Но поскольку философы, принявшие этот термин, убедили многих когнитивистов, что лучшие научные работы последних имеют дело лишь с «легкими» проблемами, то эта идея может быть квалифицирована как имеющая отношение к науке: она сдерживает научное мышление и искажает воображение ученых, пока они пытаются сформулировать по-настоящему научные теории сознания. (Я не буду приводить примеры, потому что меня попросили больше говорить об идеях, а не о людях.)
Нет сомнения, что поначалу философы с помощью мысленных экспериментов легко преуспеют в том, чтобы счесть зомби «мыслимыми» и потому «возможными», и что эта возможность существования зомби (хотя бы логическая)«показывает», что существует «трудная проблема сознания», не затронутая никакими нейрофизиологическими теориями о том, как именно сознание модулирует поведенческий контроль, самонаблюдение, эмоциональные реакции и так далее.
Но если бы ученые, впечатленные этим «результатом», полученным философами, более внимательно и критически вчитались бы в философскую литературу, исследующую погрешности этих мыслительных экспериментов, то они – я надеюсь – отшатнулись бы, полные недоверия. (Мне делается неловко от одной мысли о том, как они продираются через нашу литературу, посвященную этим темам.)
Видите ли, аргументы, по умолчанию подразумеваемые в простых, начальных мысленных экспериментах, затем нуждаются в углублении. Мы должны определить не просто постижимость того или иного явления, но его идеальную постижимость, а потом и идеальную позитивную постижимость (в отличие от идеальной негативной постижимости) и так далее. Является ли вечный двигатель «мыслимым», но идеально не представимым? Или он идеально позитивно представим? Это большая разница, говорят нам, можете вы или не можете «модально помыслить» зомби. А что вы можете модально помыслить, и уверены ли вы в этом? И мысленный эксперимент Фрэнка Джексона «Комната Марии» (об ученой, которая изучает цвета и знает о них всё, хотя всю жизнь работает в черно-белой комнате перед черно-белым монитором), приходится обвесить воображаемыми гаджетами, которые не позволяют Марии также видеть цветные сны. Может быть, она родилась дальтоником (но во всем остальном ее мозг совершенно нормален!)? Или, возможно, ей вмонтировали окуляры, которые транслируют на ее бедные зрачки черно-белое изображение с монитора? И это лишь малая доля сложных фантазий, которые всерьез выдвигались и опровергались.
Я не то чтобы рекомендую ученым провести этот эксперимент в качестве домашнего задания, но, если им любопытно узнать, на какие выверты приходится идти философам, чтобы «спасти» подобные ретроградные интуиции, они могли бы обратиться к сверхчеловечески терпеливому анализу Амбер Росс из Университета Северной Каролины, которая распутывает всю эту неразбериху в своей докторской диссертации 2013 года Inconceivable Minds («Немыслимый ум»).
Демонстрирует ли «трудная проблема сознания» необходимость крупной революции в науке (если сознание вообще когда-нибудь удастся объяснить)? Или она лишь иллюстрирует слабости человеческого воображения? Этот вопрос сейчас не решен, и поэтому ученым следует держаться осторожного курса, который откладывает все согласования на будущее. Именно так большинство нейрофизиологов относятся к экстрасенсорному восприятию и психокинезу – осторожно предполагая, что это фикции воображения.
Нервные корреляты сознанияСьюзан Блэкмор
Психолог, автор книги Consciousness: An Introduction («Сознание: введение»).
Сознание – горячая тема в нейрофизиологии, и некоторые из самых блестящих ученых охотятся за нервными коррелятами сознания (neural correlates of consciousness, NCC) – но они их никогда не найдут. Имплицитная теория сознания, которая лежит в основе этого поиска, ошибочна и должна быть отправлена в отставку.
Идея NCC довольно проста и интуитивно соблазнительна. Если мы верим в «трудную проблему сознания» – загадку о том, как субъективный опыт возникает из объективных событий, происходящих в мозге (или создается, или производится ими), – то мы можем легко вообразить, что в мозге есть особое место, где это происходит. А если такого особого места нет, то, значит, есть некий «нейрон сознания», или процесс, или схема, или серия связей. Может быть, мы и не найдем достоверного ответа на вопрос о том, как эти объективные вещи производят субъективный опыт, но если мы определим, какая из них за это отвечает (таков ход мысли), мы на шаг приблизимся к разгадке.
