Однако в наши дни доля удовлетворяемых заявок составляет менее 10 %. Означает ли это, что деньги теперь получают лишь самые достойные? Очень хотелось бы в это верить, но на самом деле это означает, что вам приходится быть не только самым достойным, но и по-настоящему стойким. Более того – и это самый сложный аспект – вы должны быть очень, очень убедительны, доказывая, что проект будет успешным. Что же в этом плохого? Дело в том, что одни проекты (намного) проще реализовать, чем другие, но при этом именно сложные проекты, в долгосрочной перспективе, двигают вперед данную область науки (даже несмотря на то что у сложных проектов большой процент неудач).
Система, которая избегает высокого риска, даже если он сулит высокую отдачу, в огромной степени замедляет научный прогресс, что может иметь катастрофические последствия для всего человечества. В результате на междисциплинарные исследования (то есть такие, в которых связываются идеи, раньше считавшиеся далекими, и которые исторически доказали свою исключительную плодотворность) почти невозможно получить финансирование – просто потому, что не существует ученого совета, достаточно компетентного сразу во всех областях, которым посвящено исследование, и способного понять всю ценность предложения.
Все это можно было бы решить с помощью системы, основанной на признании идеи ученым сообществом, а не на рецензии в академическом журнале. Когда какой-то ученый впервые подает заявку на грант, его (или ее) карьеру можно было бы разделить на пятилетние периоды: последние 5 лет (период 0), будущие 5 лет (период 1) и так далее. Период 1 будет финансироваться в минимальном объеме и на основе простых квалификационных требований (наличие докторской степени, число лет, проведенных в постдокторских исследованиях, и т. д.). При этом ученому не нужно будет представлять никаких описаний конкретного исследования.
Затем определялась бы сумма финансирования на период 2: это должен быть определенный процент от бюджета, выделенного на данную область науки в целом. Здесь ученому опять же не придется предоставлять детального описания своей будущей работы: этот процент будет установлен на основе индекса цитирования работ исследователя, проделанных в течение периода 0.
Это решение принималось бы в конце 4-го года периода 1, и при этом засчитывались бы все ссылки, начиная со 2-го года периода 0 (то есть за 8 лет); сами же цитируемые работы должны быть опубликованы со 2-го года периода 0 до 1-го года периода 1 (5 лет, средний интервал, в течение которого обычно публикуются работы, проведенные в течение предыдущего 5-летнего периода).
Цитатам присваивается определенный рейтинг в зависимости от того, к какой группе относится заявитель (ведущий автор, старший исследователь и т. д.); автоцитаты не включаются в расчет; в подсчете участвуют только публикации оригинальных исследований, проведенных на гранты, полученные ранее. Приоритет отдается возрасту заявителя и уровню финансирования, которое тот уже получал в течение определенного периода; сумма гранта рассчитывается не путем индивидуального решения, а по определенной формуле, которая равно применяется в отношении всех участников.
Аналогичным образом можно было принять решение о гранте для периода 3 – оно принималось бы в конце 4-го года периода 2 на основе работы, проведенной в течение периода 1, – и так далее. Определенная гибкость системы позволяла бы выделить бо́льшую часть одобренных средств в первый год соответствующего периода, что позволит ученому сделать значительные капитальные вложения.
Подобная схема улучшает существующую систему, причем сразу в нескольких аспектах. Прежде всего, вы не тратите времени на подготовку подробной презентации проекта и ее проведение (а также повторное проведение – после того как учтены все замечания…). Грантодатель, со своей стороны, не тратит денег на оценку предложений. Предубеждение против рискованных, пусть и многообещающих, исследований значительно снижается – во-первых, потому что из процесса исключены рецензии, проводник этого предубеждения; во-вторых, потому что в предлагаемой схеме периоды финансирования длиннее стандартных в настоящее время 3 лет.
Значимость уже проделанной ученым работы оценивается по истечении адекватного периода времени, а не по краткосрочным показателям – таким как влиятельность академического журнала, в котором была опубликована ссылка на работу (пусть даже всего одна). Кроме того, у ученого появляется возможность распределить свою заявку по нескольким научным областям и получить пропорциональное финансирование в каждой из них. Тем самым мы обходим предубеждение против междисциплинарных исследований. И наконец, у исследователя есть год в конце каждого периода, в течение которого он может распланировать работы на следующий период, четко зная, какие средства будут у него в распоряжении.
Молодые ученые еще не готовы изучать некоторые научные вопросыРосс Андерсон
Профессор кафедры техники безопасности, Кембриджский университет; автор книги Security Engineering («Конструирование безопасности»).
Макс Планк дал знаменитое описание прогресса науки: «череда похорон». По мере того как вымирали представители старой школы физики, их работу перехватывали молодые люди – адепты новой квантовой религии.
