working papers), позволяющие бороться с различными видами эмбарго и задержками в процессе рецензирования. Проект PLOS ONE настаивает на необходимости контроля качества «сверху вниз», однако при этом дает возможность важным идеям пробиваться снизу вверх. Система «одобрения» научных статей, которая еще с 2004 года используется в проекте arXiv, созданном в Корнелльском университете, предлагает многообещающую альтернативу традиционной модели научного журнала (хотя старомодный интерфейс проекта ограничивает возможности участия и сотрудничества).
Пример эффективности подобных систем – активная международная кооперация на сайте Polymath Project в 2013 году позволила Чжану Итану решить ослабленный вариант задачи о простых числах-близнецах (и да, я знаю, что с тех пор Джеймс Мейнард из Монреальского университета продвинулся еще дальше). Примечательно, что основная масса этой потрясающей совместной работы была проделана в виде комментариев всего лишь в одной ветке обсуждения.
Область научного рецензирования требует более совершенных инструментов; такие инструменты уже имеются в смежной области – в индустрии программного обеспечения. Науке пора стать более гибкой. Научная литература, с точки зрения ее содержания, сейчас сильнее, чем когда-либо в прошлом, – и так оно и должно быть. Однако с точки зрения своего устройства она совершенно неадекватна. И если что нуждается в исправлении больше всего, так это сама система исправлений.
Работа ученого важнее его жизниКэтрин Клэнси
Доцент антропологии, Университет штата Иллинойс в Урбана-Шампейне.
В прошлом году я провела исследование, в ходе которого просила ученых рассказать об условиях, в которых они работают. Оказалось, что 60 % респондентов подвергались сексуальным домогательствам, а 20 % – даже сексуальному насилию. Но это было лишь начало – участники опроса рассказали о множестве психологических и физических унижений. Их заставляли работать до глубокой ночи, не объясняя, когда они наконец смогут уйти домой. Им не разрешали отлучиться в туалет. Их оскорбляли и унижали, а порой не давали даже поесть. В большинстве случаев хищниками были сами же коллеги-ученые, по возрасту старше своих жертв, а объектами их преследований – девушки-студентки. После того как я увидела эти данные, я больше не могла читать ни одной эмпирической научной работы, не задаваясь вопросом о том, какие унижения и какая эксплуатация сопровождали процесс ее написания.
Когда на кону стоят миллионные исследовательские бюджеты, публикации в The New York Times, Нобелевская премия или просто хорошая должность в солидном научном институте, мы готовы заплатить почти любую цену за новое научное открытие или изобретение. Но именно от этой идеи нам и нужно отказаться – от идеи о том, что наука важнее ученых.
Ставить идею выше человека – это совершенно идеалистический взгляд на организацию научного процесса. Такая точка зрения не просто исходит из того, что наука полностью меритократична, – она предполагает, что личность и социальное происхождение ученого не играют никакой роли в его (или ее) успехах. Однако мы хорошо знаем, что социальный класс, место жительства, качество образования и профессиональная квалификация различаются в зависимости от расы, пола и множества других аспектов человеческого разнообразия и что эти факторы оказывают вполне реальное влияние на тех, кто выбирает научную карьеру.
Хотя мы и хотим представить науку максимально чистой от подобных влияний, любым научным проектом управляют люди, а люди часто руководствуются собственными предубеждениями. Ученые знают об этом – я имею в виду ученых, которые пишут научные работы, – однако я не уверена, что мы понимаем, к каким последствиям это приводит. Врожденные предубеждения и различия между сотрудниками формируют социальную структуру и определяют тот или иной стиль взаимодействия. В результате растут шансы на то, что сотрудники – особенно молодые сотрудницы и представители меньшинств – станут объектом жесткой эксплуатации (обычно в виде неоплаченной сверхурочной работы) или даже прямого насилия.
Ученые не слепы и прекрасно видят проблемы, связанные с культурным контекстом научной работы. Между ними все чаще возникают дискуссии на тему постоянно ускользающего баланса работы и жизни. По большей части эти разговоры сосредоточены на том, как именно каждый из нас может улучшить свою собственную жизнь путем управления временем и правильной расстановки приоритетов. С моей точки зрения, подобные разговоры – это настоящая роскошь, которую могут позволить себе лишь те, кто уже прошел через пытку, которую представляет собой жизнь младшего научного сотрудника. Когда вы делаете черновую работу в лаборатории или в палеонтологическом раскопе, у вас остается не так уж много способов улучшить свой личный баланс работа / жизнь – и времени, чтобы хотя бы успеть поразмышлять об этом.
