При всех стараниях Хват не смог завершить следствие, длившееся 11 месяцев. Ходатайствовал о новом продлении, но ему отказали.
«Хват – Евгении Альбац: Позвонил мне Серов – это бывший замминистра НКВД – и сказал, что дело надо кончать. Я говорю: “Оно еще не закончено“… – Это неважно: заканчивайте и объявляйте ему. Что есть, то и предъявляйте».
Почему вдруг такая спешка? Ответ простой: уже шла Великая Отечественная!
Гитлер, с которым кремлевские вожди так хорошо поладили два года назад, вероломно нарушил джентльменское соглашение. Германские войска рванули через границу Киев бомбили, нам объявили…
Доблестная Красная армия, чей командный состав был почищен Ежовым куда основательнее, чем его собственное ведомство, превратилась в плохо управляемое стадо. Отдельные части геройски сопротивлялись, другие целыми дивизиями сдавались в плен; где-то маленькими группами прятались в лесах и болотах, где-то разбегались, побросав оружие.
Тут было не до завершения следствия по всем правилам искусства: что есть, то и предъявляйте.
У Хвата лежали мертвым грузом мешки с вавиловскими материалами, изъятыми при обысках. Приспособить их к делу он не сумел. Вынул несколько бумажек, приобщил для солидности (в их числе фотографию Керенского), но как-то увязать даже эти бумаги с обвинительным заключением не смог. А как быть с остальными бумагами?
Постановление от 29 июня 1941 года подписано А.Хватом и лейтенантом госбезопасности А.Кошелевым, утверждено Л.Шварцманом. В нем перечислены материалы, «не имеющие ценности». От этого перечня берет оторопь. Черновые заметки по поездкам и путешествиям Вавилова – 92 папки (!); записные книжки и блокноты – 90 штук (!); рукописи Вавилова на русском и иностранных языках – 8 папок (!); переписка Вавилова – 9 папок (!); больше сотни фотографий; газетные вырезки; иностранные книги, журналы, брошюры – 71 штука; журналы и книги на русском языке – 123 плюс 157. Несколько книг Бухарина, «Записки революционера» Кропоткина; 19 альбомов с фотоснимками и грамотами; географические и топографические карты…[845]
Никакого права распоряжаться этим имуществом у Хвата со товарищи не было: ведь Вавилов еще не осужден «с конфискацией имущества, лично ему принадлежащего». Не нужно для следствия – верните туда, где взяли!
Хват и Кошелев постановили, Шварцман утвердил: СЖЕЧЬ!
Росчерком пера был уничтожен «мир мыслей, трудов, в том числе многих неизвестных, лаборатория творчества, уникальные биографические материалы гениального ученого»[846].
Рукописи горят.
А что с хозяином преданных огню материалов? Хват общался с ним днями и ночами уже около года. Конечно, он сам человек подневольный, над ним многоэтажный контроль. Но теперь, когда велено закругляться, предъявлять то, что есть, а чего нет, стало быть, можно не предъявлять, у него появилась возможность маневра. Повернуть дело чуть так или эдак. От этого чуть многое зависело. ЖИЗНЬ или СМЕРТЬ.
«Хват – Евгении Альбац (1987): Я вызвал его, объявил ему всё. Потом написал обвинительное заключение, а в конце обвинительного заключения, поскольку дело, по моему мнению, не было закончено, я написал:, “Направить в Прокуратуру СССР для решения дела о подсудности”».
Обвинительное Заключение (1941): «Следствие по делу № 1500, по обвинению ВАВИЛОВА Николая Ивановича закончено и подлежит направлению в Прокуратуру Союза ССР, для передачи по подсудности»[847](жирный шрифт мой. – С.Р.).
Незаконченное следствие Хват объявил законченным. И направил не для решения о, а для передачи по… Прокуратура, как было заведено, его решение лишь проштамповала.
«Альбац: На чем же строилось обвинительное заключение?
Хват: На основании того, что там в деле было. Там он обвинялся… ну, в общем, по его специальности: что он вел не так дела, не в том направлении, медленно это делал очень, мол, требовалось что [-то] такое… быстрое решение вопроса, поскольку это необходимо с точки зрения экономики страны. Задерживал в смысле быстрейшее развитие отрасли».
Таково воркование 80-летнего старца. Лексикон 33-летнего старлея был иным: контрреволюция, антисоветские установки ТКП, подрыв колхозного строя, срыв, вредительская работа, умышленно задерживал, во вредительских целях…
«Хват – Евгении Альбац (1987): В шпионаж я, конечно, не мог верить, не было данных».
Обвинительное заключение (1941): «Занимался шпионажем в пользу иностранных разведок и имел антисоветскую связь с заграничными белоэмигрантскими кругами»[848].
