огда, наконец, будет в Ленинграде, где он отсутствовал около полутора лет.
Проблема Арцыбашева
«Вернулся к пенатам. Дела тут гора, и вся гора сразу же опрокинулась на меня», – писал Вавилов в Париж Безсонову 22 ноября 1927 года[404].
По разнообразию дел опрокинувшаяся гора могла соперничать разве что с разнообразием разновидностей и сортов, собранных им в экспедиции.
Первое и главное: весь этот материал надо было разбирать, систематизировать, раздавать по отделам и станциям для изучения в лабораториях и на опытных делянках.
С полпредством в Греции надо было выяснить, почему высланный оттуда еще год назад материал не дошел до Ленинграда.
Надо было заниматься устройством дел зарубежных помощников и знакомых, как Н.М.Гайсинский, застрявший в Италии, или Ф.А.Шимановский, с которым Николай Иванович познакомился и подружился в Эфиопии (его сына не принимали в Тимирязевку, как сына эмигранта).
Надо было пробивать в Совнаркоме решение о премировании лучших работников Института в связи с 10-летием революции. Улаживать вопрос о создании Украинского института прикладной ботаники…
Обрушилась и куча других дел – мелких и крупных, – но с особой остротой снова встала проблема Д.Д.Арцыбашева.
Пока Вавилов был в экспедиции, Дмитрий Дмитриевич, вхожий в кремлевский кабинет Горбунова, сумел определенным образом его настроить. Он убедил Горбунова, что Вавилов интересуется в основном теорией, собирает по свету всякие примитивы, тогда как сам он нацелен на введение в практику новых культур. Потому его Отдел натурализации должен стать ведущим в Институте прикладной ботаники, а Бюро интродукции во главе с Колем должно войти в этот Отдел; заведующий Отделом натурализации должен стать заместителем директора Института по научной части, что поднимет статус этого Отдела.
Так и было сделано.
Николая Ивановича беспокоили такие организационные перемены. Еще в мае 1927 года он писал Горбунову из Рима – с присущей ему тактичностью, но вполне определенно: «В общей нашей структуре наметился ряд дисгармоний, как понимаю из того, что до меня доходит. Д.Д.Арцыбашева своим заместителем считать не могу. Ни по научной, ни по другим частям. <…> Интродукционные нелепости Коля урегулировать можно только определенными рамками. И передачу его к [Отделу] натурализации не могу считать правильной ни по существу, ни организационно. <…> Издалека уже чувствую, что при первом прикосновении к этим делам дисгармонии дадут себя знать. И потому очень прошу Вас, Николай Петрович, принять это к сведению. Все наши помыслы направлены к созданию устойчивого, гармоничного учреждения с практическими задачами, но глубоко научного. В последнем наша сила и смысл существования в Союзе наряду с другими учреждениями»[405].
У Николая Ивановича было три заместителя: Писарев – по научной части, Каган – по финансово-административной, Таланов – как глава Отдела семеноводства и всего Московского отдела. Был ли Арцыбашев назначен вместо кого-то из них или стал еще одним замом, мне выяснить не удалось.
На письмо Вавилова из Рима Горбунов не отреагировал, так что по возвращении директора в Ленинград «проблема Арцыбашева» неизбежно становилась насущной и острой.
Отъезд Арцыбашева в командировку отодвинул ее на некоторое время, и еще дальше отодвинуло то, что Вавилов снова уезжал за границу: на V Международный съезд генетиков в Берлине и на Международный конгресс по сельскому хозяйству в Риме.
11 ноября 1927 г., Рим, Е.И.Барулиной: «Совет кончается. Доклад [о географических опытах] делал. Удачно. Импрессию произвел. Но в наших делах Баур и Фрувирт не больно уже понимают. Думаю еще слетать в Неаполь и конец. До свидания».
Рядом с Неаполем Помпеи, где интенсивно велись археологические раскопки. Николай Иванович был здесь с Еленой Ивановной, но теперь заглянул снова: это было важно для его «философии бытия».
12 ноября, Рим, ночь: «Только что вернулся из Неаполя, из Помпеи. Снова осмотрел музей и подробно раскопки. На этот раз они оставили еще большее впечатление. Нам тогда не всё показали, хотя ты все же видела больше меня.
Город (Помпеи) изумителен. Вся жизнь с ее темным началом и тем же концом. Булочные, пекарни, мельницы, аптеки, лечебницы, лавки с прилавками, храмы, суд, дом банкира, жилище поэта. А инструментарий архитектора, хирурга! А краски!
Милая Ленушка, я рад, что ты всё это видела. Это всё поразительно, да еще на фоне Везувия. И в то же время грустно. Мы движемся хуже черепах. Кто же превзойдет их в мозаике, скульптуре, замысле? Словом, детка, ходил нынче, удрав со скучного съезда на день, и по совести хотел засесть и описать Помпею. Как жили 2000 лет тому назад. Право, это так легко. <…> Когда-нибудь напишу. Заметила ли ты самовары в музее? Даже и они были тогда. Извечен цикл жития».
13 ноября: «Я пишу тебе, дорогая, из собора св. Петра [в Ватикане]. Снова св. Елена, монументы пап. Камень, трансформированный в чудо. Как он огромен и прекрасен! Я люблю этот собор за его величие».
