кая, Екатеринославская, Тифлисская, Воронежская, Ташкент, Восточная Сибирь), и одни и те же чистые линии будут высеваться во всех пунктах ежегодно. Нас эти посевы интересуют с разных сторон в смысле выяснения периода вегетации, морфологических особенностей, и нужно наладить широкое химическое исследование этих сортов. <…> Вместе с химией у нас ведут исследования мукомольных и хлебопекарных качеств хлебов, которыми ведает К.М.Чинго-Чингас».
Сентябрь 1922 г., Наркомзем, С.К.Чаянову: «Подготовляю статью о Мичурине, она уже почти готова. К осуществлению ее привлек нашего лучшего плодовода В.В.Пашкевича. Попытался составить полный перечень статей, написанных Мичуриным, набрал их пока 65, но не уверен, насколько полон этот список. Написал письмо Мичурину. В московских, “Известиях” меня тут на днях выругал кто-то за незнание о Мичурине, будто бы, когда меня спросил кто-то в Вашингтоне о Мичурине, то я отозвался полным неведением о его существовании. Это конечно, вздор».
13 ноября, П.П.Подъяпольскому: «Кое-что удается. Понемногу начинаем приобретать внешний облик. Кончили ремонт в городе, отстроили Северную Новгородскую станцию. Северная станция расположена в настоящей тайге, с буреломами, заломами (так называют повалившийся лес). Нет ни воробьев, ни голубей, ни ворон.
В Царском Селе ведем не на жизнь, а на смерть борьбу за создание генетической станции. Трудно, но, пожалуй, справимся. Нью-Йоркское отделение действует вовсю. Получили более тысячи сортов кукурузы, всю специальную литературу. Послали экспедицию на Канинский полуостров в поисках дикого раннего клевера. Он нужен нам, и о нем просит Вашингтонское министерство.
Об экспедиции Писарева в Монголию нет сведений, боюсь, не случилось ли чего-нибудь, но одно известие было исключительного интереса. Найдены новые группы ячменей, овсов. По, “[гомологическим] рядам” множество фактов.
Сегодня получил любопытное письмо из Тифлиса [от П.М.Жуковского]. У дикого ячменя Hordeum murinum нашли всё, что требовалось: белоколосый, красноколосый, черноколосый и т. д. Словом, в этом направлении работа утвердилась. Начали готовить схемы [гомологических рядов] для целых семейств».
Экспедицию Виктора Евграфовича Писарева в Монголию Вавилов считал одним из важнейших начинаний Отдела прикладной ботаники. Задумана она была еще в Саратове, в дни съезда селекционеров.
Писарев там сделал доклад о земледелии Восточной Сибири и особо остановился на происхождении возделываемых там растений.
Коренной сибиряк (родился в Иркутске в 1882 году), Писарев после Иркутской гимназии окончил Казанский университет, а затем и Петровку, где впервые пересекся с тогда еще совсем юным Вавиловым. Вернувшись в родные края с двумя дипломами – химика и ученого агронома, – Писарев развернул почвенно-ботанические исследования Восточной Сибири. Он собирал и проводил сравнительные испытания сортов местных растений, попутно открыл три новых разновидности мягкой пшеницы. Окончательно его судьбу решило… извержение вулкана Катмай на Аляске в 1912 году. Выбросы вулканического пепла были такими, что даже в Восточной Сибири застили солнце. Это привело к необычайно суровым и раним заморозкам, погубившим почти все посевы. Писарев стал селекционером.
Он основал первое в Восточной Сибири Баяндаевское опытное поле, позднее – Тулунскую опытную станцию. Он вывел ряд сортов зимостойких культур, которые широко разошлись по Сибири.
В своем саратовском докладе Писарев доказывал, что большинство культурных растений пришло в Восточную Сибирь с юга, из Монголии. Это звучало парадоксально: Монголия – безводная пустыня, население очень редкое, кочевое: пастухи, а не земледельцы.
Но Вавилов сразу оценил доклад Писарева. По утверждению автора научно-художественной биографии Писарева В.Долинина (он же В.Полынин), Вавилов увидел в нем своего единомышленника и предложил «махнуть в Монголию».
Возглавив Отдел прикладной ботаники, Николай Иванович пригласил Писарева на пост своего заместителя и директора Центральной опытной станции в Детском Селе. Дважды просить его не пришлось.
Едва обосновавшись в Питере, Писарев отправился в Монголию.
В справочных изданиях указано, что его экспедиция началась в июне 1922 года, но это неверно. Похоже, что Писарев отбыл сразу же после возвращения Николая Ивановича из заграничной командировки, то есть в конце марта или в начале апреля, а может быть, и еще раньше: ибо уже 19 апреля Вавилов писал Бородину: «Экспедиция в Монголию все-таки состоялась, я сегодня получил телеграмму из Урги от Писарева с сообщением о выезде в Кодбо»[217].
Урга – столица Монголии, позднее переименованная в Улан-Батор. Кодбо (Ховд) – центр одной из западных провинций, граничащих с Китаем. Этот старейший город Монголии на 90 процентов был заселен китайцами.
