кохозяйственных земель удалось повысить благодаря удобрениям, поэтому в глобальном масштабе мы сегодня для получения такого же урожая, как полвека назад, используем на 65 % меньше земли. И любой ребенок точно так же может считаться ресурсом, поскольку у него имеется не только рот, но и мозг.
Немногие экономисты (в их числе Джулиан Саймон и Бьорн Ломборг), пытавшиеся указать на все это ученым-мальтузианцам и напоминавшие, что экономический рост предполагает не рост потребления ресурсов, а рост производительности – то есть способности производить больше за счет меньшего, – были названы чуть ли не идиотами и в разной степени подверглись обструкции. Однако их правота подтверждалась снова и снова по мере того, как и население, и его благосостояние параллельно вырастали до уровней, которые мальтузианцы считали невозможными. Однако последние не сдавались: «Было бы нереалистичным предполагать, что рост сельскохозяйственного производства будет адекватен ожидаемому росту спроса на продовольствие», – говорилось в книге «План выживания» (A Blueprint for Survival), написанной несколькими знаменитыми британскими учеными и вышедшей в 1972 году. «Фермеры не могут больше справляться с растущим спросом, и в результате нас ждут хронический дефицит, рост цен и неминуемый голод», – вторил им в 1974 году знаменитый эколог Лестер Браун.
С тех пор объемы производства продовольствия в мире удвоились, а массовый голод по большей части стал достоянием истории, за исключением регионов, в которых он создается искусственно усилиями диктаторов.
Рост населения мира почти гарантированно прекратится еще до конца текущего столетия. Мы уже почти достигли – если еще не преодолели его – пика расширения сельскохозяйственных площадей: иными словами, мы сейчас используем меньше земли для выращивания все бо́льших объемов продуктов питания. И впредь нам будет требоваться все меньше земли, а не все больше. Электромобили, питание для которых поступает от атомных электростанций, уже сейчас представляют собой со многих точек зрения неисчерпаемый ресурс. Мир динамичен и готов к отклику; самое главное в нем – это постоянное изменение. Пришло время отправить в отставку застылые, близорукие и мизантропические теории последователей Пророка Мальтуса.
Экономический ростСесар Идальго
Профессор Медиалаборатории (MediaLab) МТИ; преподаватель Центра международного развития (Center for International Development) Гарвардского университета.
Экономический рост – одна из концепций, с которыми никто не хочет спорить. Даже недоброжелатели не в силах отказаться от ее использования. Они говорят о «зеленом росте», «устойчивом росте» и, в наиболее экстремальных случаях, о так называемом «отрицательном росте».
Тем не менее экономический рост как концепция и реальность возник довольно недавно.
Современные показатели экономического роста появились менее столетия назад. Все началось с того, что Саймон Кузнец предложил в 1930-е годы понятие ВВП. Экономисты в основном соглашаются с тем, что экономика до XIX века практически не росла, соответственно, сам экономический рост также представляет собой довольно новое явление.
Как и многие другие, я убежден, что идею экономического роста пора отправить на покой. Но возникает важный вопрос, что сможет его заменить, поскольку понятие экономического роста занимает важное место в общественных дискуссиях, политических кампаниях и материалах новостных СМИ. Однако экономический рост не может продолжаться вечно. Если ВВП на душу населения в США рос бы в течение следующего тысячелетия в реальном выражении на скромный 1 %, то в 3014 году средний американец зарабатывал бы потрясающую сумму – 1,1 млрд долларов в год. Более правильным было бы представлять рост в течение последнего века как часть S-образной кривой, своего рода переходную фазу. Это предполагает, что либо в течение начавшегося тысячелетия рост будет постепенно замедляться, либо мы измеряем что-то не то. В любом случае мы можем смело заключить, что идея экономического роста уже себя исчерпала.
Неограниченный и вечный ростХанс Ульрих Обрист
Куратор, Галерея «Серпентайн», Лондон. Автор книг A Brief History of New Music[79], Ways of Curating[80]и других.
В процессе изучения политической экономии в конце 1980-х годов я был глубоко вдохновлен деятельностью первопроходца в области экологической экономики, швейцарского ученого Ханса Кристофа Бинсвангера. Сейчас ему далеко за 80, однако его идеи не теряют популярности благодаря молодым художникам и активистам (таким как Тино Сегал), часто упоминающим о влиянии, которое на них оказал Бинсвангер.
Главная мудрость работ Бинсвангера заключается в том, что он довольно рано признал невозможность устойчивого бесконечного роста – ни в масштабе планеты, ни в масштабе отдельно взятого человека. Современная мейнстримная экономическая наука, говорит он, слишком много внимания уделяет вопросам труда и производительности и слишком мало – природным и интеллектуальным ресурсам. Наша зависимость от концепции бесконечного роста достаточно вредна, и очередной кризис, возникающий в конце каждого цикла роста фондового рынка, показывает, что она нереалистична.