Вместе с А.Г.Хватом Обвинительное заключение подписали Л.Л.Шварцман и Л.Е.Влодзимирский.
Лев Леонидович Шварцман, как мы уже знаем, был судим и расстрелян в марте 1955 года.
Лев Емельянович Влодзимирский проходил по делу Берии и вместе с ним был расстрелян в декабре 1953-го. Полвека спустя, по ходатайству родственников, его дело было пересмотрено, он был частично реабилитирован. Его снова признали виновным в «систематическом злоупотреблении властью <…>, в арестах невиновных людей, [в] фальсификации материалов уголовных дел, [в] применении пыток, <…> [в] гибели многих граждан». Но не в измене родине, за что он был расстрелян. Частичная реабилитация выразилась в замене «смертной казни с конфискацией имущества, лично ему принадлежавшего», на «25-летнее заключение без конфискации имущества».
Медлительна российская фемида, но справедлива. Рано или поздно всё расставляет по местам. Воскрешает расстрелянных, возвращает им имущество. Где оно – лично ему принадлежащее? Подхоронили в его могилку? Если известно, где она находится…
Ну а что стало с Хватом?
Прокуратура констатировала, что в отношении бывшего работника органов НКВД СССР Хвата А.Г. «в Особой инспекции КГБ при СМ СССР имеются материалы как о фальсификаторе следственных дел»[849]. Его не арестовали (мелкая сошка!), но неприятностей было с три короба. С обидой в голосе и даже с всхлипываниями он поведал Евгении Альбац о своих злоключениях.
Подполковник госбезопасности Хват заведовал кадрами в министерстве среднего машиностроения – эвфемизм, за которым скрывалось секретное ведомство по атомной энергии. Когда судили Берию и Влодзимирского, его – от греха подальше – отправили в длительный отпуск. Дело против него военная прокуратура возбудила только в 1957-м. Нашла, «что в его действиях содержится состав преступления, предусмотренного ст. 193-17, и. “а” УК РСФСР, т. е. злоупотребление властью, совершенное из соображений личной заинтересованности и повлекшее за собой тяжелые последствия». Уголовное дело было прекращено по закону об амнистии[850].
Материалы передали в КПК (Комиссию партийного контроля), разбирательство тянулось пять лет и завершилось исключением Хвата из партии. Он пытался восстановиться – не получилось. Хотел было вступить заново, но при рассмотрении его заявления могли всплыть старые грехи. Решил не будить лиха. В партии состоял 35 лет; кабы не исключили, стал бы старым большевиком — было бы о чем рассказывать пионерам!
Из министерства его убрали. Предлагали работу в Свердловске, Туле, еще где-то, но уезжать из Москвы он не захотел. Персональную пенсию не дали – только общегражданскую. Тоже, конечно, обидно…
Обвиняемого полагалось ознакомить с Обвинительным заключением и занести в протокол его возражения. В соблюдении формальностей старлей Хват, как мы знаем, был аккуратен.
«Обвиняемый Вавилов Н.И. <…> свои показания, данные на следствии, подтверждает и заявляет, что с Бухариным, кроме поездки совместной в Англию в 1931 году на конгресс по истории науки и техники, никаких политических связей и даже встреч не имел. Также неверны в этой части показания Тулайкова. Отрицаю показания Авдулова Н.П. и Савича [В.М.] о моей шпионской работе. Кузнецова И.В. и Ушакову [А.П.], показавших о моей шпионской работе, – я совершенно не знаю»[851].
Закрытое заседание Военной коллегии Верховного суда состоялось 9 июля 1941 года – «без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей».
А как научная экспертиза?
Она к суду не поспела.
Тем лучше: быстрее можно провернуть дело!
На суде Вавилов признал то, что признавал на следствии, и категорически отверг то, чего не признавал. Протокол заседания краток, в нем очевидные нелепости. Так, Николай Иванович никак не мог сказать, что «до 1930 г. являлся участником к/p организации “Трудовая Крестьянская Партия”, которая возглавлялась ЯКОВЛЕВЫМ». Весь сценарий строился на том, что Яковлев его вовлек в мифическую «организацию правых» после 1930 года, а мифическая ТПК орудовала до 1930 года. В протокол также попали слова об участии Вавилова в террорганизации, хотя в терроризме его не обвиняли.
Но и из неряшливого протокола видно, что Вавилов отверг антисоветские связи с эмигрантами, заявив, что они были только научными; отверг связи с Бухариным; категорически отверг обвинения в шпионаже.
Если признание обвиняемого — царица доказательств, то главные обвинения против Вавилова доказаны не были.
В заключительном слове он сказал: «За период моего ареста я понял, что я сделал грубую ошибку. Я хочу работать и прошу дать мне возможность служить на пользу нашей страны»