Подобный брутальный стиль научной революции оставил много глубоких шрамов. На протяжении многих лет предположение о том, что на ряд вопросов, лежащих в основе квантовой механики, в принципе могут иметься ответы, считалось почти кощунственным. Однако новые результаты в различных областях физики, химии и технических наук заставляют нас поверить, что ответы все же имеются.
На Сольвеевском конгрессе 1927 года Нильс Бор и Вернер Гейзенберг смогли одержать верх в споре с Альбертом Эйнштейном и Луи де Бройлем; они убедили мир в том, что мы должны просто принять на веру инструменты новой квантовой механики, а не пытаться вывести их из теоретических принципов классической механики. Копенгагенская интерпретация квантовой механики, основанная на принципе «заткнись и считай», быстро превратилась в ортодоксию, которая еще более укрепилась, когда расчеты Джона Белла, экспериментально проверенные Аленом Аспектом в 1982 году, показали, что реальность на квантовом уровне не может быть одновременно и локальной, и причинной.
И хотя некоторые философы от физики и пытались играть с экзотическими определениями квантовой механики, большинство физиков этому воспротивилось; они согласились с тем, что основы квантовой физики представляют собой «подтвержденно неразрешимую» проблему, и порекомендовали своим студентам даже не пытаться зря потратить жизнь на поиск решения. Многим просто понравилась мысль о том, будто физика доказывает, что мир слишком сложен для понимания и что это доказательство недоступно для профанов. Физики, таким образом, становились новыми жрецами, а квантовая физика – сердцевиной их магии. Не так давно мы пытались пристегнуть прилагательное «квантовая» к чему угодно – от криптографии до биологии; это слово превратилось в волшебный пароль для получения финансирования. Поэтому много лет никто не подвергал сомнению положение вещей из страха прослыть отступником или профаном. В результате мы застряли на месте.
Но кое-что начинает меняться. Физики Ив Куде и Эммануэль Форт обнаружили, что прыгающие капли в емкости с вибрирующим маслом имитируют многие явления, которые раньше казались уникальными для квантового мира, включая преломление лучей в одинарной и двойной щели, туннельный эффект и квантование уровней энергии. В области химии Масанао Озава и Вернер Хофер показали, что принцип неопределенности может считаться истинным лишь отчасти: современные сканирующие зондовые микроскопы часто могут измерить положение и импульс атомов несколько точнее, чем Гейзенберг, – и это должно обеспокоить тех, кто заявляет, что квантовая криптография, «возможно», безопасна! В области кибернетики обещанные квантовые компьютеры застряли на задаче факторизации числа 15, несмотря на то что в их исследование на протяжении последних 20 с лишним лет были вложены сотни миллионов долларов. А физик Тео ван Ньивенхёйзен указал на контекстуальный изъян в теореме Белла, разобраться с которым будет не так-то просто.
И здесь заметна удивительная параллель с другой большой проблемой в научном мире – проблемой изучения сознания. В течение многих лет лишь несколько ученых из первого дивизиона осмелились заговорить об этой проблеме – и все они были в любом случае близки к выходу на пенсию и достаточно знамениты, чтобы просто отмахнуться от шумного неодобрения со стороны коллег.
Подобно тому как Дэниел Деннетт и Николас Хамфри писали на тему сознания, Тони Леггетт и Герард’т Хоофт писали об основах квантовой науки – так что однажды зажженное пламя пока не гаснет. Однако сейчас пришло время подбросить в него немного свежих дров. Не так давно венские физики организовали два симпозиума, посвященные теме эмерджентных квантовых систем, – то есть люди наконец-то осмелились приступить к выяснению того, как же обстоят дела в действительности.
Итак, идея, которую я хотел бы отправить на покой, формулируется следующим образом: некоторые научные вопросы слишком масштабны для того, чтобы ими могли заниматься обычные, рядовые ученые.
Представителям старых школ не стоит множить табу вокруг вопросов, которые интересуют многих. Напротив, мы, старики, должны благожелательно приветствовать молодых словами: «Что ж, попробуйте доказать, что мы не правы!» А что касается молодых ученых – пусть они не боятся мечтать и ставят перед собой самые возвышенные цели.
Наукой имеют право заниматься только профессиональные ученыеКейт Миллз
Аспирант, Институт когнитивной нейробиологии Университетского колледжа Лондона.
В настоящее время большинство людей, работающих в науке – будь то получатели грантов или наемные сотрудники лабораторий, – прошли традиционную научную подготовку. Она включает в себя не только 12 лет обязательного школьного образования, но также от 6 до 10 лет университета, после которого часто следуют еще несколько лет постдокторантуры. И хотя эта формальная научная подготовка, вне всякого сомнения, снабжает учащегося инструментами и ресурсами, позволяющими ему стать успешным специалистом, ученые-любители всех возрастов, не получившие формального образования, точно так же способны вносить свой вклад в наше познание мира посредством науки.