В наиболее дурацком положении оказался Максим Горький. Соглашение с АРА, которое он инициировал, развязало руки чекистам для ликвидации Прокукиша. Великий пролетарский писатель был плаксив. Размазывая слезы, он говорил, что впервые в жизни оказался в роли провокатора…
Находясь в Америке, Вавилов ничего этого не знал, да и в России мало кому была известна закулисная возня на большевистском Олимпе, окутанном панцирем секретности. Вавилов встретился с Гувером, когда деятельность АРА в России только начиналась. Гувер расспрашивал о положении
голодающих, о том, как лучше организовать помощь. В.Д.Есаков обнаружил в архиве записку Ячевского, в которой говорится, что Вавилов «в этом отношении сослужил русскому народу громадную службу, потому что он был в состоянии дать весьма ценные сведения. По своему положению и потому, что он прожил долгое время в голодных местах [в Поволжье], он мог осветить вопрос чрезвычайно хорошо и всесторонне, и в результате этого первого нашего разговора было то, что Гувер просил Н.И. находиться в постоянной связи с его организацией и давать все сведения, которые понадобятся»[180].
Вавилов консультирует закупки крупных партий сортовых семян; затем эту работу продолжит его представитель Д.Н.Бородин (о нем ниже). В чем конкретно она состояла, дает представление письмо Бородина Вавилову от 2 января 1922 г.: «Последние полмесяца я непрерывно работал над различными вопросами для Американской администрации помощи (ARA) и направил ряд данных по различным сортам семян, их процентному соотношению, средней площади голодающих областей, количеству зерна, выращенного в разных голодающих областях, т. д. Посылаю Вам несколько экземпляров этих документов, являющихся результатом выполненной работы. Во время поездки в Вашингтон я получил информацию о том, где можно закупить различные сорта семян для оказания помощи России. И хотя это не моя область работы, однако найти в Соединенных Штатах какую-либо другую организацию, располагающую полной информацией по данному вопросу, практически невозможно. Господин Рикард из АРА пригласил меня принять участие в работе одной из комиссий по оказанию помощи голодающим в России и заняться вопросом поставки в Россию семян»[181].
В Штатах Вавилов почти неожиданно столкнулся с мужем покойной сестры Лиды Николаем Макаровым. Он тоже был командирован в США Наркомземом – для изучения организации сельскохозяйственного производства в этой стране, – но добирался в Америку иным путем: через Дальний Восток и Тихий океан. О том, как проходило это путешествие, он, конечно, поведал Николаю Ивановичу. Его случайный попутчик Карл Кофод, датчанин, проживший полвека в России, вспоминал: «Как только поезд, в котором мы ехали, вынужден был останавливаться позади ряда поездов, которые застряли, мы шли к первому поезду, т. е. тому, который отойдет быстрее других, и ехали дальше в нем, пока и он не вынужден был остановиться позади других поездов. Тогда мы повторяли этот же маневр снова и т. д. Когда мы не могли попасть в желанный поезд, пока он стоял на станции, мы ведь могли идти по железнодорожной линии до первого подъема, а там брали его штурмом»[182].
В Нью-Йорке открывалась большая выставка «AMERICA MAKING», в ней были предусмотрены иностранные секции, в том числе русская. Комиссию по ее организации возглавлял Николай Макаров, художественным оформлением павильона руководил Николай Рерих. Он привлек к работе сотрудницу Американского музея естественной истории и аспирантку Колумбийского университета Аллу Кречман. Работа всех была высоко оценена, русский павильон пользовался большим успехом, но главный результат сотрудничества оказался иным. 7 сентября 1921 года в Нью-Йорке состоялось бракосочетание Николая Макарова и Аллы Кречман. Свидетелями на церемонии были еще два Николая: Вавилов и Рерих.
Главное, что интересует Вавилова в Америке, это закупка маленькими порциями возможно большего разнообразия образцов культурных растений, возделываемых в США и собранных американскими путешественниками в экспедициях по всему свету. Они нужны для научной работы в Отделе прикладной ботаники и на опытных станциях.
Он пытается выяснить, чем руководствовались американские «охотники за растениями», выбирая маршруты своих путешествий. Этого понять он не мог. Он даже начал подозревать, что американцы засекретили свои теоретические построения. Но после многих бесед с ними убедился, что они… не задавались такими вопросами!
Вавилову поиск вслепую был неинтересен. Да и бедность разоренной России («в ее несчастье [ей] все сочувствуют, и никто не верит, что она погибнет») заставляла быть мудрым.
В Нью-Йорке Вавилов посетил лабораторию Томаса Моргана в Колумбийском университете. Он пришел к Моргану спорить.
«Мне казалось маловероятным, – объяснял он впоследствии, – чтобы гены, как бусы, были расположены в хромосоме».
Морган выслушал его соображения с пониманием и сочувствием. Оказалось, что представление о том, что гены вытянуты в хромосоме в линеечку, ему самому не по душе. Он с радостью откажется от этой теории, если будет дано лучшее объяснение экспериментальных данных. Российскому гостю он предложил посидеть несколько дней с учениками в лаборатории, познакомиться с опытами, проанализировать документы построения хромосомной теории.
