Суд длился не больше 20 минут, вердикт гласил:
«Признавая виновным Вавилова в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-1а, 58-7,
58-9, и 58–11 УК РСФСР, Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила Вавилова Николая Ивановича подвергнуть высшей мере уголовного наказания – расстрелу, с конфискацией имущества, лично ему принадлежащего. Приговор окончательный и обжалованию не полежит»[853].
Подписали: Председатель – диввоенюрист Суслин, члены суда: диввоенюрист Дмитриев, бригвоенюрист Климин, секретарь суда Мазуров.
В тот же день были осуждены и приговорены к высшей мере Г.Д.Карпеченко, Л.И.Говоров, А.К.Запорожец, Б.А.Паншин, А.С.Бондаренко.
Сергей Алексеевич Бондаренко, сотрудник общества «Мемориал», смог познакомиться с делом своего прадеда А.С.Бондаренко. Состав суда тот же: председатель Суслин, члены суда Дмитриев и Климин, секретарь Мазуров[854]. Они же, скорее всего, судили и других подельников Н.И.Вавилова. «Суд» над каждым длился 15–20 минут… Конвейер… Отправляли на смерть, словно орешки щелкали.
После приговора
Местом эвакуации для ВИРа был определен город Красноуфимск на Урале. Туда надлежало вывезти людей, оборудование, коллекции растений.
Семенной материал хранился частью в здании Института, в металлических коробках, которыми были уставлены сотни погонных метров стеллажей, а полевые коллекции – в Пушкине и в Павловске.
Не могло быть и речи о вывозе всех хранившихся в Институте материалов: для этого не было ни рабочей силы, ни транспортных средств. Отобрали сто тысяч образцов, по 20–50 граммов семян каждого образца. Аккуратно, чтобы не повредить, уложили в маленькие, тщательно запечатанные пакетики, затем в двойные ящики – всего пять тонн груза.
Эшелон, к которому был прицеплен вагон с этим грузом, вышел из Ленинграда 26 августа 1941 года и тут же застрял на перегруженных путях. За четверо суток не одолел и 50 километров. 30 августа германские войска захватили узловую железнодорожную станцию Мга. Дальше на восток пути не было, эшелон вернули в Ленинград.
«Более шести месяцев вагон находился на запасных путях или перегонялся с места на место из-за усиленной бомбежки железнодорожных путей»[855]. Его пришлось разгрузить и перевезти ящики обратно в здание ВИРа.
Часть образцов сотрудники увезли в Красноуфимск со своими личными вещами: в чемоданах, мешках, рюкзаках. Для этого было отобрано 20 тысяч образцов – по пятьдесят, сто, двести зернышек каждого.
Основная коллекция осталась в осажденном Ленинграде. Ее надо было охранять, сохранять живой, невредимой, чтобы семена не потеряли всхожесть.
«В первые месяцы войны научный сотрудник Абрам Яковлевич Камераз строил под Вырицей оборонительные укрепления. Каждый свободный час он проводил в Павловске. Раздвигал и задвигал шторки, устраивал клубням южноамериканского картофеля искусственную ночь. Европейские сорта собирали в поле уже под сильным артиллерийским огнем. Взрывной волной опрокинуло Камераза с ног. Поднялся. Продолжал работу»[856].
Надвигалась зима. Образцы картофеля перевезли в Основное здание ВИРа, спрятали в подвале. Камераза призвали в армию, отправили на фронт. Сохранность коллекции картофеля обеспечивали сотрудники отдела клубненосов, О.А.Воскресенская и В.С.Лехнович.
Вадим Степанович жил на улице Некрасова, на работу привык ездить на трамвае, но в блокадном Ленинграде трамваи не ходили. Пешего хода было полтора часа в один конец.
Блокадный паек – 250 граммов хлеба для работающих, 125 для иждивенцев, но и этого иногда не выдавали по несколько дней. Сколько людей погибло от голода в ленинградскую блокаду, известно весьма приблизительно: от 850 тысяч до 1,5 миллиона.
Морозы в ту зиму были особенно лютыми. Надо было каждое утро топить в подвале печку, чтобы температура не опускалась ниже двух градусов по Цельсию: картофель гибнет при минусовой температуре. Полтора часа туда, столько же обратно. Через много лет Лехнович рассказывал журналисту А.Борину: «Ходить было трудно… Да, невыносимо трудно было вставать, руками-ногами двигать… А не съесть коллекцию – трудно не было. Нисколько! Потому что съесть ее было невозможно. Дело всей жизни, дело жизни моих товарищей…» И после паузы: «"Пожалуйста, не пишите только о нашем самопожертвовании. Это неправда”. – “Как неправда?” – “Вот так, неправда. Наша работа нас спасла”. – “В каком смысле?” – “В самом прямом. В блокаду люди погибали не только от снарядов и голода. От бесцельности своего существования некоторые тоже, случалось, погибали. Мы это видели. Если же мы выжили, то во многом благодаря нашей работе. Нашему интересу жить”»[857].
