Враг народа, изменник родины. Как его отец.
Лидия Курносова организовала вторую экспедицию, средства снова ассигновал президент Академии наук. Приближалось лето, снег значительно осел, но в ущельях его еще было много. Поиски долго были безрезультатными, силы и средства иссякали, часть поисковиков уехала, начальник группы решил закругляться. Лида настаивала на продолжении поисков. Уже почти потеряв надежду, она вдруг заметила краешек одежды, выглянувший из подтаявшего снега…
Тело было искалечено ушибами и переломами. На голове, «справа в височной области», был виден «след от удара ледорубом», а по другой версии – «рана по размерам с лопатку ледоруба». Таковы два варианта того, что было написано в официальном милицейском «Акте на погребение», который Лидия Курносова привезла в Москву Точная редакция этой фразы неизвестна, так как сам «Акт» таинственным образом исчез.
Тело Олега предали земле там же, на Домбае, на кладбище альпинистов. На могиле Лидия Васильевна поставила камень с надписью:
«Здесь погиб в феврале 1946 года Олег Вавилов – талантливый ученый, самый дорогой и близкий мне человек».
Лидия Васильевна Курносова до конца жизни стремилась узнать правду о том, что же произошло с ее мужем. Не раз обращалась к академику Игорю Ростиславовичу Шафаревичу, пережившему всех участников рокового похода, но тот «ничего не помнил». Она умерла в 2006 году. После ее кончины Юрий Николаевич Вавилов (в соавторстве с Б.Л.Альтшуллером) опубликовал открытое письмо академику Шафаревичу с той же настоятельной просьбой: прояснить обстоятельства гибели Олега Вавилова.
Ответа не было. Но публикация письма привела к тому, что в архивном фонде Комитета физкультуры и спорта была обнаружена стенограмма обсуждения этого происшествия – почти 200 листов. Оно проводилось тогда же, в 1946 году, по горячим следам. Поведение руководителя и участников группы расценивалось как неспортивное, трусливое, а то и преступное. Наибольшее негодование, конечно, вызвали действия Шнейдера. Прокуратура завела уголовное дело. Но его быстро закрыли.
Почему?
Не потому ли, что так было велено теми, кто послал Шнейдера на мокрое дело? Как учил товарищ Сталин: есть человек – есть проблема; нет человека – нет проблемы.
Не забудем: то было начало 1946 года. Продолжался медовый месяц в отношениях между победителями в только что закончившейся мировой бойне. Где-то за кулисами, на секретных дипломатических переговорах, уже намечались разногласия, которые приведут к холодной войне. Но в общественном сознании стран-победительниц царил дух «встречи на Эльбе»: дух братства, единства, взаимовыручки.
А этот мальчишка, новоиспеченный кандидат наук, долбит всем и каждому, что его отец, известный всему миру ученый, затравлен, оклеветан, погублен ни за что ни про что!.. Он, Олег Вавилов, знает, кто в этом виноват, и не успокоится, пока не выведет клеветников на чистую воду…
Как заставить его замолчать? Арестовать и сослать как ЧСИР (члена семьи изменника родины)? Но он слишком на виду. Другой член той же семьи только что поднят на пьедестал верховного лидера советской науки. Какой шум поднимут на Западе враги, в каком положении будут друзья?.. Не проще ли убрать его по-тихому, как не раз делалось под мудрым руководством товарища Сталина. Нет человека – нет проблемы…[917]
Суд чести
18 ноября 1946 года Сергей Иванович Вавилов записал в дневнике: «В газетах именуюсь “главой советской науки”. Глупое издевательство или сервилизм. Наука тем и хороша, что ни в какой общей главе не нуждается, нужна только своя собственная голова на плечах».
Не тем была хороша наука для президента Малой академии.
Став главой по должности, Лысенко во что бы то ни стало хотел стать головой. После того, как с его пути устранили Н.И.Вавилова и когорту вавиловцев: Карпеченко, Говорова, Левитского, Фляксбергера, Мальцева, – цель стала более достижимой. Ведь он возглавлял самое передовое учение. Не соглашаться с ним могли только ретрограды и реакционеры. Иные из них затаились, дабы не попасть под каток, который раздавил Вавилова, их надо было вытравить из нор и щелей, в которых они отсиживались.
В конце 1945 года И.Е.Глущенко познакомил своего шефа с опытами по гнездовым посадкам кок-сагыза (русского одуванчика). Это было очень ценное сырье: в корневой системе кок-сагыза высокое содержание каучука.
Суть опытов Глущенко сводилась к тому, что в каждое гнездо (лунку) высаживалось разное количество семян кок-сагыза и измерялась масса развивавшейся корневой системы. Опыты показали то, что ожидалось: чем больше семян в лунке, тем больше общая масса корней.
Прекрасно! Может быть полезно для практики.
