<…>. Но пока очередь дошла до меня, другие сделали это настолько хорошо, что я не вижу больше необходимости для себя лично выступать в роли защитника генетики»[730].
Но, как заметила Р.С.Берг о выступлениях ведущих генетиков, «они метали не бисер – жемчуг и бриллианты метали они перед свиньями».
Зная, что ламаркистская концепция эволюции скомпрометирована, Лысенко и его сторонники всячески от нее открещивались. Их якобы неправильно понимают или намеренно извращают. Они сторонники Дарвина, а не Ламарка.
«Я и мои единомышленники стоим за эволюционное учение Дарвина, за дарвинизм во всех разделах агробиологической науки. Отсюда мы в корне не согласны со взглядами школы акад. Н.И.Вавилова и многих генетиков на эволюцию, на создание новых форм растений»[731], – декларировал Лысенко, но подтвердить декларации ему было нечем.
Можно представить себе, как заерзал Трофим Денисович, когда на трибуну поднялся Сергей Степанович Перов, партийный функционер в звании академика ВАСХНИЛ. Пятью годами раньше Перов возглавлял Комиссию РКП по обследованию ВИРа и подписал заключение-донос, в котором Институт назван «дворянским гнездом», чуждым «марксистско-ленинской методологии» и «победе социализма». Лысенко не мог бы желать лучшей поддержки, если бы не пикантная подробность: у Перова была репутация закоренелого ламаркиста. Он сказал: «Прав или не прав акад. Т.Д.Лысенко во всех деталях, я обсуждать не буду. Вообще ни дискутировать с ним, ни защищать акад. Т.Д.Лысенко я не собираюсь. Я нахожусь по своей научной работе в положении того же самого академика Т.Д.Лысенко и глубоко сочувствую его состоянию. Те расхождения, которые могут быть между нами, не являются такими, которые бы заставили открывать широкую дискуссию».
Трофим отозвался репликой: «С Ламарком я не согласен, а вы согласны».
Но Перов его успокоил: «Я не упоминал ни слова о Ламарке. Я думаю, что академик Т.Д.Лысенко в вопросе о Ламарке может быть совершенно спокоен. Я не собираюсь обвинять его в ламаркизме и спорить по этому поводу. В ламаркизме его обвиняют генетики, я же считаю акад. Т.Д.Лысенко истинным дарвинистом»[732].
В научном споре горе-дарвинисты были полностью разбиты. Но не так воспринималась дискуссия в общественно-политическом контексте времени.
Декларативные заявления от имени передовой советской науки – в пику загнивающей науке Запада; обещания рекордных урожаев; разоблачительный тон; жонглирование именами Дарвина, Тимирязева, Мичурина; а также умелая расстановка сил, благодаря чему в первые дни выступали, главным образом, сторонники классической генетики, а когда почти все они высказались, трибуной завладели работники с мест, то есть малограмотные яровизаторы, мочившие семена в колхозных хатах-лабораториях и потому тоже зачислявшиеся в категорию ученых. Тон их выступлений был задан следующими словами Лысенко:
«Некоторые из дискуссирующих <…> выступают в довольно приподнятых тонах, с нередкими, на мой взгляд, перегибами, со стремлением подтасовать факты в выгодном для себя направлении. Лично к себе я этого отнести не могу. Я думаю, что тот, кто следил за печатью, должен прийти к заключению, что мои статьи, хотя и являются страстными, но, во всяком случае, беспристрастными. Статьи же Дончо Костова, акад. П.Н.Константинова, акад. П.И.Лисицына, акад. М.М.Завадовского и некоторых других, мне кажется, действительно не страстны, хладнокровно размерены, но зато сугубо пристрастны»[733].
Так всё выворачивалось наизнанку. Лысенко пристрастно подтасовывал факты и приписывал это своим противникам; так же «полемизировали» его сторонники.
Из книги в книгу кочуют упреки Вавилову в том, что он был недостаточно боевит в той дискуссии, не развенчивал ошибок Лысенко, не изобличал его невежества, оборонялся, вместо того чтобы нападать. Думаю, что эти попреки исходят от авторов, не сознающих, в какой атмосфере проходила дискуссия. Тридцать лет спустя П.М.Жуковский вспоминал в письме Ж.А.Медведеву: «В 1936 г. была сессия ВАСХНИЛ, на которой состоялась первая “дискуссия” и канонизация Лысенко. Я на ней не выступал. От невыступавших потребовали дать статьи в журнал “Социалистическая реконструкция сельского хозяйства” (кажется, он так назывался); оттиск у меня есть, но даты не указано. Моя статья была напечатана либо в конце 1936, либо в начале 1937 г. Название такое: “Ответ критику и о некоторых действительно дискуссионных вопросах”. В статье на стр. 157 я “обвинил” ВИР в том, что он увлекся систематикой культурных растений и отрекся от селекции, от выведения сортов. Н.И. очень рассердился и на одном из собраний Академии сказал: “Я ожидал увидеть Петра Михайловича рядом с собой среди обвиняемых, а он выступил прокурором”. Потом, в кулуарах, он подошел ко мне, совершенно подавленному (ибо он был прав), и сказал: “Ваша статья – шедевр, но Вы испортили ее несколькими абзацами”. Со слезами на глазах, я признал свою вину. Тогда время было страшное, у меня был обыск, чтобы изъять всю переписку с Вавиловым, причем сказали: “Пока – это!”»[734].