15 ноября: «Спасаюсь в Ассисе, в монастыре. Надо написать несколько мелочей. В Риме трудно. А здесь тихое и мирное житие в горах Умбрии[406]. Напишу – уеду в Милан, а оттуда через Мюнхен, Берлин в Москву».
Пока Николая Ивановича не было, Арцыбашев закатил скандал по поводу того, что Вавилов якобы хочет его отстранить и уже назначил исполняющего обязанности заведующего Отделом натурализации, чтобы позднее его утвердить заведующим. Горбунов прислал Вавилову резкое письмо.
24 ноября, Д.Д.Арцыбашеву: «Многоуважаемый Дмитрий Дмитриевич. По возвращении из Рима я узнал, что без меня [Вы] устроили чуть ли не целый крупный инцидент из моего назначения Э.Э.Керна исполняющим обязанности заведующего Отделом натурализации до Вашего возвращения. Вы на время своего отъезда в командировку никого своим заместителем не оставили: я такого рода заявления не имел. По делам же Отдела натурализации ко мне обращался [А.А.] Броун. Как раз в это время вернулся Э.Э.Керн[407], которого я, как старого и компетентного работника, просил временно, до Вашего возвращения, исполнять обязанности заведующего. <…> Весь вопрос не стоит выеденного яйца, и я считаю его исчерпанным. Вы вернулись и можете назначить заместителя из числа людей, конечно, компетентных для этого. Броуна я компетентным считать не могу, так же как и вся наша коллегия.
Уважающий Вас Н.Вавилов.
Копию этого письма направляю и Н.П.Горбунову, от которого мною совершенно незаслуженно получен выговор»[408].
Из письма Горбунову, датированного тем же днем, 24 ноября 1927 г., видно, что «проблема Арцыбашева» была не единственной, с которой столкнулся Вавилов после экспедиции по Средиземноморью.
Просмотрев стенограмму сессии Совета института, состоявшейся в декабре 1926 года под председательством Горбунова, Вавилов узнал, что на ней было принято решение о «недостаточности» руководства Институтом со стороны директора. Об этом особенно резко говорили представители союзных республик, в которых открывались отделения и станции Института: по их мнению, они открывались недостаточно оперативно. Такую же претензию Горбунов высказал в письме, адресованном ведущим работникам Института. В нем также содержались упреки в том, что академический уклон в работе наносит ущерб практическим нуждам сельского хозяйства: эхо обвинений Арцыбашева.
В письме Горбунову Вавилов проанализировал и отверг все упреки – один за другим. Об «излишнем» академизме он написал: «Должен сказать, что и этого обвинения я не принимаю. По образованию я прежде всего агроном, научная же эрудиция является плюсом, а не минусом и только в полемическом задоре может быть использована для очернения. Если проследить эволюцию развития наших работ в области прикладной ботаники, то можно видеть определенно практический уклон, от которого мы не отказываемся и ныне. По моей инициативе были созданы мукомольно-хлебопекарная лаборатория, химическая лаборатория, физиологическая, которые ведут работу по совершенно близким к практической агрономии заданиям. Мои работы были посвящены устойчивости растений против заболеваний, классификации сортов культурных растений. В числе работ опубликованных имеются такие, как “Полевые культуры юго-востока”. В моем перспективном плане поставлено составление свода полевых культур СССР. Какие еще нужны доказательства утилитарности нашего учреждения и даже моей личной работы?»
Что касается «недостаточно быстрого» открытия станций в республиках Средней Азии, то объяснялось оно отсутствием квалифицированного персонала. В республиках подготовленных кадров не было; вместо того, чтобы их готовить и вообще конкретно помогать Институту, местные партийные царьки брали на себя роль прокуроров, выносивших обвинительные заключения.
Но наиболее острой была все же «проблема Арцыбашева». В письме Вавилова говорилось: «Ни я, ни мои коллеги, знающие хорошо историю создания Всесоюзного института, не считают роль Д.Д.Арцыбашева исключительной, так же как мы не считаем подвигами работу И.Д.Шимановича и А.К.Коля, и поэтому Ваше выделение Дмитрия Дмитриевича и для меня, и для моих коллег является неожиданным. Ваша последняя отмена постановления директора о временном поручении заведования Отделом натурализации (на время отъезда заведующего его в командировку) Э.Э.Керну, вызванного исключительно существом интересов дела, я не могу считать достойным директора крупнейшего научного учреждения страны. Наряду с обязанностями, возложенными на директора, должны учитываться и его права».
Подойдя таким образом к главному, Вавилов заключил: «Я никогда не стремился к административным должностям и считаю себя больше на месте в лаборатории, на поле и в кабинете, в качестве научного руководителя. Всесоюзный институт представляет слишком громоздкое учреждение для того, чтобы в нем, ведя одновременно глубокую научную работу, заниматься организацией в той сложной обстановке, которую мы сейчас переживаем и в которой без Вашей помощи Институт, думаю, что будет ликвидирован. За мной имеется огромное число недоимок, чуть не 10 книг, которые мне нужно закончить в ближайшие годы; сводка географических опытов, экспедиций; обработка ряда важнейших культур. Это обстоятельство заставляет меня, по внутреннему убеждению, перенести внимание в первую очередь на эту сторону. Я готов остаться в скромной роли ученого специалиста, самое большее заведующего отделом полевых культур, но вообще без всякой претензии на какое-либо заведование