Ни о чем другом Вавилов и не мечтал.
Одной из главных заслуг Моргана было то, что он нашел удачный объект для генетических исследований: маленькую плодовую мушку дрозофилу, которая легко и быстро размножается, относительно часто подвержена наследственным изменениям – мутациям и содержит в своих клетках всего четыре пары хромосом.
Вавилов стал свидетелем того, как в бутылке с кусочком подпорченного банана, в которую помещали пару мух, через десять дней появлялось больше двухсот их детенышей. Сотрудники Моргана к тому времени уже исследовали триста поколений мух – столько поколений людей сменилось на Земле со времен зарождения цивилизации.
Еще в 1910 году Морган заметил, что обнаруженные им мутанты – мухи с белыми глазами – передают эту наследственную особенность странным образом.
При скрещивании уродцев-самцов с обычными красноглазыми самками всё потомство в первом поколении красноглазое, а во втором поколении белые глаза появлялись у одной четверти дрозофил, как и следовало по законам Менделя. Особенность же состояла в том, что белоглазыми были только самцы (половина всех самцов), тогда как у самок этот рецессивный признак не проявлялся. Поскольку уже было известно, что самцы получают от матери одну Х-хромосому (парную ей У-хромосому они получают от отца), то Морган заключил, что задаток окраски глаз находится в Х-хромосоме.
Затем Морган исследовал других мутантов – с неразвитыми крыльями, желтым тельцем, алыми глазами – и пришел к выводу, что задатки этих признаков тоже находятся в Х-хромосоме. Точно так же другие гены удавалось поместить в другие хромосомы.
В дальнейшем Морган обнаружил, что гены, которые должны быть в одной хромосоме, изредка оказываются в разных. Эта «странность» подтверждала открытие бельгийского ученого Янсенса, который установил, что при созревании половых клеток парные хромосомы, прежде чем разойтись в разные дочерние клетки, переплетаются друг с другом и иногда обмениваются участками. Кажущееся несоответствие экспериментальных данных хромосомной теории стало ее подтверждением.
Альфреду Стертеванту в 1910 году, когда Морган получил первые результаты, было восемнадцать лет, он был студентом второго курса. В лабораторию Моргана его привела… страсть к конному спорту. Он с детства увлекался скачками и знал родословные некоторых скаковых лошадей. Он прочитал статью Карла Пирсона, известного своим противостоянием менделизму, в которой доказывалось, что масти лошадей наследуются не по законам Менделя. Стертеванту показалось, что Пирсон ошибается. Перепроверяя себя, он собрал в библиотеках родословные многих скаковых лошадей, обработал эти данные и подготовил статью, в которой опровергал вывода Пирсона. Рукопись статьи он принес Моргану. Того поразила самостоятельность и зрелось научного мышления желторотого юнца. Морган напечатал статью в «Биологическом бюллетене», а автора пригласил к себе в лабораторию – работать с дрозофилой.
Когда Морган установил, что при обмене участками хромосом разные пары генов расстаются друг с другом не с одинаковой частотой, Стертеванту пришло в голову, что, используя это явление, можно вычислить относительное расстояние между генами. Если гены расположены рядом, то вероятность, что разрыв хромосомы произойдет между ними, мала. Чем это расстояние больше, тем чаще должен происходить такой разрыв. Значит, по частоте расхождений двух генов, лежащих в одной хромосоме, можно судить о расстоянии между ними.
Стертевант приступил к опытам. Устанавливая, как часто у дрозофилы расходятся те или иные пары генов, он наносил их на диаграмму. Чем реже расхождение, тем ближе эти гены на диаграмме. Чтобы определить местонахождение очередного гена, не надо было устанавливать, как часто он расходится со всеми уже определенными генами, а только с двумя из них. Это ускоряло работу и, главное, позволяло теоретически рассчитать частоту расхождения с третьим, четвертым, пятым геном, а затем, сопоставив расчеты с данными опытов, проверить их правильность. Так постепенно была построена диаграмма, или, как ее потом назвали, карта всей Х-хромосомы.
Однокашник Стертеванта Кельвин Бриджес поступил к Моргану примерно в одно время со своим приятелем. Он устроился в лабораторию ради заработка, ему был поручен технический надзор за мухами. Но мухи пленили Бриджеса, постоянный уход за ними сделал его блестящим экспериментатором. В дальнейшем основную часть опытов Морган поручал ему.
В это время генетическими исследованиями заинтересовался студент Корнельского университета Герман Мёллер. Он не имел возможности ставить опыты с дрозофилами (с ними работали только в лаборатории Моргана) и стал математически разрабатывать варианты частоты обмена двух генов в зависимости от их взаимного расположения в хромосоме при разных мыслимых вариантах обмена участками хромосом. Когда он сравнил опытные данные Стертеванта со своими вычислениями, то оказалось, что они совпали с одним из вариантов: с тем, когда гены выстроены в линеечку. Так и возникла эта теория.