Разумеется, общины могут подвергаться чрезмерной эксплуатации. Однако самая главная ошибка теории Хардина заключается в самом понятии «трагедия»: используя этот термин, Хардин предполагал, что некоторым видам общин суждено полное истощение. С его точки зрения, достаточно большое число рациональных агентов, свободных в выражении своей воли, неминуемо приведет к истощению общественных ресурсов, поскольку эти свободные и рациональные личности будут всегда настроены на максимизацию своих частных преимуществ, разнося при этом издержки на всю общину. Остром показала, что такая трагическая судьба вовсе не неизбежна. Она обнаружила по всему миру впечатляющее количество случаев, в которых общины управляли общественными ресурсами достаточно устойчиво, извлекая из них максимум пользы, однако никакого истощения не происходило.
Практические наблюдения Остром подкреплялись довольно сильной теорией. С точки зрения исследовательницы, в качестве предпосылок для устойчивого развития общин выступают ясность закона, методы коллективного и демократического процесса принятия решений, укорененные и прозрачные механизмы разрешения конфликтов, а также отсутствие конфликтов между различными уровнями управления. В рамках культур, осознающих ценность общественных ресурсов, поведение, направленное на устойчивое развитие, считается вполне рациональным.
Подход Хардина, сформировавшийся в годы холодной войны, был, по всей видимости, искажен идеологическим дуализмом. Концепция общественных ресурсов, как отмечала Остром в своей нобелевской лекции, не вписывалась в «дихотомический мир „рынка“ и „государства“». В условиях, когда частная собственность и свободный рынок с одной стороны и огосударствление ресурсов и тотальное государственной регулирование с другой считались лишь двумя возможными опциями, само понятие «общественные ресурсы» воспринималось как признак порочной системы и пережиток прошлого.
Однако затем появился интернет, который стал самым значительным общественным ресурсом в области знания за всю человеческую историю. И сложно утверждать, что интернет – это неудачная система. За последние 20 лет общественные ресурсы интернета изменили весь мир. Разумеется, при этом интернет могут эксплуатировать гигантские корпорации или правительственные спецслужбы.
Однако никакой «трагедии интернета» не предвидится. Для его защиты мы можем начать с понимания и прописывания его правил, таких как сетевая нейтральность, совместное управление Сетью силами множества взаимодействующих заинтересованных агентов плюс прозрачная система правил. Пример «Википедии» уже показал нам, что все это вполне возможно.
Здесь и в самом деле нет трагедии, однако конфликты случаются. И они могут быть поняты лучше, если мы примем понятие «полицентрическое управление сложными экономическими системами» (polycentric governance of complex economic systems), предложенное Элинор Остром. Опасность ограниченного взгляда на проблему – когда все сводится к конфликту между государственным администрированием и свободным рынком – кажется еще более катастрофической, когда мы начинаем размышлять о климатических изменениях и других вопросах, связанных с окружающей средой. В том, что касается окружающей среды, идея общественных ресурсов кажется гораздо более продуктивным определением, чем во многих других областях. Она еще не гарантирует решения, однако может считаться хорошей отправной точкой. «Трагедия общественных ресурсов» в наши дни превратилась в комедию. Однако она может стать довольно печальной комедией, если мы не покончим с этой концепцией и не двинемся дальше.
Рынок есть зло, рынок есть благоМайкл Нортон
Доцент делового администрирования, Департамент маркетинга, Гарвардская школа бизнеса; соавтор (с Элизабет Данн) книги Happy Money («Счастливые деньги»).
На рынке могут происходить ужасающие вещи. Вот вам пример. В ходе одного замечательного эксперимента исследователи показали, как покупатели на рынке, на котором скот, выставленный на продажу, трактовался как обычный «неодушевленный» товар, были склонны девальвировать жизнь этих животных – иначе говоря, расценивать их жизни всего лишь как возможность для извлечения прибыли.
Но на рынке могут происходить и весьма возвышающие вещи. Вот вам пример. В ходе ряда исследований ученые показали, что эффективный рынок внес огромный вклад в разработку бесчисленного количества жизненно важных лекарств (пусть порой и при небольшой помощи со стороны государства), что улучшило жизни миллиардов людей.
Тем не менее в популярном и научном дискурсе вовсе не редкость рассматривать рынок как источник всяческого зла и фундаментальной лжи (мыслители и ученые левых убеждений) или, наоборот, как абсолютно совершенное и способное к самокоррекции явление (представители правого крыла). Пришло время отказаться от обоих воззрений.
Если мы сделаем шаг назад и посмотрим на рынок как он есть – то есть на совокупность множества отдельных игроков, – то он не покажется нам ни хорошим, ни плохим. Давайте заменим слово «рынок» другим коротким термином, описывающим совокупность отдельных агентов, – «группа».
