Жак также обратил внимание, что персонал эффективных организаций состоит из работников с различными временными горизонтами, так что каждый работает в комфортном для себя режиме. Если выполнение задачи требует слишком много времени, сотрудник с ней не справится. Если же слишком мало, то задача окажется слишком легкой для него и работа не принесет сотруднику удовлетворения.
В концепции дискреционного временного горизонта речь идет о достижении целей, имеющих четкие временные рамки. И в модели Жака дискреционные способности можно разделить на несколько уровней. На первом уровне находятся рабочие на конвейере или ассистенты отдела продаж, которым нужно выполнять однообразные действия и где временные рамки задач не превышают трех месяцев. Уровни 2–4 включают различные менеджерские позиции с временными горизонтами от года до пяти лет. Пятый уровень с временными рамками от 5 до 10 лет – это царство руководителей небольших фирм и исполнительных вице-президентов крупных компаний. Выше 5-го уровня располагаются царства государственных деятелей и легендарных капитанов бизнеса, дискреционные временные горизонты которых составляют 20 лет (уровень 6), 50 лет (уровень 7) или больше. На уровне 8 располагаются такие люди, как Генри Форд, которые способны мыслить на сто лет вперед, а уровень 9 – это сфера Эйнштейна, Ганди и Галилея, которые смогли создать задачи, над которыми их последователи продолжают и будут продолжать работать веками.
Идеи Жака были популярны в 1970-е годы, однако впоследствии несколько поблекли, и к ним стали относиться как к несправедливому стереотипу или, что хуже, – как к тоталитарной стратификации, подобной той, что описана в романе Олдоса Хаксли «О дивный новый мир». Пора пересмотреть теорию Жака и возродить концепцию «дискреционного временного горизонта» в качестве инструмента анализа наших социальных структур и их приспособления к решению стоящих перед обществом задач. Возможно, нам так трудно найти путь решения таких проблем, как изменение климата, именно потому, что наша политическая система выбирает в конгресс мыслителей со вторым уровнем временного горизонта, в то время как там нужны люди с пятым уровнем. Возможно, идеи Жака помогут понять, что старый афоризм о том, что «выигрывает тот, кто думает на много ходов вперед», – лишь часть истины; наиболее эффективным будет общество, в котором каждый отчетливо осознает временной горизонт дела, которым занимается.
Опровергаемого
ТАНЯ ЛОМБРОЗО
Когнитивный психолог, Калифорнийский университет (Беркли)
На первый взгляд кажется, что «опровергаемость» – довольно скромная концепция, которая происходит из логики и гносеологии. Утверждение опровергаемо, если его можно опровергнуть в свете новой информации. В отличие от дедуктивных выводов, следствия опровергаемых утверждений допускают пересмотр и всегда остаются ориентировочными.
Все научные утверждения – будь то общепринятые теории, изложенные в учебниках, или случайные умозрительные выводы – являются опровергаемыми. Сама природа науки такова, что любые утверждения всегда подлежат уточнению или опровержению в свете новых фактов. Это источник научной силы. Таким образом, научные утверждения сохраняют зависимость от окружающего мира, который раскрывает свои секреты постепенно, и часто эти секреты не согласуются с нашими глубинными убеждениями.
Концепция опровергаемости полезна и для естественного, и для искусственного интеллекта. Наши повседневные заключения должны постоянно выдерживать проверку новыми фактами, которые могут заставить нас изменить свои взгляды. При ближайшем рассмотрении античная вещь может оказаться подделкой, а обвиняемый – невиновной жертвой. В мире неопределенности когнитивная система вынуждена отказаться от комфортной дедукции и допускать возможность опровержения любых выводов.
Опровергаемость – мощная концепция, если понимать ее не как современный специальный термин, а как должное отношение к убеждениям. Между слепой верой и радикальным скептицизмом лежит большое, но малонаселенное пространство опровергаемых умозаключений. Фанатичная приверженность может оказаться глупостью, а бесконечные сомнения парализуют. Опровергаемые концепции дают временную определенность, необходимую для жизни в неопределенном мире.
Признание возможности пересмотра наших убеждений – необходимое условие рациональности и прогресса, будь то наука, политика, религия или обычные повседневные дела. Представьте, каким станет мир, если все наши местные и общенациональные лидеры, все наши друзья и недруги признают опровергаемый характер своих убеждений и будут вести себя соответствующим образом. Мне это определенно кажется прогрессом. Но, разумеется, я могу ошибаться.
Эфир
РИЧАРД ТАЛЕР
Экономист, руководитель Исследовательского центра принятия решений Чикагского университета, соавтор (с Касс Санстин) книги Nudge: Improving Decisions About Health, Wealth and Happiness («Как подтолкнуть людей к правильному выбору в вопросах здоровья, благополучия и счастья»)
Недавно на Edge.org я попросил людей назвать свой любимый пример научного заблуждения. Пожалуй, лучший ответ дал Клэй Ширки. Вот что он сказал:
«Существование эфира – среды, по которой распространяется свет (как полагали раньше). Считалось, что свет распространяется аналогично звуку: звуковые волны – по воздуху, а световые – по «субстанции Х», которую назвали эфиром».
