[592]. Кичунову, как мы увидим, Мичурин был обязан тем, что его питомник уцелел после революции.
Чтил Мичурина и профессор В.В.Пашкевич, крупнейший плодовод страны. Он тоже бывал у него в Козлове и поддерживал его.
Мичурин был почетным членом Калужского и Симбирского обществ садоводства. В 1913 году его избрали почетным членом Всероссийского общества садоводства, что было «скромным свидетельством нашего уважения к Вашей многолетней деятельности»[593]. Так написал ему, извещая об избрании, вице-президент общества А.А.Ячевский.
Ну а как складывались отношения Мичурина с царской бюрократией?
В ноябре 1905 года Иван Владимирович обратился в Департамент земледелия с докладом о своих работах и просьбой о субсидии на их продолжение. Учитывая, сколь турбулентным было то время для российских властей и как неповоротлива была бюрократическая машина, можно не удивляться, что ответ пришел очень нескоро. Но – пришел. В феврале 1908 года директор Департамента Н.Крюков известил, что «полезное значение» опытов Мичурина оценено.
«Оказывая в редких исключительных случаях пособия частным лицам на продолжение их опытов по садоводству и плодоводству, Департамент земледелия нашел бы возможным воспользоваться и Вашей опытностью и знаниями, если бы Вы признали возможным принять на себя постановку опытов по садоводству по инициативе Департамента и вообще исполнять некоторые поручения его в этой области»[594].
Приведя этот «бездушный» ответ, личный секретарь и первый биограф Мичурина А.Н.Бахарев сообщает, что Иван Владимирович «наотрез отказался исполнять “поручения Департамента”. Он не захотел превратиться в безвольного чиновника»[595].
Вслед за Бахаревым это подхватили другие биографы: «И.В. отказался принять это условие, превращающее его в чиновника Департамента. В нужде, одиночестве, непризнанный, но стойкий в борьбе, И.В. упорно продолжал свое замечательное дело, получая моральную поддержку лишь от своих немногих друзей в эти мрачные годы реакции в царской России»[596].
Но ведь почти все ведущие ученые в эти мрачные годы реакции состояли на государственной службе. «Чиновниками» были профессора университетов, члены Сельскохозяйственного ученого комитета, как Регель и тот же Ячевский.
Впрочем, штатной должности Мичурину не предлагали. Требовалось лишь согласие откликаться на запросы Департамента. Скорее всего, это была бюрократическая формальность, позволявшая провести пособие по какой-то расходной статье. Нежелание стать «безвольным чиновником» походило на каприз избалованного ребенка.
Согласно Бахареву, в своем ответе Крюкову Мичурин «выступает обличителем существовавших в царской России порядков». Ни одной строчки из этого ответа не процитировано, зато Бахареву известно, что чиновники Департамента были «задеты смелыми речами “дерзкого выскочки”».
Правда, через два года Мичурин снова обратился в Департамент земледелия с просьбой о субсидии. Чиновники отомстили ему… имперским орденом Анны 3-й степени и знаком отличия Зеленый Крест – «за преуспеяния в сельском хозяйстве». Ему была предложена должность (на этот раз штатная!) – с эфемерными обязанностями и очень не эфемерным жалованием: 3000 рублей в год. Таким был оклад ординарного профессора, столько получали самые крупные ученые: Сеченов, Мечников, Докучаев, Прянишников, Менделеев, Тимирязев, Лебедев, Фортунатов, Введенский… Все они состояли на государственной службе. Если выходили в отставку – в знак протеста, как Мечников, Тимирязев, Лебедев, или по другим причинам, – то оклад теряли.
Мичурин от должности отказался.
Он был более свободолюбив, чем все эти ученые?
Возможно. Но вероятнее другая причина отказа: с принятием должности он был бы обязан часть года проводить в Петербурге; для него это было слишком обременительно.
Вольному воля, но чем провинилась перед ним царская власть?
Однако он был убежден, что провинилась, и не скрывал своего негодования: «В результате 33-летнего труда, после выведения многих новых, по-видимому, ценных, сортов плодовых растений – почти ноль внимания со стороны общества и еще менее от правительства… А уже о материальной поддержке и говорить нечего, – этого в России для полезных дел и не дождешься никогда.
И вот, в конце концов, дело гибнет, питомник запущен, две трети новых сортов частью погибли, затерялись за отсутствием должного ухода, за недостатком свободного места, а частью рассеялись по различным покупателям в России и за границей, откуда к нам вернутся под другим именем».
Так он писал в статье, опубликованной в 1911 году в журнале «Прогрессивное садоводство и огородничество»[597].