Но не все смогли спастись благодаря интересу жить.
«Из ленинградской группы умерли от голода 41/42 гг.: Родина Лидия Михайловна – ответственный хранитель коллекции овса, младший научный сотрудник отдела зерновых культур, Иванов Дмитрий Сергеевич – ответственный хранитель коллекции риса, заведующий секцией риса отдела крупяных культур, Щукин Александр Гаврилович – ответственный хранитель коллекции арахиса, младший научный сотрудник отдела технических культур, Крейер Георгий Карлович – ответственный хранитель лекарственных растений, заведующий секцией лекарственных растений, кандидат наук, Гейнц Георгий Викторович – ответственный хранитель книжных фондов ВИР, заведующий библиотекой ВИР. Всего умерло этой зимой более 30 вировцев»[858].
Под их охраной были тонны, десятки тонн сельскохозяйственных культур. К ним не прикасались.
Спасать коллекции надо было от голодающих людей и от полчищ крыс, нападавших на всё съестное. Прогрызть металлические коробки крысы не могли, но они наловчились спихивать их с полок. При ударе об пол крышки отскакивали, семена высыпались… Чтобы крысы не могли сдвинуть легкие коробки, их приходилось связывать по четыре-пять вместе. Сделать пять-шесть-десять таких связок – пустяк, но счет шел на десятки тысяч… Изможденные голодом научные работники, доктора и кандидаты наук, снимали коробки с полок и увязывали, снимали и увязывали… Подымать обратно на полки не было сил… Их штабелями укладывали в проходах, заполнили 28 комнат…
…На Западе были уверены, что вавиловская коллекция погибла.
В журнале «Nature» профессор Дарлингтон написал в 1945 году: «Обезумевшие от голода ленинградцы съели знаменитую коллекцию».
«Когда он после войны посетил наш институт, Николай Родионович [Иванов] поинтересовался, как можно было написать такую ужасную вещь, не убедившись в ее правдивости. Дарлингтон сослался на сообщение по радио, которое он сам слышал. Действительно, трудно понять, что коллекции могли сохраниться, когда люди умирали от голода»[859].
По осторожной, скорее заниженной оценке международных экспертов, стоимость вавиловской коллекции ресурсов культурной флоры составляет 8 триллионов долларов, причем ее стоимость неуклонно растет.
Когда Вавилов открыл центры происхождения и затем их обследовал в своих экспедиционных походах по пяти континентам, растительность в этих районах была примерно такой, как тысячи лет назад.
Не то теперь. Технический прогресс проник в самые отдаленные и изолированные уголки планеты. Там поднялись многоэтажные жилые дома, промышленные предприятия, пролегли автомобильные трассы. Посевные площади сокращаются, их засевают завозными высокопродуктивными сортами. Многие из форм, которые собирал Вавилов, утрачены, их остается все меньше. Сохраняются они только в коллекции ВИРа, в других подобных коллекциях. Потому нет им цены.
Чтобы предотвратить дальнейшее обеднение, а то и уничтожение генофонда растительных ресурсов планеты, на норвежском острове Шпицберген создано всемирное зернохранилище. Директор ВИРа имени Н.И.Вавилова Николай Иванович Дзюбенко: «Это мировой генный банк, созданный на Шпицбергене в 2008 году по решению ФАО (Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН). По сути это бункер, вырубленный в скале, в вечной мерзлоте. Это единственное в мире хранилище, которое может выдержать самые мощные земные катаклизмы типа ядерного взрыва или последствия падения астероида. Собственно, за это его и назвали в шутку Хранилищем Судного дня, или Апокалипсиса»[860].
В этом крупнейшем зернохранилище мира содержится 850 тысяч образцов семенного материала – дубликаты поступили из 60 генбанков мира. Представлена и коллекция ВИРа: 12 тысяч образцов зерновых и зернобобовых культур. Но это только 3 % от 325 тысяч образцов. «Наше хранилище – четвертое в мире по количеству собранных образцов»[861].
При Вавилове, помним, оно было первым. За то, чтобы оно таковым оставалось, многие ученики Вавилова в ленинградскую блокаду отдали свои жизни.
Это не называлось самопожертвованием.
«Малое хочется соединять с великим, в этом смысл малого и его интерес и для этого за малое в науке можно отдать жизнь». (Н.И.Вавилов)
«Если бы я умер у нее на службе, что особенного я совершил бы тогда, что сделал бы сверх того, что я просто должен был сделать?» (И.Г.Фихте)
Приговор был окончательный, обжалованию не подлежал…
Но еще оставался шанс – просить о помиловании.
Прошение Н.И.Вавилова в Президиум Верховного Совета датировано тем же числом, 9 июля. Николай Ивано