Он сразу же начал хлопоты об организации экспедиции в следующем году, и снова натолкнулся на, казалось бы, непреодолимые преграды. Теперь осторожничает афганский эмир, не желающий осложнять отношения с Британской империей. К тому же к экспедиции «поостыл Наркомзем».
Вавилова это не обескуражило.
«Я определенно решил ехать в Афганистан. Пока в средствах отказано, но мы готовы с Букиничем ехать в самом скромном виде, хотя бы с минимальной суммой, которую скроим из Отдельских сумм путем распродажи части имущества»[263].
А визы все нет.
Уже потеряв надежду, Вавилов обратился к профессору И.Н.Бороздину – президенту Научной ассоциации востоковедения. Предложил поднять перед наркомом иностранных дел Г.В.Чичериным вопрос о предоставлении Ассоциации особых прав на снаряжение экспедиций.
«Больше того, было бы важно, чтобы в [дипломатические] миссии включались научные работники. Представительства, знаю по опыту путешествий по Востоку, изнывают от скуки где-нибудь в Тегеране, Кабуле и Кандагаре: грамотный человек мог бы сделать в тех же условиях большое и нужное дело».
Это была счастливая мысль! Дипломатические отношения между Кабулом и Москвой давно установлены, против въезда в страну официальных советских дипломатов афганские власти возражать не могли.
«Участники экспедиции были зачислены в состав нашего полпредства в Афганистане: профессор Н.И.Вавилов в качестве референта по заключению торгового договора с Афганистаном, селекционер Сортоводо-Семеноводческого управления Сахаротреста В.И.Лебедев и инженер-агроном Д.Д.Букинич в качестве курьеров НКИ». (Средства на столь долгожданное путешествие ассигновала богатая организация Сахаротрест, поставив условием, что одним из участников экспедиции будет ее представитель.)
И вот Вавилов уже пишет друзьям, что в апреле отправится на пять месяцев в Туркестан и Афганистан.
В апреле выехать он не смог, дата переносится на начало мая. Но вопрос все еще не решен: «5-го числа выезжаю в Москву, чтобы двигаться в Туркестан. Букинич уже выехал. С Афганистаном дело по-прежнему. Экспедицию в полном составе вряд ли впустят. Если удастся проехать, то одному, двум из нас. Ситуация внутри Афганистана не очень благоприятная, начались восстания»[264].
12 мая он пишет Бэтсону – уже из Москвы: «Сегодня собираюсь в Туркестан»[265].
В Туркестане он проводит два месяца, собирая растения и продолжая пробивать экспедицию в Афганистан. Дальше медлить нельзя: уже близок конец сельскохозяйственного сезона. 18 июля он сообщает Бэтсону: «Завтра я надеюсь отправиться в Афганистан и через 3–4 дня быть в Герате. Получить визу и разрешение пересечь эту страну было очень трудно. Это несколько поздновато для меня, но лучше поздно, чем никогда. Эта страна в высшей степени интересует меня, поскольку, как мне кажется, здесь могут проясниться некоторые проблемы происхождения пшеницы, ржи и других культурных растений»[266].
Вавилов знал на три четверти, что надо искать в Афганистане. Так он писал в письмах. И все же он четырежды менял маршрут путешествия, подготовленного и продуманного, казалось бы, до мельчайших деталей.
Первая остановка – Герат. Благодатный оазис, как бы раздвинувший голые фиолетовые скалы. Тенистая зелень садов перемежается с желтеющими нивами пшеницы, алые квадраты опийного мака – с белоснежными полями хлопчатника. Густая сеть оросительных каналов затрудняет передвижение. Огромные каменные башни, похожие на мечети, – это голубятни, в которых крестьяне собирают помет на удобрение. Величественные минареты, воздвигнутые еще грозным Тимуром, напоминают о былом величии города, а вонь и грязь узеньких улиц, куда по наклонным желобам прямо со вторых этажей выливают нечистоты, говорят о его убожестве.
В Герате было крохотное торговое представительство Советской России – его возглавлял Петр Александрович Соколов, а единственным сотрудником была его жена Ольга Алексеевна. Прибытие экспедиции с родины стало праздником в их тусклой однообразной жизни, тем более что после ноты Керзона заниматься чем-то помимо официальных обязанностей им строго-настрого запретили. Они приняли путешественников с большим радушием, помогали всем, чем могли.
Путники с утра до вечера в постоянном движении. Букинича больше всего интересуют орудия труда, техника и ирригация земледелия. Вавилов неутомимо собирает образцы растений – полевых и огородных, плодовых и технических, он в восторге от каждого обнаруженного эндема. Ему очевидна связь культурной флоры Гератской долины с возделываемыми растениями соседнего Туркестана, но здесь значительно большее разнообразие форм. Как он и предсказывал.
Пшеница в Герате возделывалась на незначительных площадях. Тем нагляднее было разнообразие форм. Посевы мягкой пшеницы были засорены рожью, причем нашлись формы с осыпающимися колосьями, близкие к дикарям.
