Человек не только отражает мир, в котором живет, но творчески его преобразует. Прогрессивна ли деятельность индивида или группы, определяется такими понятиями, как государственный интерес, национальное богатство, развитие производительных сил. Но не менее важным мерилом прогресса Михайловский считал свободу личности, ее цельность и защищенность, что особо подчеркивал Николай Вавилов. Развитие науки, рост промышленности, рост государственного могущества – это вовсе не прогресс, если они ведут к деградации и порабощению личности человека.
14 февраля 1908 года Николай был на лекции профессора Г.А.Кожевникова «Будущее человека», что оставило такой след в его дневнике: «Когда я слушал эту лекцию, то ясно представился мне тот минимум знания по общим вопросам жизни, каким мы, интеллигенция, обладаем. Стало досадно, пожалуй. Нет, невозможно считать [законченным] свое естественнонаучное образование».
К профессору Кожевникову он обратился с письмом-просьбой – указать литературу по теме лекции. Вскоре получил обстоятельный ответ, за что благодарил «от себя и от товарищей по самообразованию».
Николай Вавилов восхищен достижениями науки и вместе с тем сознает, как ничтожны достижения по сравнению с тем, что еще надо познать. Его мучает мысль о глубокой противоречивости самой натуры человека. Эта мысль возникла под влиянием недавно прочитанных книг И.И.Мечникова «Этюды оптимизма» и «Этюды о природе человека». В них Мечников развивал свои излюбленные идеи о краткости человеческой жизни и необходимости ее продления до «естественных» пределов.
Человек возник, как и все другие существа, в результате биологической эволюции, определяемой борьбой за существование и выживанием наиболее приспособленных. Один из важнейших факторов выживания – инстинкт самосохранения. В отличие от других существ, человек сознает неизбежность смерти, и это делает его бытование на земле трагическим. В стремлении преодолеть страх смерти человек хватается за веру в бессмертие души, но, по Мечникову, это иллюзия. Страх смерти можно преодолеть, если продлить жизни человека «до естественных пределов», когда инстинкт жизни угасает и смерть становится желанным концом. Чтобы продлить жизнь «до естественных пределов», надо глубже изучать природу человека, развивать медицину и гигиену, разработать правильный режим питания. Мечников считал, что жизнь человека укорачивают яды гнилостных бактерий, которые гнездятся в кишечнике, особенно в слепой кишке. В качестве противоядия он предлагал «мечниковскую простоквашу»: она-де заселяет кишечник полезными молочнокислыми бактериями и вытесняет гнилостные бактерии. Раздумья над прочитанным оставили важный след в дневнике и в сознании Николая Вавилова.
26 мая 1909 года Николай и Сергей Вавиловы, затаив дыхание, слушали лекцию И.И.Мечникова.
Илья Ильич, ведущий сотрудник Пастеровского института в Париже, был редким гостем в России. Ему только что в Стокгольме вручили Нобелевскую премию. Он приехал в Россию, главным образом, для того, чтобы повидать Льва Толстого, с которым вел долгий заочный спор о науке и религии, основах нравственности и смысле человеческой жизни. В Москве он остановился на несколько дней по пути в Ясную Поляну, тогда и прочитал публичную лекцию. В дневнике младшего из братьев эта лекция тоже оставила след: «От Мечникова я в восторге, это умный, простой и – как-то необыкновенно ясно чувствуется – особенный человек. Ему совсем не по себе в этой толпе любопытных. Он совсем не искушен славой, он интимен, он, ну одним словом, хочет быть самим собой»[31].
С 28 декабря 1909 по 6 января 1910 года в Москве проходил XII съезд русских естествоиспытателей и врачей. Съехалось около пяти тысяч участников. Были заслушаны сотни докладов, в их числе И.П.Павлова, Д.Н.Анучина, Д.Н.Прянишникова, В.И.Вернадского… К съезду было приковано внимание всей страны, его подробно освещали газеты, о нем говорили в салонах и офисах.
«Еще смешная маленькая подробность, нелепая, но смешная и поэтому тоже отрадная, – записала в дневнике Катя Сахарова. – 12 съезд естествоиспытателей и врачей. Прихожу в один из этих дней в суд – и вижу прокурора не с адвокатским значком, а с белым значком 12 съезда. Ну, не естествоиспытатель же и не врач – юрист. Но ведь, прежде всего, человек, а поэтому “почему же не приобщиться к празднику, который устроила себе русская интеллигенция?”».
Среди участников съезда – братья Вавиловы: Николай и первокурсник университета Сергей. Радостно возбужденные сознанием приобщенности, они старались ничего не пропустить, накрепко всё запомнить. Незадолго до смерти Сергей Иванович запишет в дневнике: «Вспоминаю 40 лет назад, “Благородное собрание”, 12-й съезд естествоиспытателей, я – студент первого курса – распорядитель. В задних рядах на эстраде. [И.П.] Павлов вроде седого льва. “Естествознание и мозг” [название доклада Павлова], новые обещающие, гениальные слова, которые тогда плохо понимал, но чувствовалась “молния”»[32].