Экспедиция задумывалась как предварительная разведка, с тем чтобы через год отправиться повторно. Но Писарев столь основательно исследовал все сельскохозяйственные зоны Монголии, что новая поездка стала ненужной. Из переписки Вавилова видно, с каким напряжением он ждал вестей из Монголии. Надежной связи с далекой страной не было, сообщения приходили так редко, что Вавилов не раз опасался за судьбу Писарева. Тем большую радость доставляли сообщения, которые прорывались.
Первые из них не были обнадеживающими. В мае 1922 года Писарев сообщил, что продвигается на юг от Урги, но ничего существенного пока не нашел, если не считать одной разновидности голозерного овса, культивируемого в китайских деревнях. До Вавилова это письмо дошло только во второй половине июня. Но уже в следующем письме, полученном в августе, Писарев сообщал о красно-коричневых сортах ячменя, которые не были известны ботаникам, но были предсказаны законом гомологических рядов. В том же письме сообщалось о красно-коричневых формах пшеницы, краснозерных формах овса и других находках. Вавилов был в восторге:
«Экспедиция в Монголии идет блестяще. Выяснилось чрезвычайно многое в вопросе о происхождении культурных растений в Сибири, что позволяет наметить ряд коррективов в подборе сортов. Действительно, многие северные сибирские корма пришли из Северной Монголии. Монголия оказалась очагом самостоятельных форм. Найдены свои красные овсы, свои красные ячмени, до сих пор еще не известные в литературе. Это огромного интереса факт, который сам по себе оправдал ничтожные затраты на экспедицию. Писарев возвращается в октябре и пишет, что он не уйдет из Монголии, пока не использует ее до конца. Им уже пройдено около 2000 верст и предположено пройти около 3 тысяч»[218].
На самом деле Писарев пройдет 7,5 тысяч километров, выйдет из Монголии не в октябре, а в декабре. Вавилов, снова обеспокоенный, писал, что Писарев «пропал без вести». Но затем от него пришло большое письмо – уже из Иркутска. Вавилов тотчас ответил подробным отчетом о том, что было сделано за время отсутствия его заместителя:
7 декабря 1922 г., В.Е.Писареву: «Я не сомневался в успехе экспедиции, и Ваше июльское письмо доказало нахождением красноколосых ячменей, что это одно стоило уже поездки в Монголию <…>. Хочется поскорее слышать и видеть собственными глазами всё, что Вы нашли.
<…> Мы становимся на ноги в городе. Произвели большой ремонт, оккупировали первый этаж, присоединили отдел плодоводства и огородничества, открыли химическую лабораторию. Вернулся Мальцев [с опытной станции в Каменной степи], и все отделения понемногу становятся на ноги. Библиотека наша, думаю, не ошибусь, по новой литературе лучшая в Петрограде: получаем 98 журналов. Удалось получить порядочное оборудование, хотя далеко еще не всё пришло из-за границы.
В Царском Селе большие изменения. Мы перешли в усадьбу Бориса Владимировича, которую завоевали в июне месяце. К ней присоединен участок в 15 десятин, часть которого отгорожена. Здание оказалось сильно попорченным, 340 радиаторов лопнувшими. Две недели назад, затративши 40 миллиардов, которые не знаю даже, как удалось получить, справились с отоплением, и теперь оно функционирует. Оккупировали около усадьбы 2 домика, которые пришлось также изрядно ремонтировать. В один из них перевезли Ваших [семью Писарева], к их большому удовольствию.
<…> Встало на ноги, к моему удивлению, Новгородское отделение, недели три тому назад ездил на открытие станции.
Удалось построить в текущем году два жилых дома, амбар, сарай и баню, и с будущего года будут в распоряжении 6 десятин пахотной земли. Канавы на протяжении 1½ верст прочистили и провели одну новую. Осин[219] оказался более чем на высоте положения. В нынешнем году фурор среди соседних мужиков произвел Ваш горох, который созрел на 3 недели раньше местного и более крупным и белым.
Блинов[220] развил дело в Великом Устюге и уже стоит на ногах, не требуя средств.
Нынешний год прошел очень удачно. Многие из Ваших сортов оказались подходящими.
<…> Был в июне на Воронежской станции[221]. К нам присоединено бывшее Бобровское поле. Всего в настоящее время имеется 200 десятин глубокого чернозема в степи, из которых 75 удалось поднять к зиме. Засеяно 20 десятин озими. С постройками немного хуже; инвентарем мы обеспечены, и основной базой для Европейской России будем иметь степную станцию.
Мальцев, к моему опять-таки удивлению, прекрасно справился с работой станции, отошел от ботаники в сторону селекции, и хотя фактически весь персонал станции состоял из 3 человек, но у них были посевы по 3–4 десятины разных сортов фасоли, гороха, кукурузы.
<…> В Туркестане прекрасно работает [Г.С.] Зайцев, подготовляющий систематику сортов хлопчатника и кунжута.
<…> Возобновляем всерьез печатание “Трудов [по прикладной ботанике]”. В текущем году удалось напечатать до тысячи страниц. Но вот и всё. Как видите, как будто кое-что сделано, но впереди тьма дел.