Путешественники сфотографировали плуги, которыми земледельцы Герата вспахивали землю. Это были деревянные, примитивные, но совершенно оригинальные плуги, удобные и легкие в работе. Орудия, которыми крестьяне прочищали оросительные каналы, тоже были деревянные, примитивные и – оригинальные.
«Направление путешествия было взято правильно. Мы были у истоков видообразования европейских культурных растений», – напишет позднее Вавилов.
У истоков, вблизи истоков… Но сами истоки были еще не здесь! Среди культурных форм преобладают рецессивные,
а это характерно для вторичных формообразовательных очагов. Изоляция долины способствовала выработке своеобразной культурной флоры, но возделываемые растения когда-то были занесены сюда из другого очага.
Надо двигаться дальше – на юго-восток, в долину Кабула. Там Вавилов ожидал найти первичный центр формообразования.
Путь был намечен кратчайший – по Хазарийской дороге, по которой прошел несколько веков назад на Кабул и дальше в Индию Великий Могол Бабер. Он писал: «Горы Афганистана имеют вид однообразный, высоты – средние, почва – обнаженная, воды – редки, растительности – никакой, физиономия печальная и строгая».
Караван уже был готов к походу, но заболел Букинич.
Болезнь, к счастью, неопасная, но может продлиться недели. Между тем уже август, идет уборка хлебов. Если ждать, упустишь лучшее время…
П.А.Соколов и его жена вызвались позаботиться о Букиниче, с ним можно оставить Лебедева. И, пользуясь вынужденным простоем товарищей, сделать крюк: пройти вдоль северного склона Гиндукуша до Мазари-Шерифа, потом уже, через перевалы, направиться к Кабулу.
Это было первым изменением маршрута.
Другой неприятный сюрприз, с которым Вавилов столкнулся в Герате, – наем лошадей, проводников и всё, за что приходилось платить, – стоило много дороже, чем он ожидал. Сумма, полученная от Сахаротреста, быстро таяла. В отчаянии он шлет письмо в Ташкент Зайцеву: «Трагедия с финансами. Путешествие здесь дороже, чем предполагали. Караван в 8 лошадей + стража до 6 человек (на две партии) через месяц ликвидируют наши средства в самый важный момент. Очень прошу Вас, если найдется малейшая возможность, одолжить мне 500–600 рублей в форме, какую найдете удобной, переслав ее экстренным порядком в Кабул через т. Германа полпреду Старку для меня. С просьбой сделать это весьма спешно. У них бывают дипкурьеры. М.6., успеют даже в Мазари-Шериф. Я еду 7-го [августа] на Маймене, оттуда в Мазари-Шериф, где буду 1 сентября. В Кабуле числа 12 сентября. Отдел вернет Вам эту сумму через 2–3 месяца.
Собираю материал и по хлопку. Особенно много материала по пшенице, бобовым, огородным».
На письме пометка рукой Гавриила Семеновича: «Отвечено и деньги (500 руб.) посланы»[267].
Ночевать приходится в караван-сараях с разными названиями, но очень похожих друг на друга: плоские крыши с круглой дырой для выхода дыма, пролом вместо двери, высокий забор и в нем ворота, смотрящие на восток.
Укусы больших черных вшей мешают уснуть. Лежа рядом с лошадьми и глядя сквозь дыру в потолке на мелкие немигающие в сухом воздухе звезды, Вавилов вспоминал надпись, которую прочел еще в Иране над входом в рабат Аббаса Великого: «Мир не что иное, как караван-сарай, а мы… караван».
Взятый с собой из Ташкента переводчик в Герате тоже заболел; его пришлось отправить назад. Пришлось нанять местного переводчика. Скоро, однако, выяснилось, что языка он не знает, зато неплохо разбирается в спиртных напитках и умеет их доставать в непьющей мусульманской стране. Пришлось переводчика прогнать и по утрам, пока еще спит караван, зубрить фарсидскую грамматику по учебнику на арабском языке.
…Дорога поднимается в гору, пересекает высохшие верховья Кушки, проходит мимо редких посевов пшеницы, ячменя. В горах прохладно, злаки созревают позднее, чем в долине, и стоят еще зелеными. По склонам гор растет арча, выше луга и голые глыбистые скалы, закрывающие небо.
Земледельческое население – туркмены. Потом узбеки. То и дело встречаются черные шатры кочевников. Это выходцы из южных районов: они перебираются сюда каждую весну на богатые пастбища. Немало здесь выходцев из Ирана и Белуджистана. Пестрая смесь племен и народов.
И так же пестр состав возделываемых культур.
Каждый километр приносит новые разновидности и сорта. Культура примитивная, по большей части неполивная.
Хилые урожаи. Никакого сравнения с интенсивной культурой Гератского оазиса. Часть населения ведет полукочевую жизнь: весною, после посева, отгоняют скот в горы на сочные альпийские луга. Многие снимаются целыми селениями, оставляя свои посевы на произвол судьбы. Здесь собрана коллекция этапов, через которые прошло развитие хозяйства: кочевое, полукочевое, оседлое…
В Мазари-Шерифе Вавилова посетил французский археолог профессор Фуше, маленький сухонький господин. Пригласил приехать в Балх, где Фуше вел раскопки, – в 20 километрах от Мазари-Шерифа.