Это звучит в высшей степени здраво, потому что здесь мы следуем по наторенной научной дорожке: начинаем с корреляций и потом переходим к объяснениям причин. Проблема в том, что этот подход зависит от дуалистической – и совершенно неработоспособной – теории сознания. В основе этой теории лежит интуитивная догадка о том, что сознание – это нечто внеположное, нечто дополнительное и отличное от физических процессов, от которых оно зависит. Поиск NCC основывается на этом дуализме. С одной стороны, вы измеряете нервные процессы, используя электроэнцефалографию, МРТ или другие виды сканирования мозга, а с другой – измеряете субъективные опыты или «сознание как таковое». Но как вы это делаете?
Один из популярных методов заключается в использовании феноменов бинокулярного соперничества или неоднозначных фигур (оптических иллюзий, которые могут быть восприняты одним из двух взаимоисключающих способов, – например куб Неккера). Чтобы найти NCC, вы выясняете, какая версия иллюзии воспринимается сознательно, пока восприятие склоняется от одной версии к другой и обратно, а затем сопоставляете это с тем, что происходит в зрительной системе. Проблема заключается в том, что участник эксперимента должен сказать вам словами: «Сейчас я осознаю это» или «Сейчас я осознаю то» или, например, нажать вместо этого на рычаг или на кнопку (другие животные тоже могут это сделать). В любом случае вы измеряете физические реакции.
Можно ли уловить подобным образом нечто, именуемое сознанием? Поможет ли этот способ решить загадку? Нет.
Этот метод, по сути дела, ничем не отличается от других корреляционных исследований работы мозга, таких как сопоставление активности веретенообразной извилины с распознаванием лиц или активности в префронтальной коре – с некоторыми видами принятия решений. Этот метод сопоставляет один тип физических измерений с другим. Такие исследования небесполезны. Интересно узнать, например, где в зрительной системе нервная активность меняется, когда испытуемый сообщает о смене зрительного образа. Но это новое знание ничего не говорит о том, что эта нервная активность генерирует нечто совсем особенное, именуемое «сознанием» или «субъективным опытом», при том что всё остальное, происходящее в мозге, является «бессознательным».
Я могу понять, насколько соблазнительно думать, что так оно и есть. Дуалистическое мышление естественно для нас. Мы ощущаем, что наш сознательный опыт – это явление иного порядка, нежели физический мир. Но это то же самое интуитивное чувство, которое заставляет «трудную проблему» казаться трудной. Это то же самое чувство, которое порождает «зомби философа» – существо, полностью идентичное мне, за исключением того, что у него нет сознания. Это то же самое чувство, которое позволяет людям писать – и по всей видимости, не испытывая особых проблем, – что процессы в мозге являются либо сознательными, либо бессознательными.
В самом ли деле я отрицаю это различие? Да. Интуитивно правдоподобное, оно на самом деле является чистой магией. Сознание нельзя считать странным и удивительным продуктом каких-то одних – но вовсе не всех остальных – процессов, происходящих в мозге. Это скорее иллюзия, сконструированная умным мозгом и телом в сложном социальном мире. Мы можем говорить, думать, считать себя субъектами действия и на этом основании создаем ложную идею о том, что мы личности, обладающие сознанием и свободной волей.
Нас вводит в заблуждение одна странная черта сознания. Когда я спрашиваю себя: «Что я сейчас осознаю?», я всегда могу найти ответ. Это деревья за окном, шум ветра, проблема, которая меня волнует и не поддается решению, – или что-либо еще, кажущееся в этот момент самым отчетливым и ярким. Вот что я имею в виду под «сознанием здесь и сейчас», под сознательным ощущением. Но что происходило за момент до того, как я задалась этим вопросом? Когда я оглядываюсь назад, я могу задействовать память и заявить, что я осознавала то-то и то-то и не осознавала чего-то еще, при этом я полагаюсь на ясность ума, логику, последовательность и тому подобные вещи.
Это слишком легко приводит к мысли о том, что человек, когда он бодрствует, должен постоянно что-то осознавать. А отсюда идет скользкая дорожка к другой мысли: если бы мы знали, что́ надо искать, то могли бы проникнуть в чей-то мозг и выяснить, какие процессы в нем протекают сознательно, а какие – бессознательно. Но все это – нонсенс. Все, что мы сможем найти, – это нервные корреляты мыслей, восприятий, воспоминаний, речевых процессов и способностей внимания, которые заставляют нас думать, что мы сознательные существа.
Когда у нас будет, наконец, лучшая теория сознания, которая придет на смену этим распространенным иллюзиям, мы увидим, что нет никакой «трудной проблемы», нет магических различий и не существует нервных коррелятов сознания.