Цель Бинсвангера всегда заключалась в изучении сходств и различий между эстетическими и экономическими ценностями. Он посвятил много времени изучению исторических связей экономики и алхимии, и это именно благодаря ему эта тема кажется сегодня такой невероятно интересной, а поначалу наверняка казалась экстравагантной до нелепости. В своей книге 1985 года «Деньги и магия» (Money and Magic) он наглядно продемонстрировал, что дерзкая концепция неограниченного роста была унаследована из средневекового дискурса алхимии, то есть поисков метода превращения свинца в золото.
Основным объектом изысканий Бинсвангера был Гёте, точнее, роль последнего в формировании социальной экономики в годы службы министром финансов при дворе герцога Веймарского. Заглавный герой «Фауста» размышляет о бесконечном прогрессе, в то время как другой герой, Мефистофель, указывает на разрушительный потенциал этой идеи. В начале второй части «Фауста» Мефистофель уговаривает императора, оказавшегося на краю финансовой пропасти из-за чрезмерных трат, выпустить векселя и решить таким образом проблему имперского долга. Бинсвангер был увлечен легендой о Фаусте еще с детства и в ходе своих изысканий обнаружил, что Гёте ввел в свою книгу тему бумажных денег под влиянием истории шотландского экономиста Джона Лоу, который в 1716 году первым открыл во Франции первый банк, выпускавший бумажные банкноты. Интересно, что сразу же после этой инновации герцог Орлеанский избавился от всех своих алхимиков, поскольку понял, что моментальная доступность бумажных денег – гораздо более мощное явление, чем любые попытки превратить свинец в золото.
Также Бинсвангеру удалось по-новому показать связь денег и искусства. Искусство, говорит он, основано на воображении художника, но в то же время это и часть экономики. Когда банк эмитирует деньги в виде векселей, это тоже связано с воображением, поскольку в этот момент создается ценность, как бы не существующая в настоящем времени. Любая компания, также используя воображение, представляет себе, как создаст определенный товар, но для этого ей нужны деньги, и поэтому она берет кредит в банке. Если продукт хорошо продается, то «воображаемые» деньги, созданные в самом начале процесса, получают в виде этого продукта ценностный эквивалент.
В классической экономической теории этот процесс может продолжаться бесконечно. В своей книге Money and Magic Бинсвангер признает, что бесконечный рост вызывает у многих чувство почти религиозного преклонения. Бинсвангер предлагает новый способ думать о проблемах безудержного капиталистического роста, побуждая нас подвергать сомнению основную теорию экономики и осознавать, насколько она отличается от экономических реалий. Однако вместо отказа от рынка как такового он предлагает ряд способов ограничения спроса на нем. Таким образом, Бинсвангер предполагает, что рынок не должен ни исчезнуть, ни измениться до неузнаваемости – скорее, речь идет о том, что рынком можно манипулировать во имя человеческих целей, а не просто следовать его законам.
Идеи Бинсвангера можно интерпретировать и следующим образом: на протяжении основной части истории человечества фундаментальной проблемой была нехватка материальных ресурсов, вследствие чего мы научились очень эффективным методам производства и создали ритуалы для утверждения важности вещей в нашей культуре. Менее 100 лет назад человечество совершило переход к хищнической массовой индустрии. И сегодня мы живем в мире, в котором одной из самых фундаментальных проблем стало перепроизводство товаров, а не их дефицит.
Тем не менее наша экономика продолжает функционировать, заставляя нас производить больше и больше с каждым годом. Мы, в свою очередь, нуждаемся в культурных формах, позволяющих нам справиться с проблемой перенасыщения, и наши ритуалы вновь направляются к нематериальному, к качеству, а не количеству. Это требует определенного изменения в системе наших ценностей – перехода от производства все новых вещей к выбору среди тех, что уже существуют.
Трагедия общественных ресурсовЛука Де Биас
Журналист; редактор ежедневной газеты Il Sole 24 Ore и ежедневного приложения Nova 24.
Благодаря работам покойного лауреата Нобелевской премии Элинор Остром концепция «трагедии общественных ресурсов» или «трагедии общин» (tragedy of commons) уже почти умерла. Однако до заслуженных похорон этой концепции дело пока не дошло. Из-за этого нам до сих пор приходится иметь дело с некоторыми следствиями этой счастливо опровергнутой теории, впервые сформулированной Гарреттом Хардином в знаменитой статье 1968 года. Устроить эти похороны надлежит как можно быстрее, поскольку с общинами и общественными ресурсами связаны некоторые существенные проблемы настоящего времени – это климатические изменения, вопросы защиты частной жизни и свободы в интернете, а также проблема выбора между копирайтом и общественным достоянием в области научного знания.