Я не оспариваю, что люди уникальны в целом ряде аспектов, и мне очень интересно изучать сходства и различия между видами, однако я думаю, что пришло время отказаться от мысли о том, что человеческая уникальность представляет собой своего рода вершину, ни в какой форме не доступную другим видам.
Еще одна причина для отказа от идеи уникальности человека как идеальной «цели» эволюционного процесса состоит в том, что нам пора бы пересмотреть свои критерии «уникальности». Помните времена, когда человек определялся как «животное, пользующееся орудиями»? Теперь мы знаем о том, что галапагосские вьюрки используют в качестве инструментов острые шипы кактусов, дельфины – морских губок, а крокодилы умеют маскироваться с помощью веток, чтобы заманивать птиц в смертельную ловушку. Затем появилось новое определение человека: «животное, изготавливающее орудие» – однако оно тоже утратило популярность после того, как стали известны примеры аналогичного поведения у множества других видов – например, у ворон в Новой Каледонии, бесконечно далеких от человека с точки зрения эволюции.
Обучение путем подражания? Почти все певчие птицы в той или иной степени делают это; кроме того, существуют некоторые свидетельства такого же поведения у попугаев и человекоподобных обезьян. К примеру, недавние исследования показывают, что обезьянам недостает некоторых коллаборативных способностей, присущих людям, однако нужно отметить, что в различных условиях эти эксперименты приводили к разным результатам.
Сравнительное изучение поведения должно получать дальнейшую поддержку и приводиться в более широких масштабах, однако его цель должна состоять не в выискивании признаков «уникальности» человека как вида. Само по себе стремление понять, что отличает нас от других биологических видов, достойно уважения, однако нам стоит осознать, что есть уникального и у других видов, – то есть каким невероятным вещам мы можем у них научиться. К примеру, нам нужно больше исследований, определяющих меру эмпатии у других биологических видов, или исследований, оценивающих различные аспекты теории «психической модели». Это позволило бы нам лучше понять, что необходимо этим видам для выживания в своей естественной среде и какие навыки они могут приобрести, оказавшись в среде, созданной человеком. Возможно, что у них есть другие способы формирования социальных сетей (которые мы считаем, как минимум частично, уникальной человеческой особенностью). Нам необходимо понять, какие из навыков человеческой коммуникации они способны усвоить, однако мы должны также разобраться со спецификой сложностей, существующих в их собственной коммуникационной системе.
Nota bene. Чтобы моя точка зрения не была понята неправильно, хочу уточнить: я не говорю здесь о наличии или отсутствии личности у нечеловеческих биологических видов. Я также не обсуждаю в этом эссе права животных или даже их защиту – хотя я вижу, что мои аргументы и мои предложения могут быть истолкованы именно в этом русле.
Судя по всему, нам следует и дальше изучать все сложности поведения всех видов живых существ – как человека, так и прочих животных. При этом стоит сконцентрироваться на сходствах и различиях; и во многих случаях следует обратить внимание на опыт наших нечеловеческих соседей по планете – с тем, чтобы развить инструменты и навыки, которые улучшали бы наши собственные способности. Нам нужно перестать относиться к другим биологическим видам как к существам второго сорта.
Человек – это толькоhomo sapiensСтив Фуллер
Философ, социолог; кафедра им. Огюста Конта в области социальной эпистемологии, Университет Уорвика, Великобритания; автор книги The Proactionary Imperative: A Foundation in Transhumanism («Проактивный императив: основания трансгуманизма»).
Сложно отрицать тот факт, человек начинался как Homo sapiens, эволюционное ответвление в отряде приматов. Тем не менее на протяжении большей части того, что вполне правильно называется историей человечества (то есть периода, начавшегося с изобретения письменности), Homo sapiens не считался «человеком» – и не просто потому, что он казался слишком молодым или слишком немощным. Мы, социологи, привычно используем «постыдную троицу» критериев – раса, происхождение, пол – для описания разрыва между нормальным существованием Homo sapiens и нормативным идеалом полной человечности. Значительная часть истории социальной науки была направлена, прямо или косвенно, на оценку применимости понятия «человечность» в отношении Homo sapiens. Именно по этой причине так называемое «государство всеобщего благоденствия» вполне разумно считается величайшим вкладом социальной науки в политику модерна. Однако, возможно, сам факт принадлежности к виду Homo sapiens не является необходимым и достаточным условием для того, чтобы считаться «человеком». И что тогда?