Николай Вавилов участвовал в работе четырех секций съезда: химии, ботаники, агрономии, географии. Его научные интересы еще не устоялись, он не хотел ставить им жесткие пределы, ибо это значило бы ограничивать «количество своей жизненной подвижности».
Его девиз: «Жизнь коротка, проблем без конца, и стоит забирать всё».
Прямым практическим результатом участия в XII съезде естествоиспытателей стало для Николая знакомство с директором Полтавского опытного поля, только что преобразованного в опытную станцию, Сергеем Федоровичем Третьяковым.
Усатый толстощекий здоровяк, похожий на Тараса Бульбу, Сергей Федорович понравился Николаю, и симпатия оказалась взаимной. Вскоре Третьяков принимал у себя на Полтавщине Николая Вавилова и его друзей-практикантов, в их числе упоминавшуюся Л.П.Бреславец (тогда еще Крестовникову), будущего академика ВАСХНИЛА. Н. Сокол обского, Екатерину Сахарову. На всю жизнь Вавилов запомнил «старый хутор, заросли терновника, старую лабораторию <…> милых Сергея Федоровича Третьякова и Надежду Михайловну [Третьякову]». Запомнил «опытнопольский энтузиазм; бодрость, которой веяло с опытного поля <…> частые экскурсии, беседы».
Первые опытные поля – инициатива в их создании принадлежала Д.И.Менделееву – появились в России в 1867 году, всего через два года после основания Петровской сельскохозяйственной академии.
Тогда же, в середине 1860-х годов, идея создания «фермы для производства сельского хозяйства опытов» возникла в Полтавском обществе сельского хозяйства, но два десятка лет «ферма» оставалась благим намерением: ни центральная власть, ни земство, ни частные дельцы не спешили вкладывать в нее финансовые средства. Однако идея жила, ив 1885 году Полтавское опытное поле было, наконец, основано. К 1905 году, когда его возглавил Третьяков, оно имело репутацию солидного научно-агрономического учреждения.
Третьякова высоко ценил Прянишников, о чем, конечно, хорошо знал Николай Вавилов.
Длительная практика в программу обучения Московского сельхозинститута не входила, но Николай считал ее настолько важной, что взял для этого отпуск. Его прошение об отпуске датировано 13 марта 1910 года. А 17 марта датирована запись в книге Полтавского волостного правления о его прибытии[33].
На Полтавской станции Николай развернул исследования по борьбе с болезнями культурных растений разными методами: протравливанием семян, опрыскиванием и т. п. Результаты оформлял в виде статей – они печатались в журнале «Хуторянин», органе Полтавского общества сельского хозяйства. Это были первые научные публикации Вавилова. Здесь он получил «импульс для всей дальнейшей работы», приобрел «веру в агрономическую работу», как много лет спустя писал Третьякову.
Сергей Федорович тоже был очень доволен практикантами. В 1910 году его станция участвовала в сельскохозяйственных выставках в ряде городов российского юга. «Объяснителями на выставках были практиканты опытного поля: Н.И.Вавилов (Екатеринославль), А.И.Соколовский (Константиноград) и Е.Н. Сахаров [а] (Ромны), усердно и умело исполнявшие свою обязанность», – сообщал Третьяков.
Николай Вавилов заслужил столь высокое доверие директора, что тот поручил ему сопровождать и давать объяснения важному чиновнику, посетившему станцию. От поддержки таких чиновников многое зависело: они определяли, следует ли и дальше финансировать работы станции и сколь щедро. Третьяков, стало быть, был уверен, что этот студент сумеет всё показать и рассказать не хуже, чем он сам.
По случаю этого посещения на станции был торжественный обед. Во время трапезы из кармана Николая Вавилова выползла ящерица и добралась до его лица. Все засмеялись, а он невозмутимо завязал ящерицу в платок, сунул обратно в карман и стал говорить о какой-то научной проблеме, связанной с этой ящерицей. «Через несколько минут за столом уже поднялось горячее обсуждение». «С тех пор я наблюдала, – писала Л.П.Бреславец, – что в присутствии Николая Ивановича никогда не велись обычные разговоры [разговорцы], они всегда поднимались на большую высоту».
Наблюдения Лидии Бреславец, знавшей Николая Вавилова со студенческих лет, позволяют многое понять в его характере и еще сильнее поразиться глубине пропасти между тем, как его воспринимали окружающие, и как воспринимал себя он сам. Среди студентов он выделялся талантливостью и страстью к науке, профессора возлагали на него большие надежды, а он все еще был полон мучительных раздумий о том, какое поприще должен избрать. Вот одна из характерных записей уже после возвращения из Полтавы:
8 декабря 1910 г.: «Сегодня, под влиянием ли долгого малоделания и разбрасываемости в работе, снизошел дух уныния и скептицизма. И мне стало страшно того пути, на который склоняюсь вступить. Показалось, что не хватит ни ума, ни способностей, чтобы во всем разобраться, всё поглотить. Стало воочию всё то, что потребуется селекционеру, чтобы приобрести свой собственны