Сверхурочная работа и другие способы эксплуатации замедляют развитие науки, поскольку они далеко не так эффективны, как по-настоящему человечные принципы сотрудничества, основанные на равенстве и взаимном уважении. Недавние исследования в области моделирования социальных связей показывают, что лаборатории, в которых сотрудники-женщины рассматриваются как полноценные коллеги, а не просто как вспомогательный обслуживающий персонал, публикуют больше научных работ и более высокого качества. Более того, многолетние исследования контрпродуктивного поведения на рабочем месте показывают, что если вам удается четко регламентировать отношения между коллегами и наладить систему независимой отчетности, то рабочая среда улучшается, а сотрудники становятся более производительными. Эмпирические результаты показывают, что атмосфера переработок, ненужной суеты и самозабвенного трудоголизма не идет на пользу науке и не обеспечивает лучших результатов.
Интересы повышения качества науки требуют, чтобы жизнь ученого была важнее его открытия. Многие из нас в процессе работы руководствуются страхом – мы боимся, что нас уволят или что мы не получим желаемую должность; боимся, что нам не хватит финансирования на продолжение работы; боимся, наконец, что станем объектом эксплуатации. Однако мы не можем себе позволить, чтобы страх превращался в мотивацию, которая ломает души потенциально ярких будущих ученых. Критерии научного совершенства не должны быть связаны с принципом выживания сильнейшего или унижения слабого; вперед должен выходить тот, у кого есть больше интеллектуальных способностей, позволяющих внести наибольший и самый осмысленный вклад в общую работу.
Из всего сказанного ясно, что молодым ученым необходимы профессиональные союзы и институциональная политика, обеспечивающая их защиту. А их научным руководителям стоит задуматься о культурной реформе в научных учреждениях. Именно инклюзивные и гуманные рабочие места помогут сделать новые научные открытия, способные изменить мир.
Финансирование в зависимости от рецензийОбри Де Грей
Геронтолог, директор по науке фонда SENS[83], соавтор (с Майклом Рэем) книги Ending Aging («Конец старения»).
Сегодня ученые cамого разного уровня все чаще отказываются от своего призвания и от дела своей жизни в поисках более спокойного и не в такой степени вызывающего стресс источника дохода. В чем же причина этих стресса и неопределенности, сокращающих ряды уникального сообщества, работа которого направлена на лучшее понимание природы и улучшение нашей способности управлять природой во имя всеобщего блага? На первый взгляд, в возникновении проблемы виноваты сами ученые, которые договорились распределять финансирование научных проектов при помощи рецензирования заявок на гранты.
Но, разумеется, это только на первый взгляд. И, конечно, я не виню в этом ученых. Более того, я не собираюсь вообще никого винить: проблема состоит в том, что система, продолжающая работать в наши дни, родилась в иное время и в иных обстоятельствах – и отлично подходила для них. Однако эта система не смогла адаптироваться – более того, доказала свою неспособность адаптироваться – к нынешним условиям. Нам необходима другая система, которая позволит решить проблемы научного сообщества, существование которых никто не отрицает, но при этом будет распределять финансирование согласно критериям, которые все участники сочтут достаточно справедливыми.
Очевидно, что система рецензирования в данном случае представляет собой лучшее из возможных решений. Было предложено некоторое количество альтернативных вариантов, однако ни один из них не был принят, поскольку от них, как выяснилось, больше вреда, чем пользы. Однако является ли эта система в принципе наилучшим решением? Действительно ли это, перефразируя слова Черчилля о демократии, «наихудший вариант, если не считать всех остальных»? Или радикальное изменение подхода все же было бы лучшим вариантом? Позволю себе предложить здесь возможный новый подход. Я не уверен, что он даст ответы на все вопросы, однако этот подход выглядит достаточно многообещающим и, возможно, позволит научному сообществу отвергнуть существующую систему, которая воспринимается всего лишь как наименьшее зло.
Прежде всего краткий вопрос: что именно не так с рецензированием заявок на гранты в наши дни? Ответ в двух словах: «сетка оплаты». Принцип рецензирования возник, когда баланс между запросом на общественное финансирование исследований и возможностями этого финансирования был выстроен таким образом, что финансирование могли получить как минимум 30 % всех заявок. И это хорошо работало: если вы не знали, как разработать проект, как объяснить его ценность вашим же коллегам и как реализовать его наиболее экономичным образом, то эти неудачи некоторое время накапливались, а вы постепенно учились тому, как их избегать. Так происходило до тех пор, пока коллеги не рекомендовали вашу заявку более высоким инстанциям и вы не получали свой шанс.