Такова была обстановка, в которой Вавилов отстаивал достоинство науки.
Н.П.Дубинин привел свой разговор с Вавиловым, в котором он убеждал Николая Ивановича, что надо решительнее бороться против Лысенко, потому что «социализм не может строиться без строго обоснованных и доказанных научных принципов, а эти принципы находятся на нашем вооружении».
«– Всё это так, – сказал Н.И.Вавилов, но знаете ли вы, что И.В.Сталин недоволен мной и что он поддерживает Т.Д.Лысенко?
– Конечно, это дело очень серьезное, – ответил я, – но И.В.Сталин молчит, а это можно понять как приглашение к продолжению дискуссии.
– Да, возможно, вы правы, – продолжил Н.И.Вавилов, – но у меня все же создается впечатление, что я, вы и другие генетики часто спорим не с Т.Д.Лысенко, а с И.В.Сталиным. Быть в оппозиции к взглядам И.В.Сталина, хотя бы и в области биологии, – это вещь неприятная»[735].
Дубинин относил этот разговор к 1939 году, но он вполне мог состояться и в 1936-м, разве что тогда Вавилов не настолько был близок с Дубининым, чтобы быть столь откровенным. Более близким людям он, вероятно, говорил нечто подобное и раньше.
В заключительном слове Николай Иванович подробнее остановился на теоретических расхождениях. Он показал, что генетика в своем развитии прошла несколько этапов, от этапа к этапу корректировались ее основные понятия, корректировались и его собственные взгляды. Если на первом этапе доминировали представления о большой консервативности генов, то к середине 1930 годов наука твердо установила, что гены изменчивы. Такие воззрения утвердились в основном благодаря трудам школы Моргана, в особенности Германа Мёллера.
«Никто не оспаривает в настоящее время в генетике изменчивость генов, она доказана, – говорил Вавилов. – Исследования профессора Мёллера, разрушившие представления о консерватизме генов, внесли много нового в наши представления».
Суть разногласий между генетиками и «мичуринцами» Вавилов ограничивал строго научными рамками: «Акад. Т.Д.Лысенко выдвигает новое положение о том, что ген весьма изменчив, что его можно изменить по желанию экспериментатора и в определенном направлении. Пока для этого нет точных экспериментальных данных; может быть, Т.Д.Лысенко в дальнейшем покажет экспериментально возможность таких изменений, это будет новым этапом, который мы будем приветствовать, но пока этот этап для нас, генетиков и селекционеров, не доказан, и в экспериментальном доказательстве этого положения – все трудности и все наши расхождения. <…> Чтобы опровергнуть сложившиеся представления генетиков, нужен точный эксперимент. Его мы не знаем»[736].
Николай Иванович был верен себе. Он открыт к новому, готов к пересмотру самых фундаментальных теорий, если они противоречат фактам. Но факты должны быть истинные, а не мнимые. Они должны быть установлены методически безупречными опытами – проверяемыми и повторяемыми. Таких фактов у Лысенко не было.
Р.Л.Берг писала, что на декабрьской сессии было запрещено выходить за рамки сельскохозяйственной тематики. Единственным докладчиком, который нарушил этот запрет, был Герман Мёллер.
Он был нетверд в русском языке, и его доклад на сессии зачитал Н.К.Кольцов. Но заключительную часть он прочитал сам. В опубликованную стенограмму сессии эта часть его доклада не вошла, но В.В.Бабков отыскал в архиве полный текст. Мёллер затронул общественно-политические проблемы генетики человека. Он сказал, что к фашизму и расизму ведут не законы генетики, а ламаркизм. Если бы приобретенные признаки наследовались, то классы и народы, лишенные доступа к образованию, от поколения к поколению должны были умственно тупеть и вырождаться, тогда как у привилегированных классов, напротив, повышались бы умственные способности и творческий потенциал. Социальное неравенство закреплялось бы биологически, оправдывая угнетение низших классов и отсталых народов. Борьба с ламаркизмом становится особенно актуальной в свете борьбы с фашизмом. С этими словами Мёллер сошел с трибуны. В стенограмме ремарка: Продолжительные аплодисменты.
Научная аргументация Мёллера была безупречна, хотя и не очень нова. Десятилетием раньше о том же говорил Ю.А.Филипченко, который «ядовито заметил, что если бы наследовались признаки, приобретаемые в онтогенезе, то сколько же отрицательных черт должен был бы приобрести пролетариат за долгие годы эксплуатации»[737]