В процессе создания жизнеспособной с научной точки зрения концепции человека нам стоило бы воспользоваться уроком республиканских демократий, в которых гражданство может получить любой, кого участники сообщества готовы воспринимать как равного с точки зрения прав и обязанностей, и в ходе установленной законом процедуры. Республиканское гражданство проистекает из взаимного признания равными равных, а не из воли самодержца. Более того, республиканские конституции определяют гражданство в понятиях, которые не имеют прямой отсылки к унаследованным качествам гражданства. Если вы рождены в республике, это не дает никаких привилегий по сравнению с теми, кому предстоит заслужить свое гражданство. Традиционно эта идея воплощалась в том, что ребенок, родившийся у граждан страны, обязан был пройти воинскую службу, чтобы подтвердить свое собственное гражданство. Соединенные Штаты Америки смогли с лихвой реализовать самые смелые мечты республиканских теоретиков (которые были склонны мыслить в понятиях полисов – городов-государств). С одной стороны, США продолжают реализовывать свою историческую политику иммиграции, «политику открытых дверей», а с другой, воспитывают ощущение самоидентификации – в частности, среди недавних иммигрантов.
Давайте попробуем, руководствуясь научно усовершенствованной версией «прав человека» (которые следовало бы называть «общечеловеческим гражданством»), представить себе иммиграционную политику как онтологический, а не географический феномен. В таком случае представителям биологических видов, не относящихся к Homo sapiens, возможно, было бы позволено мигрировать в пространство «людей». Активисты, защищающие права животных, верят, что последние уже вполне готовы к такому. Нам часто демонстрируют, что приматы и китообразные не только разумны, но и могут реализовывать разнообразные когнитивные функции более высокого порядка, включая то, что в наши дни называется «ментальным путешествием во времени» – способностью формулировать долгосрочную цель и следовать ей вплоть до ее достижения. Предполагаемая ценность цели в этом случае превосходит предполагаемую ценность альтернативных возможностей, встречающихся на пути к ее достижению.
Это хороший эмпирический маркер автономии, которая была исторически необходима для гражданства республики, однако на практике защитники прав животных де-факто защищают сегрегацию видов и политику «равенства в различиях», в которой единственным закрепленным «правом» оказывается иммунитет от телесного ущерба со стороны человека. Возможно, подобное понимание «права» встретило бы одобрение со стороны детей или людей с ограниченными возможностями.
Тот факт, что права животных не предполагают никаких встречных обязательств со стороны животных по отношению к людям, заставляет нас задаться вопросом о том, насколько в самом деле активисты – защитники животных привержены идее прав как таковых. Однако если они, активисты, действительно добросовестны в своих убеждениях, то им следовало бы также призывать к проактивной политике, которая обеспечила бы приоритет для исследований, призванных обеспечить для когнитивно привилегированных существ, вне зависимости от их видовой принадлежности, возможность стать наравне с нами в рамках «расширенной человечности».
Такие исследования могут концентрироваться на областях генной терапии или усовершенствования протезов, однако в конце концов они будут способствовать развитию государства всеобщего благосостояния, версии 2.0, которое станет более серьезно относиться к нашим обязательствам в отношении тех, кого мы считаем равными себе, полностью самостоятельными гражданами в Республике Человечества.
Идея, согласно которой «быть человеком – значит быть Homo sapiens», всегда имела большой вес в теологии, но не в биологии. Приоритет безволосой обезьяны над всеми остальными созданиями четко артикулирован лишь в авраамических религиях. Эволюционисты всех мастей фокусируются лишь на степени различий между видами, и сравнительно немногие из них ожидают, что когда-нибудь смогут найти специфический «бит» генетического материала, определяющий «уникальность человека». У нас есть все больше причин думать, что в будущем, где так или иначе будет доминировать некая версия теории эволюции, путь прогрессу укажут республиканские теории гражданских прав. Эта перспектива подразумевает, что каждому кандидату необходимо будет заслужить статус «человека», продемонстрировав соответствие определенным критериям, которые будут сформулированы в обществе, в котором он, она или оно предполагает жить. Тест Тьюринга, учитывая его нейтральность по отношению к материальному субстрату, может послужить хорошим прототипом для изучения прав каждого представителя из этого расширенного круга кандидатов на звание «человека».
В принципе, нет ничего сложного в том, чтобы создать новую версию теста Тьюринга для таких «кандидатов на человечность». Такие тесты способны в полной мере оценить всю ментальную сложность других существ, способных на равных жить среди нас. Для начала было бы неплохо заняться насущным (и часто упускаемым из виду) вопросом наделения «антропоморфическими» характеристиками животных и машин. Затем мы могли бы сформулировать принципы политики для государства всеобщего благосостояния, версия 2.0, которые дали бы возможность широкой группе существ-кандидатов – будь то на кремниевой или углеродной основе – соответствовать необходимым стандартам гражданства. На самом деле множество особенностей классической политики государства всеобщего благосостояния – такие как обязательное всеобщее образование и детская вакцинация – могут быть поняты в качестве таких будущих всеобщих стандартов, хотя сейчас они применяются лишь в отношении представителей вида