Останавливает внимание фраза: «Рассеялись по различным покупателям в России и за границей!» Мне удалось найти внушительную цифру: 15 тысяч! Столько сеянцев разошлось из питомника до 1917 года (в сущности, до 1914-го, ибо с началом мировой войны продажи резко пошли на убыль). Данных о средней цене этих продаж обнаружить не удалось, размеры выручек неизвестны, но, вероятно, доходы были такими, что оклад в 3000 рублей был для него незначителен – не было смысла терпеть неудобства.
Бахарев гнет свою линию: «Большинство лучших мичуринских сортов царизм передал в США и Канаду»[598].
Царизм? Передал?!.
Но в 1913 году Мичурин писал профессору С.В.Краинскому: «…продать-то можно гораздо выгоднее иностранцам, как это у меня имеет место с американским Департаментом сельского хозяйства уже в течение около двух десятков лет, и вот в текущем году я получил предложение продать все без исключения выведенные мной новые сорта плодовых растений: им выгоднее продать, потому что они платят гораздо дороже» (курсив мой. – С.Р.)[599].
Сверхподозрительный Мичурин опасался, что американцы переименовывают его сорта и потом перепродают. Оснований для этого не было никаких. Вавилову в Калифорнии в 1930 году показывали сливы, густо увешанные отличными плодами, и поясняли, что сорт создан Мичуриным и вывезен из России американским профессором Франком Мейером, не раз навещавшим Мичурина по поручению Департамента земледелия. А.А.Любищев в 50-е годы не нашел никаких следов того, что мичуринские сорта кто-то переименовывал.
Мичурина приглашали переехать в США. Вашингтон готов был предоставить отдельный пароход, создать наилучшие условия для работы и платить 8000 долларов в год (около 200 тысяч по современному курсу).
Какое-то время Иван Владимирович колебался, но столь круто менять свою жизнь не рискнул. Объяснял это преклонным возрастом, пошатнувшимся здоровьем, незнанием английского языка.
Если верить Бахареву, то Февральскую революцию Мичурин воспринял с полным равнодушен и за весь 1917 год ни разу не вышел за пределы своего питомника. Другой биограф, В.А.Лебедев, несколько иначе описывает февральские события.
«Ликование и восторг народа были безмерны. Буйно таял весенний снег. По улицам города Козлова двигались тысячи людей с красными бантами, с оркестрами. Победно звучали “’Марсельеза”, “Варшавянка”, “Вы жертвою пали”. Музыка явственно доносилась по ветру до мичуринского сада, до полуострова на излучине реки Лесной Воронеж, и Иван Владимирович, <…> надев свою лучшую куртку и шляпу, опираясь на палочку, <…> зашагал в город, что он делал в последнее время крайне редко. Если только царь действительно свергнут, это предвещало для него много перемен к лучшему»[600].
Но и Лебедев подтверждает: в 1917 году Мичурин был поглощен своим питомником, где «шла обычная, неторопливая жизнь», и в основном оставался глух к тому, что происходило в стране и городе. Большую радость принесло ему цветение и плодоношение Пепин-китайки – гибридной яблони, от скрещивания Пепинки литовской с неприхотливым растением из Манчжурии, которое не боялось морозов. Гибрид Китайки с Пепинкой был высеян в 1907 году; десять лет Мичурин его растил, лелеял, воспитывал, чтобы морозостойкость Китайки соединить с качеством плодов Пепинки. И вот на дереве распустились цветы, стали завязываться и наливаться плоды. Всё получилось наилучшим образом!
«С легким загаром-румянцем яблоки нового гибрида висели на горизонтальных, чуть поникших ветвях, какие обычно бывают у Пепина. Формой плоды тоже были совсем как у Пепина. Они походили на спящих голубей, сунувших голову под крыло: с одного конца широкие, с другого – узкие. И ветры не очень-то подступались к этому деревцу: у Пепина плоды держатся крепко. На этот раз Китайка уже нисколько не подвела: передала новому сорту свое самое лучшее качество – морозостойкость» (курсив мой. – С.Р.)[601].
В этом отрывке красивостей больше, чем достоверности. Гибрид незаметно переделан в сорт. Мичуринская биология воспевалась методом социалистического реализма: желаемое превращалось в действительное.
Но вот – грянул Великий Октябрь.
Главой новой власти В. И.Ульяновым-Лениным подписан Декрет о земле: «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа»[602].
Могла оставаться слабая надежда, что Учредительное собрание не утвердит Декрет или внесет в него поправки. Но в январе 1918 года Учредилка была разогнана. Декрет о земле стал законом. В феврале советская власть утвердилась в Козлове. Мичурин – потомственный дворянин и землевладелец, то есть