Но Трофим Денисович решил, что настала пора овладевать теорией. Данные Глущенко озарили его великой идеей. Коль скоро несколько растений в гнезде дают большую массу корней, чем одно растение, то они не конкурируют между собой за ресурсы, а, напротив, действуют сообща, поддерживая друг друга. А если так, то нет внутривидовой борьбы за существование!
О чем Лысенко забыл, так это разделить суммарную массу корней каждого гнезда на количество зерен, чтобы узнать, какая масса приходится в среднем на одно зерно.
В.Н.Сойфер: «Поскольку вес корней в каждой лунке был в таблице приведен, я без труда рассчитал средний вес. Такой пересчет дал ряд: 66, 40, 31, 25, 20, 18, 16, 15, 14, 11 граммов на лунку. Иными словами, по мере загущения посевов средний вес корней закономерно падал. Ни одного исключения из установленного учеными правила Лысенко не получил!»[918]
Каждому школьнику было известно, что борьба за существование – это краеугольный камень эволюционной теории Дарвина. Если нет внутривидовой борьбы, то нет отбора наиболее приспособленных, а значит, и формирования новых видов.
До тех пор Лысенко громил своих оппонентов – под знаменем дарвинизма. Вавиловский закон гомологических рядов и теорию центров происхождения Лысенко, Презент, Шлыков клеймили за мнимый антидарвинизм. И вдруг Лысенко стал антидарвинистом!
Поначалу он этого, видимо, не понял, а когда ему объяснили, заявил, что теория внутривидовой борьбы реакционная, буржуазная, мальтузианская; она нужна капиталистам, чтобы оправдать классовую борьбу и подавление пролетариев. В бесклассовом обществе победившего социализма внутривидовой борьбы нет и не может быть. Трудящиеся всех стран, соединяйтесь! Теория внутривидовой борьбы нужна эксплуататорским классам, советскому народу она не нужна. Таково творческое развитие учения Дарвина.
Рукопись статьи о своем эпохальном открытии Лысенко послал «для критики» в Тимирязевскую академию профессору П.М.Жуковскому, заведующему кафедрой ботаники. Просил прокомментировать, чтобы затем напечатать две статьи вместе. Зная, что произошло потом, можно полагать, что со стороны Лысенко это была намеренная провокация.
Жуковский был энциклопедически образованным ботаником, генетиком, растениеводом, крупнейшим из уцелевших представителей школы Н.И.Вавилова. Статью Лысенко он разделал под орех. Интеллигентно, без личных выпадов, в строго научных рамках. Обсудил ее со студентами, после чего отослал Трофиму Денисовичу.
«Прочитав статью, которую он сам просил написать, Лысенко пришел в негодование и категорически отказался ее публиковать в своем журнале, а свою статью опубликовал в первоначальном виде, без единой поправки»[919].
Жуковский предложил свою статью журналу «Селекция и семеноводство». Она была напечатана под заголовком «Дарвинизм в кривом зеркале».
Вторым ходом в многоходовой комбинации была статья Ф.А.Дворянкина, одного из клевретов Лысенко. Его статья «Дарвинизм в зеркале менделизма» появилась в том же журнале[920].
Сведения о Ф.А.Дворянкине скудные. До войны он учился в Тимирязевке и называл профессора генетики А.Р.Жебрака своим «бывшим учителем». На сессии ВАСХНИЛ1948 года он выступит как редактор журнала «Селекция и семеноводство».
Третьим ходом в многоходовке была статья самого Лысенко в «Агробиологии» (новое название журнала «Яровизация»), в которой он изобличал профессора П.М.Жуковского в антидарвинизме, как раньше изобличал Н.И.Вавилова. Заголовок статьи был весьма выразителен: «Не в свои сани не садись».
А заключительным ходом стала перепечатка статьи Лысенко в «Правде». Этим ставилась победная точка: с «Правдой» не поспоришь.
Но то был лишь один из сюжетов, разыгранных в канун «окончательного решения» вопроса о генетике.
Кафедру генетики в Тимирязевской академии возглавлял Антон Романович Жебрак. Он, как Лысенко, был выходцем из крестьянской семьи – не украинской, а белорусской. В 1918 году окончил школу, тогда же вступил в партию большевиков. Три года воевал на фронтах Гражданской войны, затем окончил Тимирязевку, где учился у Карпеченко и Жегалова, после нее – Институт красной профессуры. Два года стажировался в США: в Колумбийском университете у профессора Лесли Данна и в Калтехе у Моргана. Развивая работы Карпеченко, синтезировал межвидовые гибриды пшеницы, проса, гречихи.
В январском номере американского журнала «Science» за 1944 год появилась статья Лесли Данна об успехах науки в СССР[921]. Особо отмечались достижения в генетике и растениеводстве: «Институт прикладной ботаники под руководством директора Николая Вавилова стал центром величайшей растениеводческой организации в мире. Сам Вавилов стал впоследствии мировым авторитетом по истории зерновых культур». В статье говорилось о достижениях Н.К.Кольцова, Н.П.Дубинина, С.С.Четверикова, С.М.Гершензона… Более высокой оценки достижений советской науки быть не могло.