Мы не рассматриваем группы как нечто хорошее или плохое. Группы способны на поразительное бескорыстие, щедрость и героизм; но точно так же они способны на эгоизм, жадность и жестокость. Они способны на отличные результаты (вспомните о «Лабораториях Белла»); но также они способны совершать ужасные вещи (вспомните любую из дисфункциональных групп, членом которой вам выпало несчастье оказаться).
Размышляя о группах, мы думаем об условиях, при которых они будут вести себя хорошо или плохо. Чаще всего мы не думаем о том, что группы способны корректировать свое поведение, демонстрировать исключительно хорошее поведение или (что важнее всего) быть на самом деле хорошими или плохими. Применяя ту же логику в отношении рынка, мы сможем разработать более богатую и точную теорию того, когда и почему деятельность рынка приводит к ужасным или возвышающим последствиям.
СтационарностьДжулио Боккалетти
Физик, климатолог и океанолог; управляющий директор Неправительственной экологической организации The Nature Conservancy («Охрана природы»).
Когда древняя столица набатеев Петра была «вновь открыта» Иоганном Буркхардтом в начале XIX столетия, казалось невероятным, чтобы кто-то мог жить в столь засушливом месте. Однако на пике своего развития, в I веке до н. э., Петра была центром могущественной торговой империи и домом примерно для 30000 человек.
Само существование Петры было иллюстрацией того, как управление водными ресурсами может поддерживать развитие цивилизации в экстремальных условиях. Эта часть мира – сегодня Петра находится на территории королевства Иордания – существует в условиях, когда в год выпадает менее 70 мм осадков, причем основная часть этих осадков приходится на сезон дождей. Две тысячи лет назад климат был практически таким же, однако Петра процветала благодаря системе высеченных в скале подземных цистерн, террас на склонах, плотин и акведуков, с помощью которой в город доставлялась и сохранялась вода из горных родников и ручьев. Жители Петры имели возможность заниматься земледелием, у них была вода для питья, и жизнь в городе била ключом не в последнюю очередь благодаря этой инфраструктуре.
Эта история не сильно отличается от того, что происходит сегодня во многих регионах мира. Запад Соединенных Штатов, Северный Китай, Южная Африка, Пенджаб – все эти области процветали и росли благодаря человеческой изобретательности и гидротехническим решениям, которые помогали людям справляться с невзгодами и решать множество невероятно сложных, иногда почти нерешаемых проблем, связанных с постоянным дефицитом воды.
Осознавали это набатейские инженеры или нет, но, создавая надежную гидротехническую инфраструктуру Петры, они (как и все инженеры-гидрологи с тех давних времен и доныне) исходили из двух предполагаемых свойств любого гидрологического события: его стационарности и – более эзотерическое понятие – его эргодичности. Обе концепции имеют довольно четкий математический смысл. Проще говоря, стационарность подразумевает, что распределение вероятности случайного события не зависит от времени. С другой стороны, стационарный процесс является эргодическим, если, при условии достаточно долгого времени, реализуются практически все возможные варианты развития событий.
С практической точки зрения это позволяет нам предположить, что, если мы будем достаточно долго наблюдать за событием, мы, вероятно, узнаем о нем достаточно много, чтобы представить себе функцию распределения, лежащую в его основе, для любого момента времени. В случае гидрологии стационарность позволяет нам описывать события с помощью исторических статистических данных типа «столетних наводнений» (то есть таких, которые случаются не чаще, чем примерно раз в столетие).
Предположение о том, что гидрология может быть представлена с помощью таких стационарных процессов, позволяет создавать инфраструктуру, поведение которой в будущем можно предсказать достаточно хорошо. Объекты водной инфраструктуры, такие как плотины, эксплуатируются в течение десятков или даже сотен лет, поэтому для нас важно, чтобы они могли выдерживать последствия самых предсказуемых событий. Именно это позволяло жителям Петры, а также китайцам, американцам, южноафриканцам и индийцам проектировать гидротехнические сооружения, на которые можно положиться в течение долгого времени. И созданные таким образом системы работали и работают вполне успешно – во всяком случае пока.
Стационарность обеспечивает нам довольно удобный и упрощающий инструмент – планы по управлению водными ресурсами в будущем могут быть основаны на достаточно долгих исторических наблюдениях, описывающих гидрологические факты из прошлого, поскольку прошлое представляет собой всего лишь последовательность реализаций (приблизительно) фиксированного распределения вероятности. Однако в реальном мире, то есть в условиях, когда не проводится постоянного эксперимента, цель которого – опровергнуть устоявшиеся теории, такие предположения остаются истинными лишь до тех пор, пока мы не докажем их ошибочность. И только сегодня мы начинаем понимать, что они ошибочны. Причем с точки зрения не только теории, но и практики.