Мне нравится этот пример еще и потому, что он показывает, насколько сложно набрать свидетельства для доказательства того, что чего-то не существует. Существование эфира постулировалось теориями XIX века, но его невозможно было определить с помощью технологий того времени, так что он определялся «от противного»: не имеет запаха, не имеет цвета, инертен и так далее.
В других ответах (таких как «сила тяжести») речь шла о концепциях, которые служили для того же, что и эфир: это удобные выдумки, помогающие «объяснить» какие-то сложные факты. Например, вот цитата немецкого химика и врача Макса Петтенкофера о роли бактерий в развитии холеры: «Микробы здесь вообще ни при чем! Самое главное – предрасположенность человека».
Отвечая на вопрос Edge.org, я предлагаю изменить значение слова «эфир», сохранив его звучание. Нет нужды придумывать новый термин для обозначения чего-либо несуществующего, давайте использовать это понятие для описания любого свободно применяющегося параметра: «Эфир – это то, благодаря чему моя теория работает». Замените слово «предрасположенность» в цитате Петтенкофера словом «эфир» – и вы поймете, о чем я.
Теоретики, использующие различные «эфиры», полагают, что эти концепции делают их теории непроверяемыми. В течение их жизни это обычно срабатывает, но потом появляются какие-нибудь хитрые сторонники эмпирического подхода, такие как Альберт Майкельсон и Эдвард Морли, и эти теории пополняют список ошибок.
Различные варианты «эфира» распространены и в моей области экономики. Чтобы оправдать свой выбор, люди готовы на многое.
Концепции риска и неприятия риска когда-то были хорошо определены, но сегодня существует опасность их эфирофикации. Высокоприбыльные акции называют рискованными, потому что в теории избыточный доход должен сопровождаться высоким риском. И если вдруг оказывается, что традиционные измерения риска (такие как коэффициент вариации или ковариантность рынка) невысоки, то приверженцы «эфира» утверждают, что должны быть другие риски, мы их просто не видим.
Сходным образом традиционная концепция неприятия риска трактуется на примитивном уровне: есть параметр («гамма»), который отражает степень неприятия риска конкретным человеком. Но он может варьироваться в разное время, и приверженцы «эфира» с каменными лицами заявляют, что биржевой крах в 2001 и 2008 годах был вызван резким увеличением неприятия риска. (Заметьте направление причинной связи: рынок рухнул из-за неприятия риска, а не наоборот.)
Так что когда в следующий раз вы столкнетесь с подобной теорией, предлагаю заменить ложную концепцию словом «эфир». Лично я планирую называть временные вариации неприятия риска неприятием эфира.
Знания как гипотеза
МАРК ПЕЙДЖЕЛ
Профессор эволюционной биологии Университета Рединга, внештатный профессор Института Санта-Фе
Как известно, дельфийский оракул назвал Сократа самым мудрым человеком на земле, потому что он знает, что ничего не знает. Две тысячи лет спустя историк математики Джейкоб Броновски обратил внимание (в последнем эпизоде знаменитого телесериала 1970-х «Возвышение человечества») на опасность, которую таит в себе наша общечеловеческая горделивая убежденность в том, что мы что-то знаем. Эту опасность наглядно подтверждают зверства нацистов в ходе Второй мировой войны. Сократ знал и Броновски признавал, что знания – истинные знания – получить очень сложно, а то и невозможно вовсе. Они подвержены неправильному толкованию и противоречиям, и, что самое важное, их невозможно получить с абсолютной точностью: всегда останется элемент сомнения относительно всего, что мы узнаем о мире путем наблюдений.
Но откуда берется сомнение? Дело не только в том, что жизнь сложна; просто все, что мы измеряем, имеет долю неопределенности. Как бы точно вы ни измеряли феномен, вы всегда можете ошибиться почти на половину наименьшей измерительной единицы.
Если вы говорите, что мой рост составляет 180 см и можете измерить меня с точностью до сантиметра, то на самом деле мой рост может быть 179,5 см или 180,5 см, и при этом ни вы, ни я разницы не заметим.
Если что-то очень маленького размера, вы даже не сможете это измерить, а если какой-то объект совсем маленький, то его не получится увидеть даже в оптический микроскоп (в который видны лишь предметы, размеры которых превышают самую короткую длину волны видимого света).
Может, целесообразно измерять один и тот же предмет несколько раз подряд?
Это поможет, но вспомните о международных стандартах мер и весов. В Севре (Франция) под стеклом хранится кусок металла. Согласно Системе международных единиц, это эталон килограмма. Сколько же он весит? По определению, сколько бы он ни весил, это килограмм. Но на самом деле он ни разу не показал один и тот же вес дважды. В какие-то дни он весит меньше килограмма, в другие – больше.